- О чем ты, Лана?
- Я, милый, не такая дура, чтобы не сложить два и два.
- Не понимаю.
- Андрюша улетает в командировку в Омск, обещает звонить хотя бы через день, позвонил только один раз, на следующий день после отъезда. - Она загнула один палец. - Проходит несколько дней: ни одного звонка, звоню сама, помощник Богомолова отвечает, что не в курсе, обещает выяснить и перезвонить. Проходят еще два дня, звонит сам Богомолов и этаким бодреньким тоном пытается заверить меня, что Андрюша выполняет какое-то там спецзадание. - Лана загибает еще два пальца. - Это надо же, генерал знает, даже сам звонит, в кои-то веки, а его помощник ни ухом ни рылом! А тут еще ты заявляешься, глазки прячешь... Хоть бы город какой другой придумал, для своего якобы "отдыха", а то Омск...
Чертыхнувшись про себя и ругая себя последними словами, Савелий виновато опустил голову.
- Что, так все плохо, Савушка, что ты приехал утешать меня? - чуть не шепотом спросила Лана. - Что с Андрюшей?
- Ты прости меня, Ланочка.
- Что с Андрюшей? - повторила она.
- Да жив твой Андрюша! Жив и здоров!
- Ты сам-то веришь тому, что сказал? Только не щади меня, Савушка. Ты же знаешь: я сильная и все выдержу. Только правду мне скажи.
- Да жив он, жив! - воскликнул он и тут же наткнулся на ее взгляд, полный укора и недоверия. - Я так и знал, что ты мне не поверишь! - вздохнул Савелий, вытащил из кармана письмо Воронова и протянул Лане.
Она медленно раскрыла листок, внимательно и долго читала, перечитывая его несколько раз, потом подняла глаза и тихо спросила:
- Ты уверен, что он сам писал это письмо?
- Ты что, забыла его почерк?
- Я не об этом: почерк его, это точно, а вот слова не его... будто он под диктовку писал.
- Именно поэтому я и лечу в Америку, чтобы во всем разобраться.
- Ты спасешь его, Савушка? - прошептали ее губы, и на глаза вновь навернулись слезы.
- Да, - кивнул Савелий.
- Ты спасешь его, Савушка?! - громко воскликнула она и повторила едва ли не в крик, вцепившись ему в грудь: - Ты спасешь его, Савушка?!
- Ланочка, милая, я спасу его! - твердо ответил Савелий.
- Я верю. - Она вдруг обняла его и тихо добавила: - Только прошу тебя: останься в живых! Ты же знаешь, что у меня никого нет, кроме сына, Андрюши и тебя. Вы для меня самые дорогие на всем белом свете, - проговорила и горько расплакалась.
Савелий молчал и ласково гладил ее по голове.
- Ладно, прости мои бабьи слезы! - Она резко отстранилась. - Пойдем чай пить...
Савелий вернулся от Ланы в еще большем смятении, чем до встречи с ней. Своей чисто женской интуицией она косвенно подтвердила то, о чем говорил Богомолов, и то, что гнал от себя прочь Савелий. И конечно, совсем глупо было скрывать от нее, что Андрею угрожает опасность. Савелий не раз убеждался в том, что близкие люди, любящие друг друга, начинают чувствовать, как обычно чувствуют друг друга близнецы: грозящую другому опасность, болезнь.
Побывав на Втором космическом Сходе, где Учитель заверил его, что Космос берет на себя заботу и о его близких, Савелий был уверен, что непосредственно жизни Воронова ничто не угрожает, однако если прав Богомолов, то опасность, настигшая его брата, не менее серьезна, чем смерть. И потому он должен как можно скорее попасть в Нью-Йорк, чтобы прийти к нему на помощь. С мыслями об этом Савелий и заснул.
Тем не менее во сне к нему явился не Андрей Воронов, а Розочка: почти в деталях повторился ранее виденный сон. Почему-то Савелию пришло в голову, что идиллия, которую он сейчас, во сне, наблюдает, очень походит на картину великого Рафаэля - "Madonna della Sedia": в старинном роскошном кресле сидит Розочка и, нежно обняв упитанного мальчугана, прижимает его к своей груди. Савелия эта сцена настолько поразила, что он даже хотел спросить, что это за мальчуган, но в этот момент заметил, что и Розочка, и младенец смотрят на него с укором и тревогой.
- Почему ты так на меня смотришь? - спросил Савелий.
- А разве ты не понимаешь? - с грустью ответила Розочка.
- Что я должен понять? - удивился он.
- Боже, какой же ты у меня глупенький, - ласково сказала она и вдруг заразительно рассмеялась.
- Как же я соскучился по тебе!
- Так почему же не приезжаешь?
- Я приеду. Приеду очень скоро.
- Савушка, родной мой, будь осторожен! - неожиданно воскликнула она с болью в голосе.
- О чем ты?
- Будь осторожен! - повторила она, и ее изображение, как и образ ребенка на ее руках, стало таять на глазах, однако ее голос продолжал и продолжал повторять, даже тогда, когда они совсем исчезли из виду: - Будь осторожен, родной! Будь осторожен, родной!..
И после этих слов, буквально на несколько мгновений, во сне появился Воронов. Он стоял в каком-то темном помещении в икс-образной позе: ноги расставлены, руки подняты кверху, голова бессильно опущена на грудь. Его руки и ноги были закованы в цепи. Андрей поднял голову и тихо попросил:
- Братишка, спаси меня!
- Кто тебя заковал в цепи?
- Спаси меня! - повторил он.
- От кого?
- От меня самого!
- От с е б я? О чем ты говоришь?! - удивленно воскликнул Савелий, но ответа не получил: Андрей растворился точно так же, как и Розочка.
Савелий хотел крикнуть что-то ему вдогонку, но его окутала тьма, и он забылся...
Видимо, психологические переживания Савелия были настолько сильны, что он едва не проспал звонок Воронова: лишь на четвертую трель телефона его глаза открылись, и буквально через мгновение рука схватила трубку.
- Слушаю, - как можно спокойнее произнес Савелий.
- Савелий, это я, твой брат, - раздался бесстрастно-механический голос Воронова: ничего не изменилось с момента последнего разговора.
- Здравствуй, как ты?
Пауза.
- У меня все в порядке. Когда ты вылетаешь?
- Сегодня. Ты меня встретишь?
Пауза.
- Нет, тебя встретят у выхода из здания аэропорта и отвезут ко мне.
- Кто встретит?
Пауза.
- Они тебя знают. Встретят и отвезут ко мне.
- Кто они?
Пауза.
- Это вопрос жизни и смерти!
- Тебе угрожают?
Более длительная пауза.
И тут Савелию вспомнился сегодняшний сон. Розочка с ребенком, напомнившая Мадонну Рафаэля, возникший следом образ прикованного цепями Воронова. К чему бы это? Какую подсказку выдала его память? И в то же мгновение ему вспомнились слова солдата Семеркина о певце и фильме о нем, о песне Высоцкого, в которой поется о художнике. Господи, теперь понятно, почему он не вспомнил эту песню любимого Высоцкого. В ней поется не о художнике, а о любви!
"Как там? Дом хрустальный, на горе... Нет, дальше, кажется, дальше... Вот, вспомнил: как Мадонна Рафаэлева... Все! Цепочка подсказок замкнулась! Вот, оказывается, о каком художнике говорили Воронов и Седой. Но что дает ему эта отгадка? Может быть, попробовать?"
Все эти размышления пронеслись в голове Савелия в считанные доли секунды, и он рискнул:
- Лана очень переживает за тебя! Ты знаешь, она стала очень похожа на Мадонну Рафаэля! - Эти слова он постарался произнести как можно более радостно.
Пауза все длилась.
- Рафаэля... - словно эхо повторяет Воронов и вдруг заговорил в своей обычной манере, в которой Савелий почувствовал тревогу: - Братишка, ты не... Но Андрей так же неожиданно, словно ему кто-то зажал рот, оборвал себя на полуфразе.
Что произошло на другом конце провода - неизвестно: из трубки не доносилось ни единого звука, а голос Андрея, такой же механический, раздался лишь через несколько секунд:
- Савелий, ты мне очень нужен: поспеши! Я жду тебя! И запомни, ты должен быть один!
- Хорошо, Андрюша, жди: через несколько часов я буду рядом с тобой!
Пауза.
- Алло, братишка! Почему ты молчишь?
Но Воронов больше ничего не ответил: раздались короткие гудки.
"Господи, что с тобой происходит, братишка? Почему такая реакция на имя художника? Ты явно хотел о чем-то меня предупредить, но о чем? Как ты сказал? "Братишка, ты не..." - что я НЕ должен? А в голосе слышалось явное беспокойство. Но за кого беспокойство? За себя? За меня? А может быть, ты опасаешься за жену и ребенка?"
Савелий задумался на мгновение и убежденно заявил самому себе:
"Нет, не за них! Если бы за них, то и фраза наверняка начиналась бы совсем по-другому: например, "ты должен...", "позаботься о...", "им угрожает..." или еще проще, мог взять и назвать имя Ланы или сына. Вот и выходит, что опасность угрожает либо самому Андрею, либо мне. Собственно, какая разница: мне или Андрюше? Лететь нужно в любом случае!"
Телефонный звонок прервал его размышления.
- Привет, "крестник"! - услышал он бодрый голос Богомолова.
- Я под "пуговичкой", - шутливо намекнул Савелий, - здравствуйте, Константин Иванович!
- Звонок был также из Нью-Йорка. Как прошел разговор? Судя по твоему бодрому голосу, есть новости?
- А вы обижаетесь, что только я умею предугадывать события, - заметил Савелий.
- Так рассказывай!
- Не лучше ли вам послушать?
- Хорошо, но подожди минутку: я поставлю на запись. Все, готово!
