Представьте себе молодую женщину, которая в пленительнейшей позе возлежит на диване, опустив голову на подушку, бессильно уронив руки; на ковре подле дивана валяется книга, на столике стынет чашка с липовым отваром!.. Теперь вообразите рядом простофилю-мужа. Он уже пять-шесть раз прошелся взад-вперед по комнате, и всякий раз, когда он поворачивался, чтобы продолжить прогулку в обратном направлении, бедная больная тщетно хмурила брови, пытаясь намекнуть, что малейший шум ее утомляет. В конце концов, набравшись храбрости, муж предпринимает попытку разоблачить обман и отважно вопрошает: «Неужели у тебя в самом деле мигрень?..» При этих словах молодая женщина с трудом поднимает голову, поднимает руку, которую тотчас в изнеможении опускает на диван, поднимает томные глаза к потолку, поднимает все, что только может поднять, а затем, устремив на вас безжизненный взор, произносит еле слышным голосом: «А что же у меня, если не мигрень?.. О, это хуже смерти!.. Так страдать и не услышать ни слова сочувствия! Ах, господа, недаром вам не дано рожать детей. Вы самовлюбленны и несправедливы! Вы берете нас юными, прекрасными, свежими, розовыми и стройными — лучше не бывает! А после, насладившись теми совершенствами, какие даровала нам природа, вы отказываетесь простить нам их утрату — а ведь мы все отдали вам! Это в порядке вещей. Вы не оставляете за нами права ни на добродетели, ни на страдания, присущие нашему полу. Вам потребовались дети, мы не спали ночей, выхаживая их, но роды разрушили наше здоровье и обрекли нас на страшные недуги... (О, какая боль...) Почти все женщины страдают мигренями, но вашей жене это не дозволено... Ее мучения вам смешны; вы не ведаете милосердия... (Ради бога, да перестаньте же ходить взад-вперед!..) Этого я от вас не ожидала. (Остановите маятник, его стук отдается у меня в висках. Спасибо.) О, как я несчастна!.. Нет ли у вас при себе эссенции? Да. О, сжальтесь надо мной, уйдите, позвольте мне остаться наедине с моей болью; от этого запаха голова у меня положительно раскалывается!» Что можете вы ответить на все это?.. Неужели внутренний голос не кричит вам: «А вдруг она в самом деле страдает?..» Понятно, что большинство мужей покорно ретируются с поля битвы; они на цыпочках идут к выходу и потихоньку притворяют дверь в опочивальню, сделавшуюся с некоторых пор святилищем, а жены украдкой провожают их взором.
Так мигрень, подлинная или мнимая, воцаряется у вас в доме и начинает играть свою роль в семейной жизни. Мигрень — тема, к которой женщины мастерски умеют подбирать вариации в самых разных тональностях. С помощью одной только мигрени женщина может довести мужа до отчаяния. Мигрень обрушивается на госпожу вашу супругу там, где ей угодно, тогда, когда ей угодно, и длится ровно столько, сколько ей угодно. Бывают мигрени пятидневные и десятиминутные, периодические и перемежающиеся.
Порой вы застаете жену в постели: она страдает, она измучена, жалюзи на окнах ее спальни опущены. Если у хозяйки дома мигрень, повсюду, от каморки привратника, начавшего было рубить дрова, до чердака, откуда конюх выбросил было на двор несколько невинных вязанок соломы, должно воцариться молчание. Положившись на эту мигрень, вы уходите из дома, вернувшись же, узнаете, что супруги вашей и след простыл!.. Вскоре она возвращается свежая и румяная:
— Приезжал доктор, — говорит она, — он прописал мне прогулки на свежем воздухе, они мне так помогли!..
В другой раз вы желаете войти в покои супруги. «Как, сударь?! — с глубочайшим изумлением заявляет вам горничная. — Разве вы не знаете, что у госпожи мигрень?! Никогда она еще не мучилась так сильно! Только что послали за доктором!»
— Как ты счастлив, — сказал однажды маршал Ожеро генералу Р..., женившемуся на красавице, — ты живешь с хорошенькой женщиной!
— Живу! — подхватил тот. — Я живу с ней от силы десять дней в году. У этих проклятых баб вечно то мигрень, то еще черт знает что!
Мигрень играет во Франции роль сандалий, которые в Испании священник оставляет перед дверью комнаты, где он исповедует кающуюся грешницу.
Если ваша супруга ожидает с вашей стороны неких враждебных вылазок и хочет сделаться неприкосновенной, словно Хартия, она разыгрывает небольшой концерт с вариациями на тему мигрени. Со всевозможными предосторожностями она укладывается в постель. Ее тихие стоны разрывают сердце супруга. С превеликим изяществом и ловкостью страдалица придает своим жестам такую томность, словно у нее вовсе нет костей. Какой изверг дерзнет заговорить о своих желаниях, обличающих самое доброе здравие, с женщиной, мучимой недугом? Простая учтивость заставляет его молчать. Так женщина приходит к выводу, что всемогущая мигрень позволит ей в любой момент вывесить над супружеским ложем табличку, подобную той, которая перед самым началом представления ошеломляет любителей театра, явившихся в «Комеди-Франсез», известием, что «Спектакль отменяется из-за внезапной болезни мадемуазель Марс».
О мигрень, покровительница влюбленных, брачная подать, щит, отражающий пылкие притязания законных супругов! О могущественная мигрень! Неужели правда, что любовники до сих пор не воспели, не обожествили, не прославили тебя? О чудесница-мигрень! О мигрень-обманщица! Да будет благословен тот ум, что изобрел тебя! Позор тому врачу, что найдет от тебя лекарство! Да, ты единственный недуг, которому женщины радуются, — без сомнения, из признательности за те услуги, какие ты им оказываешь! О мигрень-обманщица! О чудесница-мигрень!
§ 2. О неврозах
Есть на свете сила, более могущественная, чем мигрень, и, к чести Франции, мы должны признать, что сила эта — одно из недавних изобретений парижского ума. Как все ценнейшие открытия в области наук и искусств, сделано оно гением, чье имя осталось неизвестным. Наверняка можно утверждать лишь одно: ипохондрия появилась во Франции не раньше середины прошлого столетия. В то самое время, когда Папен[337] пытался найти воде, обращенной в пар, применение в механике, некая славная француженка, имени которой мы, к несчастью, не знаем, научила свой пол искусству обращать в пар собственные флюиды. Флюиды, испаряющиеся в виде ипохондрии[338], оказывали столь чудесное воздействие, что навели человечество на мысль о существовании нервов; так, перебирая одну за другой сердечные струны, ученые в конце концов создали неврологию. Эта восхитительная наука уже привела Филипса[339] и изобретательных физиологов к открытию нервного флюида и способов его циркуляции; быть может, в самое ближайшее время они выяснят, как и где он зарождается, как испаряется. Таким образом, благодаря ужимкам нескольких притворщиц мы в один прекрасный день проникнем в тайну неведомой силы, которую мы уже не раз упоминали на страницах этой книги, — в тайну воли. Однако не будем отнимать хлеб у философов-медиков. Рассмотрим нервы и ипохондрию лишь в их отношении к браку. Наша «Физиология» искренне презирает медицинские классификации, поэтому мы подразделяем неврозы (термин из области патологии, подразумевающий все заболевания нервной системы) на два типа в соответствии с тем, какую пользу извлекают из них замужние женщины.
Иначе говоря, мы утверждаем, что существуют:
1. Неврозы классические.
2. Неврозы романтические.
Классические недуги[340] отличаются живостью и воинственностью. Пораженные ими страдалицы неистовы, как Пифии[341], яростны, как Менады[342], неукротимы, как вакханки; они — сама античность.
Романтические недуги[340] нежны и жалобны, словно баллады, распеваемые в туманной Шотландии. Они бледны, как юные девы, которых свели в гроб танцы или любовь. Они в высшей степени элегичны, они — сама северная меланхолия.
Черноволосая розовощекая женщина с пронзительным взглядом и сильными руками, которая неистовствует, сотрясаемая конвульсиями, — воплощение классических неврозов, тогда как юная белокожая блондинка олицетворяет неврозы романтические. Вотчина первой — нервы, удел второй — ипохондрия. Частенько муж, вернувшись домой, застает жену в слезах. «Что с тобой, мой ангел?» — «Со мной? Ничего». — «Но ты плачешь?» — «Я плачу сама не знаю отчего. Мне так грустно!.. Такие облака, как сегодня, всегда предвещают какое-нибудь несчастье... Мне кажется, я скоро умру...» Тут она принимается шепотом толковать вам о своем покойном батюшке, о своем покойном дядюшке, о своем покойном кузене. Она призывает все эти жалкие тени, она ощущает в своем организме ростки всех тех недугов, что свели их в могилу, она сносит все терзавшие их боли, сердце ее готово выскочить из груди, а селезенка вот-вот лопнет... Вы самодовольно думаете: «Я знаю, в чем тут дело!» и пытаетесь ее утешить, но перед вами женщина, зевающая во весь рот, жалующаяся на боль в груди, то и дело заливающаяся слезами и умоляющая вас оставить ее, дабы она могла без помех предаваться меланхолическим воспоминаниям. Она поверяет вам свою последнюю волю, описывает свои похороны, могилу, над которой склоняет зеленый султан плакучая ива... Собравшись пропеть радостную эпиталаму, вы обнаруживаете перед глазами мрачную эпитафию. Вы робко пытаетесь утешить не что иное, как Иксионово облако[343].
