Обманутая братом, оставленная раненым мужем, разлученная с детьми, презираемая любимым человеком, лишенная трона, без власти, слабая и разбитая, способная думать только о мести, Клеопатра провела в невыносимых муках два бесконечно длинных часа в своей блестящей тюрьме. Если бы в это время у нее под рукой оказался яд, не колеблясь, она положила бы конец своей разбитой жизни. То она беспокойно ходила взад и вперед по комнате и спрашивала себя, что с ней будет, то бросалась на ложе и предавалась глухому отчаянию.
Здесь стояла лира, которую она подарила своему брату, и взор ее упал на изображение свадьбы Кадма с Гармонией. Женская фигура подавала невесте драгоценные украшения.
Подносившая подарок была богиня любви. Это украшение, как повествовал миф, приносило несчастье всем, кто его наследовал.
С ужасом думала царица об убитом римлянине и вспомнила о той минуте, когда Эвлеус ей сообщил, что ее друга из Вифинии разорвали дикие звери.
Словно гонимая мстительными Эвменидами, Клеопатра в смертельном страхе бегала от одной двери к другой, взывала в окно о спасении и помощи и в один час пережила пытки целого года.
Наконец открылись двери покоя, и в пурпуре, с короной обоих Египтов на могучей голове, сияя радостным возбуждением, вошел Эвергет.
— Привет тебе, сестра! — весело вскричал он, снимая с головы тяжелое украшение. — Сегодня ты можешь гордиться: твой любимый брат высоко поднялся и стал царем Верхнего и Нижнего Египта.
Клеопатра молча отвернулась от него.
Он подошел к ней и хотел взять ее руки, но она вырвалась и гневно воскликнула:
— Возлагай на себя венец за твои дела, оскорбляй женщину, которую ты похитил и сделал вдовой. Ты пошел отсюда на самое постыдное из твоих деяний. Ты ошибся в своем предсказании, оно относится только к тебе. Ты смеешься над нашим несчастьем, но на мне твое предсказание не исполнилось, я совсем не окаменела и не чувствую себя побежденной. Я буду…
— Ты будешь? — перебил ее Эвергет, сперва возвысив голос, потом дружески и мягко, точно в будущем он сулил ей много радости, сказал: — Ты уйдешь с детьми на твою крышу и там столько будешь слушать чтения, сколько захочешь, есть столько лакомств, сколько сможешь, одевать такие драгоценные наряды, какие только пожелаешь, принимать мои визиты и болтать со мной так часто, насколько покажется тебе это приятным. Мне же твое общество приятно сегодня и всегда. Кроме того, ты всегда можешь ослеплять своими остротами греческих и иудейских ученых до тех пор, пока они все вместе не ослепнут. Может быть, ты приобретешь свободу раньше, тогда к твоим услугам вся царская сокровищница, конюшня, полная благородных коней, и великолепные покои в царском дворце в Брухиуме, в веселой Александрии. Все зависит от того, как скоро наш брат Филометр, который дрался сегодня, как лев, убедится, что он больше подходит для роли начальника конного отряда, бойца, гостеприимного хозяина, с удовольствием слушающего пустые споры гостей, чем для правителя. Разве не замечательно для исследователей в области жизни души — я подразумеваю себя и тебя, — разве не замечательно, что человек, в мирной жизни мягкий как воск или гибкий тростник, в бою делается тверд и остер, как добрый тяжелый меч. Мы сильно схватились друг с другом, и за этот шрам у меня на плече я должен быть ему благодарен. Если Гиеракс, пустившийся за ним в погоню, схватит его вовремя, он добровольно откажется от трона.
— Так он еще не в твоей власти и успел вскочить на коня! — воскликнула царица с заблестевшими глазами. — Тогда, дерзкий разбойник, еще не все для нас потеряно! Когда Филометр прибудет в Рим и изложит наше дело перед сенатом…
— Тогда он получит некоторую надежду на помощь республики, — прервал сестру Эвергет, — потому что Рим не потерпит никакого сильного царя на троне Египта. Но вы лишились вашей лучшей опоры на Тибре, а я намерен всех Сципионов и весь род Корнелиев сделать своими друзьями. На высоком костре кедрового дерева, осыпанном арабскими пряностями, я прикажу сжечь труп римлянина. Я прикажу принести тучную жертву, как если бы он был царем, а пепел его я пошлю в драгоценнейшем сосуде, в мурринской вазе, украшающей мои сокровища. Сопровождать его будет знатнейший из моих друзей на пышно украшенном корабле в Остию и Рим. Чтобы попасть в неприятельскую крепость, следует перешагнуть через труп, а когда полководец и царь…
Эвергет внезапно остановился. Перед дверями послышались шум и чей-то гневный голос.
Клеопатра застыла в невероятном напряжении. В такой день и в таком месте каждая ссора, всякий шум в передней царя могли иметь роковой решающий исход.
Эвергет это также хорошо понимал и с серповидным мечом в руке, знаком его царского достоинства, направился к дверям.
Но не успел он сделать еще нескольких шагов, как в покой ворвался Эвлеус, бледный как смерть, и крикнул своему повелителю:
— Убийца нас обманул! Корнелий жив и требует, чтобы его допустили к тебе!
Оружие выпало из рук царя. Неподвижно он простоял одно мгновение, смотря в пространство, но в следующее он уже оправился и вскричал громовым голосом:
— Кто осмелился препятствовать войти ко мне моему другу, Публию Корнелию Сципиону? Здесь оставайся, Эвлеус, негодяй, мерзавец! Первая жалоба, которую я выслушаю как царь обоих Египтов, будет обвинение, которое этот муж, твой враг, а мой друг, намеревается бросить тебе в лицо. Пожалуй, добро пожаловать в день моего рождения, благородный друг!
Эти слова относились к Публию, который в белой, падавшей красивыми складками римской тоге, с величавым спокойствием входил в покой. В правой руке он держал запечатанный свиток и, почтительно склонясь перед Клеопатрой, казалось, не заметил протянутых ему навстречу рук царя.
Тогда Эвергет с царским достоинством скрестил руки на груди и сказал:
— Мне очень жаль, но твое поздравление мне приходится слышать последним.
— Твои чувства изменились, — возразил Публий, выпрямляя свой стройный стан. — В послушных пособниках у тебя нет недостатка. В эту ночь ты твердо надеялся принять мое поздравление только в царстве теней.
— Вчера моя сестра, — сказал, пожимая плечами, царь, — хвалила твою простую точную речь, сегодня же ты говоришь загадками, как египетский гадатель.
— Загадки предназначаются для тебя, и их нетрудно разгадать, — холодно произнес Публий и указал рукой на Эвлеуса. — Змеи, которыми вы повелеваете, располагают сильным ядом и острыми зубами, но на этот раз они ошиблись и вместо гостя их царя послали в Гадес одного бедного отшельника Сераписа.
— Твои загадки становятся все труднее, — воскликнул царь, — и я не дорос до их понимания! Прошу тебя говорить яснее или объяснить их смысл.
