I*. Если женщина, очень долго жившая в разводе с мужем, вдруг принимается безудержно кокетничать с ним и его соблазнять, она действует в согласии с аксиомой морского права: «Национальный флаг ограждает судно с любым грузом».
II. На балу одна дама говорит другой: «Ваш муж очень остроумен». — «Вы находите?..»
III. Ваша жена решает, что пора отдать в пансион сына или дочку, с которыми прежде ни за что не желала разлучаться.
IV*. На бракоразводном процессе милорда Эбергевени слуга показал, что «госпожа виконтесса питала столь сильное отвращение ко всему связанному с милордом, что ему, слуге, нередко случалось видеть, как она сжигает бумажки, до которых он дотронулся, зайдя в ее спальню».
V. Если женщина вдруг становится деятельна, если женщина, ненавидевшая ученые занятия, вдруг принимается учить иностранный язык, одним словом, если характер женщины решительно меняется, это — симптом бесспорный.
VI. Если женщина счастлива в любви, она перестает выезжать в свет.
VII. Женщина, имеющая любовника, становится весьма снисходительна.
VIII*. Муж дает жене сотню экю в месяц на наряды; она тратит на все про все не меньше пятисот франков и не берет взаймы ни единого су; под покровом ночи мужа грабят, врываясь в его дом с оружием в руках... но без взлома.
IX*. Муж и жена спали в одной постели: жена постоянно хворала; они стали спать в разных комнатах: мигрени забыты, все болезни как рукой сняло — устрашающий симптом!
X. Женщина, прежде не обращавшая никакого внимания на свою внешность, вдруг начинает наряжаться с величайшей тщательностью. Дело не обошлось без Минотавра!
XI.
— Ах, дорогая, самая страшная мука — это когда тебя не понимают.
— Да, дорогая, но зато когда тебя понимают!..
— О, разве это возможно?
— Не спорю, это случается очень редко. Да, это великое счастье, но, увы, во всем свете не найдется и двух людей, которые могут нас понять.
XII*. Если женщина заигрывает с собственным мужем... Вопросов нет.
XIII. Спрашиваю ее: «Откуда путь держите, Жанна?» — «От вашего кума, ходила забирать у него вашу посуду». — «Ах вот как? Значит, покамест я при своих!» — думаю. На другой год задаю тот же вопрос по тому же случаю. «Ходила к куму забирать нашу посуду». — «Ну-ну, — думаю, — и про нас не забыли!» Но вот когда она запоет по-другому: «Сами-то вы голодранец, а я докладывай вам обо всем, ровно важному господину. Давеча ужинала я у кумы, а нынче ходила забирать у нее свою посуду», — вот тогда станет ясно: «Дело труба!»[353]
XIV. Не верьте женщине, толкующей о том, сколь она добродетельна.
XV. Герцогиня де Шольн при смерти; ей говорят: «Вас хочет повидать герцог».
— Он уже пришел?..
— Да.
— Пусть подождет... и войдет вместе со священником.
Этот минотаврический эпизод, заимствованный из Шамфора, так типичен, что мы не могли о нем умолчать.[354]
XVI. Иные женщины пытаются убедить мужей, что у тех есть некий долг перед некими особами: «Уверяю вас, вы обязаны отдать визит господину Имяреку... Мы непременно должны пригласить на обед господина Имярека...»
XVII. «Ну-ка, сынок, выпрямись; неужели ты не хочешь научиться хорошим манерам? В конце концов, взгляни на господина Имярека!.. Ты видел, как он ходит?.. Ты заметил, как он одевается?..»
XVIII. Если за день женщина произносит имя мужчины всего дважды, природа ее чувства к нему может оставаться под вопросом, но если трижды?.. Увы, увы!
XIX. Если женщина провожает гостя, не являющегося ни адвокатом, ни министром, до входной двери, она очень неосторожна.
XX. День, когда муж не сможет объяснить, отчего его жена поступила так, а не иначе, — страшный день.
XXI*. Женщина, допустившая, чтобы ее поймали с поличным, не достойна сожаления.
Как должен вести себя муж, обнаруживший последний симптом и, следовательно, не могущий более сомневаться в неверности жены? Ответить на этот вопрос не составляет труда. У мужа есть лишь два выхода: либо смириться, либо отомстить; середины между этими двумя крайностями быть не может. Выбрав месть, следует идти до конца. Муж, не порывающий с неверной женой навсегда, — истинный глупец. Иные супруги полагают, что могут и после разрыва оставаться друзьями; есть, однако, нечто отвратительное в том, чтобы давать жене почувствовать, что вы всегда можете взять над ней верх.
Вот несколько анекдотов, по преимуществу неизвестных широкой публике; на мой взгляд, они дают весьма полное и яркое представление о том, как следует поступать мужу в подобном случае.
Господин де Рокмон раз в месяц ночевал в спальне жены и уходил оттуда со словами: «Моя совесть чиста, а там будь что будет!»[355]
Вот развращенность, переплетенная с весьма возвышенным пониманием брачной политики.
Один дипломат, когда к его жене приезжал любовник, покидал свой кабинет, шел на половину жены и говорил ей и ее гостю: «Постарайтесь, по крайней мере, не поколотить друг друга!»
Вот признак немалой доброты.
У господина де Буфлера спросили[356], как он поступит, если после долгой разлуки с женой обнаружит, что она беременна? «Прикажу отнести к ней в спальню мой халат и домашние туфли».
Вот знак величия души.
«Сударыня, если этот человек дурно обращается с вами при закрытых дверях, это дело ваше, но я не потерплю, чтобы он обижал вас в моем присутствии: это оскорбительно для меня».
Вот проявление подлинного благородства.
Верх великодушия — шапочка, положенная одним судьей в изножье постели, где спала с любовником его преступная жена.
Месть бывает прекрасна. Мирабо великолепно описал в одной из тех книг, которые сочинял для заработка, угрюмое смирение итальянки, по воле мужа обреченной медленно гибнуть вместе с ним в мареммах.[357]
Последние аксиомы
XCIII. Застать жену в объятиях любовника и убить обоих не значит отомстить; это значит оказать им величайшую услугу.
XCIV. Лучше всех сумеет отомстить за мужа любовник его жены.
Размышление XXVIII
Возмещение убытков
Брачная катастрофа, которой определенной части мужей не удается избежать, почти всегда влечет за собой перипетию. После этого вокруг вас все приходит в покой. Ваша покорность судьбе, если вы решаете покориться, пробуждает в душе вашей жены и ее любовника жгучее раскаяние; само счастье, которым они наслаждаются, дает им представление о глубине причиненного вам горя. Сами того не подозревая, вы сопутствуете им во всех их усладах. Заглушить голос добра и милосердия, звучащий в каждом человеческом сердце, не так легко, как порой думают; те двое, что составляют источник ваших мучений, как никто иной желают вам добра.
В тех сладостно-непринужденных беседах, что развлекают нас в перерывах между любовными забавами и служат, можно сказать, ласками мысли, жена ваша нередко говорит вашему Созию[358]: «Уверяю тебя, Огюст, теперь я от всей души желаю моему бедному муженьку счастья; в сущности, он человек неплохой; будь он мне не мужем, а всего лишь братом, чего бы я только не сделала, чтобы доставить ему удовольствие! Он меня любит, а мне от этого не по себе... — Да, он добрый малый!..»
С этих пор избранник вашей супруги проникается к вам почтением; он от всей души желает возместить причиненный вам ущерб, но ему мешает то гордое презрение, которое проскальзывает в каждом вашем слове, выражается в каждом вашем жесте.
В самом деле, человек, в чей дом вторгся Минотавр, поначалу уподобляется неловкому актеру, не успевшему освоиться на новой для него сцене. Уметь с достоинством играть роль рогача донельзя трудно; впрочем, великодушие еще не сделалось нынче такой небывалой редкостью, чтобы мы не смогли отыскать в свете и вывести на страницах нашей книги образцового мужа.
Итак, если вы ведете себя безупречно, жена ваша начинает исподволь покорять вас своей предупредительностью. Она прочно усваивает в разговорах с вами дружеский тон. Мир и согласие в доме — одна из первых наград, скрашивающих мужу жизнь в присутствии Минотавра. Человеку на роду написано приспосабливаться к самым несносным условиям существования, и потому, несмотря на неистребимое благородство вашей натуры, вы не сможете противиться могучим чарам, действию которых подвергаетесь постоянно, и отринуть те мелкие выгоды, какие сулит вам ваше новое положение.
Допустим, что Минотавр вторгся в семейную жизнь гастролатра[359]! Естественно, тот требует, чтобы обидчик ублажал его желудок. Получая наслаждение в новых формах, вы приобретаете новые привычки. Все ваше существо преображается.
Однажды, возвращаясь из министерства, вы застываете перед витриной Шеве[360] и бесконечно долго созерцаете его шедевры, не решаясь ни потратить сто франков, ни расстаться с мечтой о наслаждении, которое сулит страсбургский пирог; с каким же удивлением, вернувшись домой, обнаруживаете вы сей пирог красующимся на буфете в вашей столовой. Что это, не гастрономический ли мираж?.. Объятый сомнениями, твердым шагом идете вы навстречу ему (пирог — существо одушевленное!) и, с трудом сдерживая вопль восторга, вдыхаете аромат трюфелей, несущийся из искусно сработанной позолоченной коробки; вы склоняетесь над пирогом то так, то эдак, все нервные окончания вашего неба, кажется, обретают душу, вы предвкушаете подлинное торжество и, вне себя от восхищения, но испытывая легкие угрызения совести, отправляетесь к жене.
