Таким образом, мои интересы видимо страдают, и единственно от того, что я в отсутствии. (18) Да и не одно это! Множество, множество вещей, без которых я не могу обойтись, осталось в России! Писал я Вам или нет о том, что у меня есть одна литературная мысль (роман, притча об атеизме), пред которой вся моя прежняя литературная карьера была только дрянь и введение и которой я всю мою жизнь будущую посвящаю? Ну так мне ведь нельзя писать ее здесь; никак; непременно надо быть в России. Без России не напишешь.
А сколько беспокойств! Сколько дрязг! Пощадили бы хоть меня! Аполлон Николаевич, ради бога, напишите мне о Паше и о том, какие у них дрязги с Эмилией Федоровной! Положим, это вздор, но для меня-то важно. Эмилия Федоровна хоть ничего мне не писала о Паше, но прислала мне на днях письмо с укорами. Это люди с удивительным рассуждением. Правда, они бедны, но ведь я могу только сделать то, что могу.
Послушайте, Аполлон Николаевич, есть у меня и еще до Вас просьба. Можете сделать - сделайте, а нет - так и не делайте. И, ради бога, не утруждайте себя. Труда, положим, немного, но просьба деликатная. Дело в том же Базунове. (19) Прошу Вас очень зайти к нему в лавку и спросить его: расположен он или нет издать "Идиота" за 2000? (Я не хочу спускать на 1500.) С Базуновым Александром Федоровичем, как Вы, может быть, сами знаете, можно говорить прямо. При этом никаких стараний с Вашей стороны и особенно никаких упрашиваний, разве (по дружбе), - если б завязался (20) разговор (Базунов любит спрашивать совета), сказать доброе слово об "Идиоте". Но главное - никакой особой горячности. Узнав - написать ко мне. Ну вот и вся просьба.
Конечно, конечно, Вы бы мне в этом (деле для меня очень важном, несмотря на то, что я сбавлять не хочу, и если "нет" - то как угодно, своего не потеряю, сам издам или подожду). - Вы бы мне в этой просьбе не отказали. Но вот в чем щекотливость дела: то, что я это дело ведь ей поручил и даже под секретом, хотя в то же время уведомил ее, что и Вас извещу. Так не обиделась бы она тем, что я мимо нее Вас прошу? И в то же время чем же тут, однако же, обижаться, тем более что ей известно, что Вы про это дело должны узнать от меня. Кроме того - она же ведь мне не отвечает, несмотря на то, что необходимое время проходит, а между тем дело это для меня важное. Хоть бы уведомила меня, что не хочет брать на себя поручения, тогда бы у меня, по крайней мере, были руки развязаны, а то ни слуху ни духу. Впрочем, думаю, что ничего, то есть никакой щекотливости не составило бы, если б Вы, например, зайдя к Базунову, спросили от меня: не было ли ему от меня (21) какого-нибудь предложения об издании "Идиота"? А там, судя по разговору, поговорить с ним и об условиях. Ну так вот в этом покорнейшая просьба моя к Вам, Аполлон Николаевич! Можете - сделайте, (22) очень прошу Вас. Разумеется, я Вас не кончать дело прошу (потому что его и нельзя кончать, ибо тут нужен контракт и доверенность), а только начать, то есть узнать, расположен ли Базунов и верно ли его слово, и уведомить меня об этом, хоть двумя словами. Ради бога, только не пеняйте на меня и не браните меня за то, что я Вас всё утруждаю и мучаю.
Впрочем, считаю нужным дать Вам знать, что я, на днях, пишу к Марье Григорьевне и прошу ее дело о Базунове оставить в покое, а просьбу (23) мою к ней считать как бы и не существовавшею. Это бы я написал ей и без того, то есть если б и не думал Вас просить о Базунове. А лучше всего, лучше всего-если б Вы взяли на себя труд повидать самое Марью Григорьевну п просто спросить ее: делала ли она что-нибудь по моему делу или забыла о нем! Но боюсь утруждать Вас, слишком уж много ходьбы. (24)
Я всё еще надеюсь скоро отсюдова выехать и опять-таки в Дрезден. Письма, ко мне адресуемые в Дрезден, перешлются ко мне сюда во Флоренцию, если б я остался во Флоренции, потому что я уже списался с дрезденским почтамтом. Но это крайний случай, и я все-таки надеюсь, что выеду в Дрезден отсюдова скоро, а потому, если захотите мне написать (чего буду ждать с алчностию), то пишите (25) отныне во всяком случае по следующему адрессу: Allemagne, Saxe, Dresden, а М-r Thйodore Dost<oiewsk>y, poste restante.
Собственно переезд в Дрезден совершается нами по многим и необходимым соображениям, а главное - это город испытанный, сравнительно дешевый, даже с знакомыми, и там-то Анна Григорьевна предполагает осуществить свои надежды. (Это будет к началу сентября, то есть надежды.) Анна Григорьевна горячо Вас благодарит за Ваши добрые слова, она часто об Вас вспоминает и всё по России тоскует. Я очень рад, что теперешнее занятие развлечет несколько ее тоску. До свидания, друг мой! Три листка написал, а что сообщил? Ничего. Слишком уж долго мы были разлучены, а (26) от разлуки слишком много накопляется непонятного. Всё, что у вас в Петербурге делается, до меня отчасти доходит: имею "Русский вестник", "Зарю" и читаю "Голос", который здесь в библиотеке получается. Как Вам нравится "Россия и Европа" Данилевского? По-моему, это произведение - важное в последней степени, но боюсь, что оно у них в журнале (27) недостаточно выставлено. Комедию о Фроле Скобееве Аверкиева я считаю лучшим произведением за (28) нынешний год. С первого чтения был даже в восторге; теперь, со второго чтения, стал смотреть поосторожнее. Жму Вам руку крепко и обнимаю Вас.
Ваш весь и всегда Федор Достоевский.
(1) вместо: сколько припомню - было: кажется
(2) вместо: опять началась - было начато: про др<угое>
(3) было: поэта
(4) было: есть
(5) далее было начато: а пос<ле>
(6) вместо: бог - было начато: богом
(7) было: в душе
(8) было: сцена
(9) было: бедного
(10) вместо: кончать былины - было: останавливаться
(11) вместо: об котором ... ... особенное - было: об котором могло бы быть
(12) вместо: и далее - было: и до бояр
(13) было: прошел далее
(14) далее было начато: в пись<ме>
(15) далее было: важно
(16) было: разойдется
(17) было: месяцев
(18) вместо: что я в отсутствии - было: что меня нет
(19) далее было начато: это за<йти?>
(20) было начато: начал<ся>
(21) было: через меня
(22) далее было: а нет, так <2 слова нрзб.>
(23) было: прежнюю просьбу
(24) далее было: Прошу Вас тоже очень
(25) было: напишите
(26) далее было: а в таком
(27) было: в редакции
(28) далее было: весь
368. В. И. ВЕСЕЛОВСКОМУ
14 (26) августа 1869. Дрезден
Дрезден 14/26 августа/69.
Милостивый государь Владимир Иванович,
На днях я получил от Аполлона Николаевича Майкова, из Петербурга, первое известие о смерти тетки моей, Александры Федоровны Куманиной, в Москве и о том, что Вы, вместе с братом моим Николаем Михайловичем - опекун Достоевских (то есть, конечно, детей брата моего, покойного Михаила Михайловича Достоевского). Вместе с тем Аполлон Николаевич сообщает мне (узнав об этом от знакомого Вашего г-на Кашпирева, издателя журнала "Зари"), что Вы выражали мнение, что, так как в завещании Алек<сандры> Фед<оровны> Куманиной есть статья, по которой 40000 руб. назначаются в какой-то монастырь и что так как покойная Александра Федоровна была уже не в своем уме, когда это завещание писала, "то статью эту и завещание можно легко уничтожить". При этом Аполлон Николаевич присовокупляет Ваши слова (узнав об них всё через того же г-на Кашпирева), что если б я изъявил Вам, хотя бы письмом, свое согласие о начатии дела, то Вы бы не отказались начать хлопотать о нарушении завещания.
Прежде всего позвольте Вам изъявить искреннюю мою благодарность за внимание к интересам моим и Достоевских, а затем позвольте прямо приступить к делу.
Во-первых, я только что теперь узнал, от Аполлона Николаевича, не только о статье завещания, но даже о самой смерти тетки. Никто меня не уведомил. А потому позвольте прежде всего обра<ти>ться к Вам с убедительнейшею просьбою сообщить мне письмом, сюда в Дрезден, о том, когда именно умерла тетка? В чем (хотя бы вкратце) состояло ее завещание? Что досталось Достоевским и Николаю Михайловичу? Что досталось Ивановым и Андрею Михайловичу Достоевскому? Затем, что досталось остальным родственникам, племянникам и внукам Александры Федоровны и, главное, Ольге Яковлевне Нечаевой (жившей с нею и ходившей за ней), которую мы все, Достоевские, называем нашею бабкой, жива ли она и совершенно ли здорова? (Я считаю, что в деле о нарушении завещания, если б оно началось, мнение Ольги Яковлевны может иметь чрезвычайную важность.)
Во-вторых, прямо и окончательно спешу Вам высказать, что если действительно завещание тетки подписано ею уже в то время (то есть в те последние годы ее жизни), когда она была не в своем уме, то я, со всею готовностию, рад начать дело о нарушении завещания и убедительнейше просить Вас принять в этом деле участие и руководство. В последние годы ее жизни (то есть в 1866 и 67-м годах, ибо в 68 и 69-м годах я уже был за границей) я видел тетку несколько раз и очень хорошо помню, что она была, в то время, совершенно не в своем уме. Хотя я ничего не знаю о завещании, но, может быть, действительно ее первоначальное завещание (если таковое существовало) подверглось изменению в эти последние годы. Вам, конечно, до точности это известно. Но если мысль об оставлении такого капитала монастырю зародилась еще прежде, давно, в то время когда тетка была в полном своем разуме, и, стало быть, была действительным и сознательным желанием ее, то как же мог бы я идти против ее воли? И как же можно в таком случае надеяться на успех дела, когда монастырь докажет через свидетелей, что завещание ему капитала было первоначальною и всегдашнею мыслию тетки?
