— Я не вернусь к обеду, — сказала она, не глядя на мужа.
— Хочешь, я подвезу тебя?
— Нет. Тебе еще надо принять ванну. В холодильнике курица и салат, думаю, что долго не задержусь, но ты меня не жди, ложись.
Он покорно кивнул. Глаза Росалии блестели. Едва сдерживая дрожь, она схватила портсигар и зажигалку, бросила их в сумочку и вышла.
Панчо приблизился к окну; он увидел, как Росалия, подойдя к краю тротуара, стала смотреть по сторонам, вот она подняла руку, и желтое такси остановилось перед ней. Она села в машину, которая тотчас рванулась по направлению к центру.
Панчо взглянул на часы. Половина восьмого. «До Дюпон Сёркл, — подумал он, — пять минут езды… а оттуда до посольства — минут восемь-десять. Всего пятнадцать или двадцать».
Он отошел от окна, включил телевизор и, сев на софу, стал ждать… Чего? Панчо с трудом переводил дыхание, под ложечкой неприятно сосало, он волновался, будто назначил свидание и теперь ожидал, когда любовница постучит в дверь. Без всякого интереса он смотрел на мулатку, которая низким, масляным голосом пела на экране телевизора. Сунув руку в карман, Панчо по своей привычке скатывал бумажную трубочку, то и дело поглядывая на часы. Росалия, должно быть, счастлива сейчас. Она помирилась с любовником и вернется домой повеселевшей. Связь Габриэля с американкой скоро кончится. Светская хроника уже сообщила, что мисс Андерсен собирается выйти замуж за чикагского миллионера, тоже разведенного. Он закрыл глаза, вдохнул запах духов, который остался в комнате после ухода жены. Панчо снова взглянул на часы: Росалия сейчас входит в посольство… Габриэль Элиодоро открывает ей дверь. Они обнимаются, обмениваются долгим поцелуем. Она плачет, опустив голову на плечо любовника…
На экране телевизора квартет пел рекламную песенку, расхваливавшую знаменитую марку сигарет «King size». Габриэль Элиодоро человек king size. Он обнимает Росалию, и они поднимаются по лестнице, входят в спальню, зажигают синюю лампу… Росалия начинает раздеваться, Габриэль Элиодоро подходит к ней и целует ей затылок и плечи… Трепет Росалии передался Панчо, и он заерзал на софе. Сейчас, оба обнаженные, обнявшись, они лежат на огромной кровати…
Панчо закрыл лицо дрожащими руками. Должно быть, он болен, тяжело болен… он выключил телевизор, погасил свет в гостиной, растянулся на софе и застыл в оцепенении, которое не было ни сном, ни бодрствованием, но своего рода каталепсией; Панчо не смог бы двинуть и пальцем, однако мозг его лихорадочно работал, настойчиво подчиняя себе воображение. Он сразу очнулся, когда в гостиной зажегся свет. В дверях стояла Росалия: на ней лица не было, глаза ее распухли, очевидно, от слез. Панчо бросился к жене.
— Ты была у посла?
Она кивнула и, вдруг крикнув: «Он чудовище!» — побежала в ванную и заперлась там на ключ. Панчо последовал за женой и, прислушиваясь к звукам, которые доносились оттуда, почувствовал внезапное острое желание обладать ею. Он притаился у дверей ванной, подобно голодному зверю, который подстерегает жертву. Когда Росалия вышла, он набросился на нее.
— Оставь меня, Панчо!
— Только сегодня, любовь моя, — он задыхался, — только сегодня…
Росалия с трудом вырвалась.
— Хватит с меня одного борова! — крикнула она.
И тогда, обезумев, Панчо ударил ее по лицу, удар пришелся в рот.
Сейчас, расхаживая у посольства, Виванко вспоминал все это с ужасом и стыдом… Из дома он уехал утром, но не нашел в себе мужества явиться в канцелярию и стал разъезжать по городу; пересек Потомак, не доезжая до аэропорта, остановил машину на берегу реки и некоторое время наблюдал за поднимающимися и садящимися самолетами. Затем поехал в Александрию, съел там сандвич в закусочной. После завтрака забрел в кино и ни на минуту не переставал думать о Росалии. Как он после всего случившегося покажется ей на глаза? Никогда прежде он не ударил ни одной женщины… Выйдя из кино, Панчо решил было позвонить Нинфе Угарте и попросить ее сходить к Росалии, присмотреть за ней, чтобы бедная девочка не сделала какой-нибудь глупости. Но не позвонил и продолжал бесцельно бродить по торговым улицам Александрии, глазея на витрины. В писчебумажном магазине он долго разглядывал канцелярские товары, пока его внимание не привлекла «Колоролас»… черная на ярком фоне надпись. Панчо показалось, будто чьи-то невидимые пальцы слегка сжали его сердце, которое взволнованно забилось. Словно он наконец встретил Сиднея, друга своего далекого детства. Панчо взял коробку, нежно и благодарно коснувшись ее, открыл, понюхал. Какая жалость! На крышке вместо Дальнего Запада и индейцев, преследующих буйволов, был изображен уголок Йелластонского парка осенью. И все же это были «Колоролас»… Он купил коробку и сунул ее в карман.
И сейчас, стоя на тротуаре Массачусетс-авеню, он снова поглаживал карандаши кончиками пальцев. Но даже эти карандаши не могли его утешить.
Что делать? Обрывки неясных мыслей проносились в мозгу консула: подняться по ступенькам посольства, всадить себе пулю в висок и упасть у двери, чтобы, выходя из посольства с любовницей, Габриэль Элиодоро споткнулся о его труп. Но… Стоит ли кончать самоубийством вот так, без всякой пользы? Не лучше ли сначала разоблачить в печати Габриэля Элиодоро как виновного в похищении и убийстве Леонардо Гриса?.. И еще написать донье Франсиске, рассказав ей об изменах мужа, и еще — Росалии, умоляя простить ему все. Завтра он напишет эти письма…
Правой рукой он сжал рукоятку револьвера, а пальцы левой продолжали поглаживать коробку «Колоролас».
Огни в окнах посольства погасли. Подойдя к фонарю, Панчо взглянул на часы. Почти полночь. Черный, как катафалк, «мерседес» появился из глубины парка и остановился перед подъездом. Панчо вошел в парк и, спрятавшись за деревом, ближайшим к посольству, притаился… В вестибюле раздался шум шагов, засмеялась женщина. Вот открылась дверь, Альдо Борелли выскочил из машины и замер с фуражкой в руке. При свете лампы Панчо Виванко увидел посла в темном халате, он вел белокурую американку.
— Каналья, — пробормотал Панчо, — изменник… — Ярость волной накатила на него, затуманила рассудок.
Опустившись на последнюю ступеньку лестницы, Габриэль Элиодоро поцеловал Фрэнсис в губы, затем она села в машину, и машина рванула с места. Посол остался у подъезда, махая вслед любовнице рукой, пока «мерседес» не скрылся из виду. Панчо Виванко весь дрожал, он находился всего в нескольких шагах от того, кто был повинен во всех его несчастьях. Этот человек заслуживал наказание, он не смеет и дальше унижать других… Панчо видел сейчас, как он поднимается по ступенькам в свои роскошные покои — высокий, широкоплечий, king size, хозяин жизни, играющий людьми, как шарами… В каком-то трансе Панчо покинул свое убежище, сделал несколько шагов к Габриэлю Элиодоро, который уже собирался запереть дверь, и окликнул его чужим, сдавленным голосом.
Габриэль нахмурился и удивленно пробормотал: «Виванко?» Он даже изобразил на лице улыбку, но, увидев, что консул держит в руке револьвер, сделал шаг назад.
— Ты с ума спятил! Отдай сейчас же оружие!
Но Панчо уже не различал, что грезы, а что действительность. Он столько раз мечтал убить неверного любовника жены. Он был ангелом-мстителем. Дрожащей рукой Панчо прицелился в низ живота Габриэля и спустил курок… Выстрел эхом прокатился по вестибюлю. Посол с искаженным от ярости лицом кинулся к Панчо с криком: «Сумасшедший! Сумасшедший!» «Пять пуль, — подумал Виванко, отступая, — пять пуль. Давид пятью камнями свалил Голиафа…» Он хотел снова нажать на курок, но, прежде чем он это сделал, раздался выстрел, что-то ударило его в левую половину груди, и Панчо упал, выронив револьвер. Очки слетели с носа. Однако у него еще хватило сил приподняться, проползти немного и пробормотать: «Крайола… каналья… не уйдешь… не уйдешь… крайоланалья… колороласлолас… лолас…» Панчо попытался встать на ноги, но тут что-то разорвалось у него внутри, огромная горячая волна захлестнула его грудь, поднялась к горлу, а ноги и руки уже сковал холод… Он снова пробормотал что-то невнятное, коснулся очков, будто хотел надеть их… Но свет в его глазах померк, он упал навзничь с уже застывшим лицом, и последнее, что он увидел, был нестерпимо яркий огонь маяка: око божье, взирающее с небес.
Посол посмотрел на дверь: там стоял ночной сторож с еще дымящимся револьвером в руке.
— Я увидел, как он пробрался сюда, господин посол… — нерешительно проговорил сторож на своем ломаном испанском языке.
Мишель тоже был в вестибюле и смотрел на всю эту сцену, бледный, с выражением ужаса. Габриэль Элиодоро подошел к консулу, опустился на колени и попробовал нащупать пульс… но его, похоже, не было. Тогда Габриэль сунул руку под пиджак Виванко, биения сердца он тоже не почувствовал. Какое-то время он вглядывался в зрачки мертвеца, отражавшие громадную люстру, потом поднялся. Интересно, крови нигде не видно. Посол поискал рану и обнаружил ее в груди, около подмышки. Должно быть, разорвана аорта. Такие случаи бывали. Мажордом спросил, не вызвать ли врача, но посол счел это бесполезным: консул «отдал концы».
