Каждое прикосновение пера порождало невероятную гамму болевых ощущений, от разъедающего жжения до ноющего усталого онемения. Потом по моему телу прокатились волны холода и жара. Казалось, что кожу отрывают от тела и образующуюся кровоточащую поверхность натирают солью. Приступы боли накатывали и отступали, нарастая в своей интенсивности. Хотелось закричать, выскочить из собственного тела и умчаться как можно дальше, но какие-то последние волевые ресурсы удерживали меня на месте. Я начал глубоко дышать, пытаясь отключиться от сигналов, отчаянно посылаемых моей нервной системой. Мы и раньше выполняли подобные упражнения, контролем над дыханием снимая боль от ударов, или учились не реагировать на то, что Ли нас щекотал. Но такую боль, как сегодня, мне не приходилось испытывать никогда ранее.
Закончив намазывать спину. Ли перешел на ноги, но мазал их уже не так тщательно и равномерно, как спину, а длинными параллельными линиями, спускающимися вниз от ягодиц к ступням. После этого он перешел на живот, на котором начал чертить полосы хаотично, во всех направлениях, без всякого порядка.
То, что творилось с моей спиной, просто не поддавалось описанию. Казалось, она разбилась на множество участков, в каждом из которых боль пульсировала и ощущалась по-разному. Нервы были напряжены до предела. Стоило хоть чуть-чуть отвлечься от контроля над дыханием, как дыхание перехватывало, и мне казалось, что я схожу с ума. Хотелось кричать, плакать, двигаться, царапать ногтями тело, чтобы сорвать с себя пылающую кожу и мясо.
Прикосновения пера к животу тоже отдавались то холодной, то горячей, то острой или режущей болью. Ли налил жидкость мне на ладони и приказал растереть ею сначала кисти рук, а потом и все руки. Мне казалось, что я втираю перец в открытую рану.
Кивком головы Учитель указал на заводь и сказал:
— Входи в воду очень медленно, контролируя дыхание. Вспомни какое-нибудь стихотворение и читай его наизусть выразительно и четко. На твоем лице должно сохраняться выражение абсолютного покоя и удовольствия.
Я сделал отчаянную попытку выглядеть бодрым и счастливым, чем вызвал приступ неистового веселья у Славика. Меня это очень разозлило, хотя я понимал, что гримасы боли, перемежающиеся жалкими пародиями на улыбку, вполне могли бы принести мне Гран-при на конкурсе клоунов.
Ли дал Славику бутылку с жидкостью и предложил ему намазаться самому. Славик схватил бутылку с решительностью камикадзе, пикирующего на вражеский корабль. Учитель поспешил предупредить, чтобы он намазывался аккуратно, не расплескивая жидкость в больших количествах, потому что, зная силу воли и решительность Славика, Ли понял, что тот собрался вылить все себе на голову и растереться с отчаянностью смертника.
Я медленно входил в воду, и прикосновение воды к моей воспаленной коже вызывало ряд новых непередаваемых ощущений. Вода показалась мне ледяной, хотя в действительности было тепло. Я подумал, что препарат, которым меня намазал Ли, не только вызывает болевые ощущения, но и делает кожу гиперчувствительной, обостряя реакции организма на воздействие окружающей среды. Я медленно погружался, ступая по пологому дну, из последних сил сохраняя контроль над дыханием. Когда я оказался по горло в воде. Учитель велел мне перемещаться, делая определенные движения. Я начал выполнять эти движения руками, ногами и туловищем. В момент рассечения телом воды я почувствовал, что боль, казалось, уже достигшая пика, еще усилилась. Мне чудилось, что я двигаюсь не в воде, а в груде острых осколков битого стекла, которые при каждом движении срывали куски мяса с моего тела, как стая голодных пираний.
Я потерял чувство времени. Мелькнула мысль, что если бы я был христианином и верил в существование адских мучений, то с этого момента и навсегда я вел бы исключительно праведную жизнь.
Учитель дал мне знак выйти из воды. Я вышел и взглянул на часы Славика, которые тот оставил на своей рубашке. В заводи я провел всего лишь пятнадцать минут.
Славик начал входить в воду, а я получил новое задание. Ли велел мне тереться о стволы молодых деревьев и наносить удары по ним разными частями тела. Я бил по деревьям, испытывая при этом невыносимую боль. Учитель стоял рядом и каждый раз, когда он замечал по моим глазам или выражению лица, что я теряю контроль над действительностью, уходя внутрь себя и понемногу отключаясь от боли, он резким гортанным окриком возвращал меня к реальности. Одновременно с этим Ли монотонно и тихо, так, чтобы заставить меня внимательно прислушиваться, не прерывая выполнения упражнения, объяснял, для чего нужно установление контроля над болью, почему это так важно для меня.
Контроль над болью делает тебя воином, — говорил Учитель. — Ты сможешь гораздо дольше продержаться в поединке, чем боец, не владеющий этой техникой. Ты будешь биться, игнорируя призывы организма о помощи, не поддаваясь болевым ощущениям, травмам, не отвлекаясь на них. Даже если тебя ранят, ты будешь иметь дополнительное преимущество хотя бы потому, что сможешь контролировать свое тело и не позволишь боли влиять на твои действия и на ясность твоего рассудка.
Слова Ли отдавались где-то внутри моего сознания, гипнотизируя меня и вводя в состояние, которое я должен был испытать. Я действительно почувствовал себя воином, сражающимся в смертельном поединке, хотя моими противниками были всего лишь деревья. Изнутри поднялась волна холодной ярости, я наносил удары все сильнее и сильнее, чувствуя, как ярость и сила наполняют меня, подавляя приступы боли и контролируя их. Боль даже начала доставлять мне определенное наслаждение, потому что, чем сильнее она становилась, тем более сильным я себя чувствовал, подавляя и контролируя ее.
К моменту, когда Славик вышел из воды, я превратился в разъяренного берсерка, жаждущего крови и смерти. Славик, похоже, тоже испытывал нечто подобное, потому что, когда Ли дал нам сигнал начать бой, мы набросились друг на друга, как дикие звери. Мой организм непонятно откуда черпал все новые и новые силы, меня наполнила яростная готовность крушить и уничтожать все на своем пути, хотя ум оставался холодным и обрел удивительную четкость и ясность мышления. Было ощущение, что моя личность распалась на несколько составляющих, одной из которых был холодный сторонний наблюдатель, а другой — безумный всесокрушающий берсерк.
Мы со Славиком все больше входили в раж, и, похоже, это начало всерьез тревожить Учителя, потому что он несколько раз вмешивался, парируя наши удары, чтобы мы не поубивали друг друга. В какой-то момент он прыгнул вперед, разбросав нас в стороны.
Ли велел нам увеличить скорость боя, но удары наносить только в воздух, не касаясь друг друга. Мы двигались все быстрее и быстрее, подхлестываемые гортанными выкриками Учителя. Он обзывал нас ленивыми скотами и дворовыми собаками, недостойными своей похлебки, еще какими-то необычайно цветистыми ругательствами, но его слова нас не оскорбляли. Их эмоциональный накал заводил нас все сильнее, заставляя наносить удары на пределе скоростных возможностей организма. Для того чтобы мы еще больше сосредоточились на выполнении упражнения. Ли периодически давал команду:
— Быстрее, быстрее, быстрее, быстрее, быстрее… — по мере проговаривания увеличивая скорость и тональность речи так, что к концу он практически переходил на резкий пронзительный визг, вызывающий удивительную, почти гипнотизирующую отдачу в наших организмах. Когда я почувствовал, что больше не могу, что я уже дошел до предела. Учитель скомандовал:
— В воду. Быстро доплывите до середины водохранилища и обратно.
Я понял, что упражнение закончилось и началась заминка, когда бешеный ритм движений сменяется другим, менее интенсивным. Потом ритм снижался еще больше, чтобы полностью восстановить дыхание и, наконец, перейти к полному расслаблению.
Выйдя из воды, мы стали выполнять упражнения по кругам, постепенно снижая темп. В какой-то момент я увидел, как Славик расслабленно рухнул на траву и заснул. Через некоторое время я тоже отключился.
Я проснулся от холода. Тело казалось окостеневшим. Славик подошел ко мне и начал растирать мое тело старым шерстяным свитером. Я так закоченел, что почти не мог пошевелиться, и только болезненное покалывание напоминало о том, что мое тело еще живое.
— Где Ли? — спросил я.
— Он уехал в Симферополь, — ответил Славик. — Я должен идти на дежурство. В котелке горячая уха, и я принес немного яблок из сада.
Он ушел. Я накинул на плечи милицейский бушлат, который Славик принес из учебного класса, находившегося неподалеку, и набросился на уху, чувствуя, что никак не могу утолить зверский голод, проснувшийся во мне. Славик оставил мне ключ от одного из учебных классов, превращенного в склад зимней одежды для охраны. Я пошел туда, зарылся в кучу дубленок и заснул, то переходя в состояние полусна и просыпаясь от собственных криков и ударов, наносимых в воздух и по дубленкам, то снова засыпая.
