Только — перистый посвист бронзы, летящая пена, нестерпимый блеск солнца на зыби, и гневный голос, заполняющий небо, будто гром.
Ньет отпрянул от раскрашенной стены.
Соленая вода помнит больше пресной. Это знает любой фолари.
Надо спросить у соленой воды.
Он задержался у проема двери, ведущей в пустые анфилады и в спальню, но не пошел туда. Уходить и без того тяжело.
Из зала высокие окна вели на террасу, а с террасы спускалась лестница в сад, полный тумана. Ньет глубоко вдохнул влажный, чуть подсоленный воздух — Журавья Коса длинным узким серпом далеко вдавалась в Сладкое море.
Мокрая трава холодила ноги. Ньет пересек сад и вышел на пляж, не огражденный ничем.
Пространство без берега точило серый туман, едва окрашенный перламутром рассвета. Седой, как иней, песок лизали волны. Пляж был пуст: ни одной фоларийской морды, ни единой. Если тут кто и жил — лет десять как ушли.
В море.
Море принимает любого, кто сорвался с насиженных мест, кто потерял дом, или потерял покой, или потерял голову… или что там еще теряют.
Ньет ступил в воду. Она была плотнее речной — и знала больше, и громче отзывалась в крови. Она взяла его под ребра холодными пальцами и сдавила — несильно, но ощутимо. Ну-ка, парень, каков ты?
Он резко выдохнул и нырнул.
Холодные ладони сжали ему лицо, и лба коснулись материнские губы, соленые, как остывшая слеза. Ребристое дно уходило вниз, и навстречу Ньету наплывала тьма.
Когда-нибудь… может, и скоро, я отдам этой воде себя и то немногое, что помню — большого спокойного человека с карандашом за ухом и тоненькую девушку в полосатых гетрах, вскинувшую руки, перед тем, как начать танцевать.
Химеры
Часть вторая
Часть вторая. Глава 1
1.
Амарела уже битый час стояла у фальшборта и нетерпеливо всматривалась в очертания Карамельной бухты. Морской ветер трепал шелковое, в крупный горох, платье и концы газового шарфа, которым она повязала шляпку, чтобы не унесло за борт.
Голосили здоровенные чайки, стремительно проносились над палубой, выглядывая — что бы ухватить. Теплоход, на котором она выплыла из Маргерии в Катандерану, плюхал по Сладкому морю почти две недели, заходя по дороге во все порты. Хорошо, что в это время года море тихое, спокойное, никакие волнения не задержали рейс дольше положенного. Кавен отправил ее первым классом, поэтому все это время она ела, спала, бродила по просторной каюте и нервничала.
Новости, которые время от времени удавалось выцедить из приемника, не радовали. Одно хорошо — адмирал Альмаро Деречо вернулся в Южные Уста вместе со всем флотом, и, судя по радостному голосу диктора, активно помогал "миротворческим силам Дара" вышибать "миротворческие силы Лестана" к чертовой матери, делая чрезвычайно хорошую мину при очень плохой игре. О ней самой проскальзывали самые разные новости, начиная от "безвременно погибла, с прискорбием сообщаем…", до того, что "известный предприниматель и глава издательского дома Пакиро Мерлуза утверждает, что лично беседовал с рейной Амарелой в ночь перед попыткой предательского захвата Южных Уст".
На восьмой день путешествия Амарела узнала, что кто-то сделал ее вдовой — макабринские войска наводили порядок в южном королевстве жестко и последовательно. Она не очень огорчилась. Известие, что рядом с Вьенто Мареро все-таки разбивают военную базу и аэродром, огорчало сильнее, но было вполне закономерным. Сделать уже все равно ничего нельзя.
Амарела маялась в шезлонге на верхней палубе и утешала себя тем, что наверняка братцам Лавенгам сложившаяся ситуация так же не нравится, как и ей. Что Макабрины забрали в пасть, то даже ради своего короля не выпустят. Одна надежда — Деречо как-то с ними договорится.
"Гордость Юга" дала последний длинный гудок, причалила и сбросила сходни. Амарела подхватила саквояж и осторожно спустилась на пирс, придерживаясь за поручень. Новые босоножки тесно охватывали ремешками ступни, страшно было подвернуть ногу. Желающих сойти в Катандеране вместе с ней оказалось не так уж много.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Карамельная бухта и пристань для пассажирских судов выглядели по столичному празднично, но, если присмотреться, — глаз выхватывал следы недавних потрясений.
Обломанный флагшток, осыпавшаяся белая штукатурка на стене здания вокзала, из-под которой торчали развороченные клочья основы и алое крошево кирпича. Муниципальные патрули, незаметные и молчаливо-внимательные. Погнутые и распустившиеся железными лепестками трубы ограждения, рядом возятся рабочие с гербом города на рукавах.
Впрочем, на проверках внутренних рейсов это никак не сказалось, никаких особенных документов не требовали. Амарела спокойно миновала контроль, отдала билет, в котором стояло вымышленное имя, и поднялась на площадь, где толпились таксисты. В восемь вечера ей предстояло быть на Четверговой и она успевала, что бы там себе ни думал наймарэ
В половину восьмого она добралась до Четверговой, погуляла по пустынному скверу, засаженному розовыми кустами. Пышные соцветия — алые, густо-оранжевые, перламутрово-белые, раковинами свернутые в глубоких зеленых тенях, ближе к сумеркам начали сильно благоухать.
У Амарелы устали ноги, и она присела на край беленого помоста, на котором торчали виселичные перекладины. Демона не было. Около статуи короля Халега ждал кого-то юноша в светлых брюках, в рубашке с коротким рукавом и в шляпе, надвинутой на глаза.
Угловатая тень от виселицы длинно протянулась поперек площади. Световое табло на мрачном сером здании с алой вывеской "Плазма" дрогнуло, рисунок лампочек сменился — стало без пяти восемь.
Четверговая площадь оставалась пустынной — если не считать незнакомца у памятника. Амарела терпеливо ждала, болтая ногами и перебирая в уме те слова, которые должно сказать демону. Не кинется же он на нее посреди Катандераны.
"Я прибыла вовремя и хочу, чтобы ты вернулся в Полночь навсегда", "уходи в Полночь и не возвращайся, и я запрещаю тебе вредить людям", "я прошу и требую, чтобы ты ушел из мира людей"… она таращилась на цветущие розы и мельком припомнила старую дарскую легенду о глазах Полуночи. Странно, что не вспомнила раньше, а ведь там так подробно рассказывалось о том, что не нужно, не стоит, ни за что нельзя якшаться с этими тварями. Даже если ты готов заплатить. Отберут все, и взамен не дадут ничего.
— Он не придет, прекрасная госпожа. Зря вы ждете.
Юноша, стоявший около памятника, подошел неслышно. Амарела вздрогнула, подняла взгляд — знакомые светлые радужки, высокие скулы, упрямая линия подбородка… Тот самый, который спас ее в старом замке. За Алисана его можно было принять только издали. Теперь видно — этот старше. Намного. На века.
— Откуда вы знаете? — она решила ничему не удивляться.
— Я присутствовал при том, как в нашего общего, хотя и недоброго, знакомого выпустили несколько обойм. Думаю, теперь он отлеживается в Полночи и просто не в силах прийти на встречу, хотя неоднократно мне хвастался и называл время, в которое, по его мнению, вы не явитесь. Рад видеть вас в добром здравии, рейна.
— Благодаря вам…
— Тебе. Можете звать меня Энери.
Амарела помолчала, не зная, что еще сказать. Ее древний, как старый замок, спаситель, вздохнул и уселся рядом на помост, запрокинул голову, подставил лицо лучам уходящего солнца, замерев и на несколько мгновений превратившись в серебряную статую. Старая площадь, неустанно благоухающие розы и семисотлетний принц с лицом и фигурой дролери — все это слилось воедино, будто на старинной картине, покрытой натеками темного лака. Несколько разноцветных машин, застрявших в нешироком горле Семилесной, пытались разъехаться, ворча. Мостовая там, что ли, повреждена.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
