Стареет Костя. Везде ему опасности чудятся. А впрочем, где их нет?…
Нет, Турецкий не пересел ни в служебную «Волгу», ни в «вольво», ни даже в «мерседес», если бы таковой оказался под рукой. Он остался верен своему привычному, юркому «жигуленку». И «макарова» из сейфа не достал. Потому что прекрасно знал: если пистолия в кармане, из нее так и тянет, говоря словами Славки Грязнова, пострелять.
И чуть было не поплатился за свое легкомыслие.
На углу Большой Дмитровки и Бульварного кольца попал в очередную пробку. Слава богу, держался в правом ряду, почти впритирку к тротуару. По бульварам шел сплошной поток транспорта. Да еще не убранные с ночи сугробы, наваливавшиеся на тротуары, – ни черта не видно. И тут Турецкий ощутил весьма чувствительный удар в задний бампер. От неожиданности он треснулся затылком о подголовник сиденья, резко обернулся и увидел снова наезжающий на него радиатор с толстыми металлическими трубами. Новый толчок был крепче первого. Пригнувшись, Александр увидел джип, а за лобовым стеклом нагло ухмыляющуюся рожу бритого наголо качка. Он явно получал удовольствие от своих наездов на простенькие «Жигули». И похоже, не собирался прекращать безобразия.
Турецкий собрался уже выскочить наружу, чтобы устроить скандал, но новый удар просто швырнул его обратно на сиденье. И самое отвратительное заключалось в том, что стоявшие рядом водители других машин все видели, но никто из них не собирался вмешиваться.
А качок снова сдавал назад, чтобы получить возможность хоть небольшого разгона.
И тут Александр решил рискнуть. Часть тротуара была свободна, и народа впереди тоже не видно. И он, резко закрутив руль вправо, врезал по газам. «Жигули», взревев, каким-то акробатическим трюком впрыгнули на тротуар и, смазывая бортом часть сугроба, ринулись к близкому уже повороту на Бульварное кольцо.
Что произошло сзади, он не видел, но услышал звук удара, и тут же, словно сорвавшись, заголосили автомобильные сирены. Выходит так, что Турецкого топтать можно, а их и тронуть нельзя? Наверняка водила в джипе, желая добить Турецкого, вмазался в стоящую впереди дорогую иномарку. Отсюда и вопли-сопли, так вам и надо…
Прокатившись еще немного по тротуару, Турецкий съехал на проезжую часть уже за светофором на углу и помчался к перекрестку, чтобы там свернуть на Петровку.
«Постой! – сказал он вдруг себе. – А почему я решил, что это хулиганство? А если сей факт рассмотреть под углом зрения последнего предупреждения от того же Гоги? Мол, видишь, мы рядом, ты почти в наших руках. Но мы хотим, чтобы ты первый пришел…»
В общем, пока он так раздумывал, машина сама, будто по собственной воле, свернула в переулок, подкатила к служебному проезду во двор МУРа и замерла возле охранника.
Турецкий взглянул на него и улыбнулся: этакая ведь чушь примерещится!
Однако Грязнов отнесся к его легкомысленному рассказу серьезно. Посоветовал не валять дурака, а послушаться Костю. Бандитам совсем не обязательно знать, в какой машине он ездит. Да и собственных «Жигулей» на них не напасешься. Стали было считать, сколько потерь такого рода уже понес Турецкий, и сбились. Этот взорвали, этот как бы сам сгорел, тот раздавили, а просто украденных из сволочизма и вспоминать не стали. Получается целый автопарк. Пора тебе и задуматься, Саня…
Потом они просмотрели отснятые пленки, пометили, что оставить, а что не нужно. И стали ждать сообщения из морга. Эх, Градуса бы сюда! Но старый и опытнейший судмедэксперт Борис Львович Градус уже не работал, уйдя на пенсию. И в памяти старожилов всего и остались его постоянная веселая матерщинка и безотказная преданность своему делу. Зубры были.
Вот так и сидели в кабинете Грязнова, под кофеек вспоминая своих коллег из прошлого. Турецкий ждал звонка. Он не хотел, чтобы приглашение застало его где-нибудь в дороге. Славке же сказал, что намечена важная встреча, а расшифровывать не стал: незачем забивать ему голову ненужной информацией.
И дождался. «Мобильник» заработал. Но голос в нем был совсем не тот, который нужен.
– Александр Борисович? Гоги говорит. Я звоню, чтобы принести извинения за того негодяя, мальчишку, сукиного сына. Молодой наглец, что сделаешь? Но он будет примерно наказан. А если какой ремонт нужен, ти скажи, все сделаем. Не обижайся.
– А что ж тут обижаться-то? Каждый убеждает, как может. Это у него самого там, наверное, неприятности. Я не видел, но, по-моему, он кого-то крутого сильно обидел.
– А! Какие обиды, да? Обижается тот, у кого денег совсем нет. А у кого есть, тот сердится. Так что не сердись. Ти еще не подумал? Что мне Олегу передать?
– Да, кстати, забыл спросить. А что, Элина Кирилловна тоже у вас? Ею очень сестра интересуется. Пропала, говорит, не звонит.
– Элина в порядке, уважаемый Александр Борисович. Она купается, загорает, отдыхает, всем большое удовольствие доставляет. Своим присутствием. Если хочешь, приезжай, сам отдохни, увидишь, что ей ничто не угрожает. Всем она довольна. Компенсирует утрату. А тебе, я знаю, она тоже удовольствие оказывала! – Он рокочуще засмеялся. – Но ти не обижайся, мы мужчины, можем друг другу иногда правду говорить. Так что передать?
«Сволочь!» – не зная уже в чей больше адрес пробормотал Турецкий и сказал в трубку:
– У меня сегодня чрезвычайно важная официальная встреча. Когда она кончится и чем, пока не представляю. Но в конце дня, я думаю, мы могли бы созвониться и решить кое-какие вопросы. По какому номеру мне звонить? Я полагаю, Олег Никифорович и сам иногда поднимает трубку?
– Не беспокойся! – быстро сказал Гоги. – Я сам тебе буду звонить. Ти не пожалеешь…
– Я нет, а вот ты – очень, – сказал Турецкий. Но лишь после того, как услышал в трубке короткие гудки.
Увидев Славкины «не врубающиеся» еще глаза, объяснил:
– Гоги Чартхилава, об утреннем звонке которого я уже имел честь тебе сообщить, настойчиво сводит меня со своим хозяином. Элина у них, в Успенском. Чувствует себя превосходно, загорает и плавает, чего, подозреваю, и нам сильно желает. Можешь порадовать сестричку. Ну а мои ответы ты слышал.
– Понятно. А что это все-таки за важная встреча-то?
– С господином уральским губернатором и его экономическим советником. Тебе это что-то говорит?
– Эва! – Грязнов закатил глаза к потолку. – Вот за что я сильно уважаю вас, следаков! Всегда норовите главный жар чужими руками загрести… Это ж ты, надо полагать, хочешь их натравить?
– А ты, Славка, знаешь, за что я уважаю тебя? За то, что тебе никогда ничего не надо объяснять.
Грязнов хохотал, словно услышал самый веселый анекдот в своей жизни. Но, отсмеявшись, неожиданно серьезно спросил:
– А ты в голосе его не различил беспокойства?
– В честь чего это?
– Ну как же! Джип-то пропал. С двумя качками и трупом. Я не думаю, конечно, что черт его понесет в Звенигород, но тамошних я попросил пока, до выяснения обстоятельств с трупом, держать язык за зубами. Это, кстати, и тебе лишний аргумент в разговоре с губернатором.
– В смысле?
– Иллюстрация к тому, как Авдеев действует в отношении тех, в ком сомневается. Я думаю, что к началу вашей беседы, а уж к завершению – точно, вопрос прояснится.
И тут снова зазвонил «мобильник».
– Александр Борисович? – раздался быстрый и вкрадчивый голос. – Геллер Артур Николаевич вас беспокоит. Антон Васильевич и я, как ранее уговорено, ожидаем вас…
Вопреки мнению Меркулова, уральский губернатор не произвел почему-то достойного впечатления на Турецкого. Был он весь словно бы обтекаемый, несмотря на высокий рост и вообще крупные габариты, нейтрально улыбающийся, но явно весь в себе. Кому-то очень удобный, с этакой его грубоватой властностью отца-командира огромного региона. Разнообразные рейтинги, до которых стали шибко охочи средства массовой информации, демонстрировали присутствие Антона Васильевича в первой десятке губернаторов-политиков. И с демократией вроде было у него все в порядке. Однако и другое знал Турецкий: в регионе за годы правления этого губернатора преступность возросла до практически немыслимых размеров. И о том, какой город на самом деле претендует на звание «криминальной столицы», стоит еще подумать.
Но это – общеизвестное. А сейчас Антон Васильевич активно демонстрировал барско-советское радушие и гостеприимство. Не давая гостю вымолвить ни слова, ринулся в воспоминания, когда он заканчивал Академию общественных наук – питомник советской партократии, а Костя работал в городской прокуратуре еще простым следователем. Какие они тогда были, где встречались, что выпивали… Он был улыбчив и радушен, а глаза вспыхивали настороженностью.
Квартира была под стать губернатору. Обычная трехкомнатная квартира, правда улучшенной планировки, густо заставленная явно казенной мебелью. Такую прежде можно было видеть во всяких цековских санаториях, не хватало только металлических бирочек с номерами в самых неподходящих местах.
