— По крайней мере, — начала она с опаской, — по крайней мере, дом для престарелых, кажется, хороший. Иногда о них такое рассказывают… Но вы хотя бы смогли найти чистое, приятное место, где за ним ухаживают, — рискнула заметить она.
— Иногда я думаю, было бы лучше, если бы он умер, — проговорил Марк так же бесстрастно.
— Не говорите так, — нахмурилась Лия. — Вы не знаете, о чем он думает; очень может быть, что лично он всем доволен.
— Вы в самом деле так считаете? — спросил он, и голос его дрогнул.
— Да, считаю. Конечно, такое не назовешь счастьем, однако люди, страдающие деменцией, хотя бы не осознают своей болезни. Во всяком случае бульшую часть времени, — проговорила она мягко.
— Очень трудно назвать это счастьем, — печально возразил Марк. — Просто… каждый раз, когда я прихожу и вижу отца, меня затягивает в водоворот… тяжелых мыслей. Почему он? Почему так рано? Что он такого сделал, чтобы это заслужить?
— По-моему, это неверный подход. Если только вы не верите в карму. А лично я не верю, — твердо прибавила Лия. Марк медленно кивнул, на его лице была такая тоска, что сердце Лии вдруг заныло от сострадания, она быстро тронула его руку, погладив по пальцам. — Пойдемте. Давайте вернемся и поищем фотографии, — сказала она.
Они пришли в Тэтчем, к своим машинам, и поехали в старый дом викария, сварили кофе и принялись выискивать по всему дому старые фотографии. Лия вспомнила о коробках в комнатах на чердаке, однако за час стараний успела просмотреть лишь самую малость, когда из глаз и носа потекло ручьями. Лия оставила свои попытки и спустилась, джинсы у нее были в пыли, руки грязные. В библиотеке они без всякого стеснения исследовали многочисленные ящики большого письменного стола, однако безрезультатно.
— Ну, хоть что-то, — сказал Марк, слезая с опасной лестницы, которая ездила по рельсу вдоль стен, позволяя подобраться к самым верхним полкам.
— И что вы нашли?
— Ничего особенного, это Томас, мой дед. Здесь он снят в молодости. — Марк протянул ей пыльную фотографию в рассохшейся кожаной рамке, и Лия с живостью схватила ее.
— Значит, это сын Эстер. Тот, о ком она пишет в письмах, — сказала она, стирая со стекла пыль и внимательно рассматривая портрет. Серьезное овальное лицо, каштановые волосы, зачесанные со лба назад, глубокие карие глаза, тень улыбки. Кожа у него была совершенно гладкая, без морщин. — Очень красивый, — заметила она. — Как вы думаете, он похож на Эстер?
— Боюсь, об этом я могу только гадать, как и вы. Не помню, как выглядели на фотографиях мои прадед и прабабка, — ответил Марк, пожав плечами.
— Но это уже хоть что-то. Можно ли мне отсканировать эту фотографию? Было бы здорово включить ее в статью, тем более что Эстер в обоих письмах пишет о нем.
— Конечно можно.
Когда небо за окном начало темнеть, они прекратили поиски и, как будто сговорившись, уселись в кресла друг против друга, чтобы почитать. Лия во второй раз пробежала глазами брошюру викария. Стиль у него был цветистый, похвалы, по меньшей мере, несдержанные. Безграничное восхищение викария этими элементалями, как он называл их, изливалось с каждой страницы, равно как и восторг по поводу Робина Дюррана, «выдающегося и высокоученого теософа», который показал их всему миру. Он писал так, будто узрел сонм сияющих ангелов, а вовсе не мутные контуры девушки в белом платье. Она снова присмотрелась к этому предполагаемому духу природы, пытаясь различить в зернистом пятне черты лица. И чем дольше она всматривалась, тем больше убеждалась, что замечает у танцующей фигурки тонкую темную линию надо лбом.
— Это же парик! — объявила она, поднимая глаза на Марка, чтобы поделиться с ним своим открытием.
Он крепко спал, уронив голову на подлокотник кресла, стиснув губы и сурово насупив брови. Лия немного понаблюдала за ним, заметив блеск седины в щетине на щеках и в волосах на висках, темные тени под скулами, небольшую ямочку на подбородке. Он подтянул к себе костистые колени, обхватив руками, будто ребенок, играющий в прятки. Если бы она подошла к креслу сзади, то ни за что не заметила бы его. На носках у него были дырки. Он дышал медленно и глубоко, так же размеренно, как размеренно билось сердце Лии. Было что-то успокаивающее, умиротворяющее в том, как он спал. Лия улыбнулась про себя и нацарапала для него записку, оставив на подлокотнике кресла. «К ужину вернусь. Только омлета не надо, спасибо». Потом тихонько поднялась и вышла из дома.
Вечер был прохладный и ясный, после заката небо обрело оттенок бледного изумруда, и узкий месяц висел, похожий на серебристый ноготок. Несмотря на прохладу, воздух был напоен влагой и теплом. Зеленый запах, постепенно вытесняющий серые и коричневые запахи зимы. Лия отправилась в старый дом викария пешком, сверяя свой путь через поля и от бечевника по карте. Ботинки промокли от росы, луч фонарика метался перед ней по земле. В доме светились окна, отчего он был прекрасно виден, одиноко стоящий между живыми изгородями на краю деревни. Она остановилась, немного запыхавшись после быстрой ходьбы. Интересно, Эстер Кэннинг видела когда-нибудь эту картину? Или Робин Дюрран? Скорее всего, нет. Для жены викария эдвардианской эпохи или для его гостя было бы странно скитаться по полям с наступлением темноты. Но Лия все равно немного постояла, наблюдая, и с легкостью представила себя в ту эпоху. Вот дверь дома открывается, внутри тепло и оживленно, чисто, светло. Возможно, играет пианино, из-за двери гостиной доносятся голоса, отголосок смеха разносится по лестнице из кухни… Лия заставила себя остановиться. В конце концов, Эстер Кэннинг запомнила этот дом совсем не таким. Она писала о тенях и тайнах. Писала, что чувствует себя будто в тюрьме, боится этого дома или чего-то спрятанного в нем. Лия поежилась и быстро прошла оставшийся отрезок пути, сосредоточившись на дороге в темноте.
Марк, по своему обыкновению, с силой распахнул дверь, улыбаясь, и вслед за ним вырвалась волна ароматов.
— Да, пора уже ввернуть сюда лампочку, — произнес он, вместо приветствия.
— Пахнет вкусно. На горелый омлет не похоже, — сказала Лия.
— Я вам открою одну тайну: я, на самом деле, отменный повар. Просто… до сих пор не пробовал готовить.
— Я так и подозревала, — улыбнулась Лия.
— Честно говоря, я немного удивился, что вы напросились на ужин после того провала.
— Простите. Это, конечно, было невежливо. Зато я принесла вино. — Она протянула ему бутылку, пока они шли в сторону кухни. Все конфорки горели, в углу шумел обогреватель с вентилятором, и в помещении было тепло и почти уютно.
Марк зажег свечи и расставил их по всей кухне.
— Не столько для атмосферы, сколько для тепла, — пояснил он, улыбаясь немного застенчиво. — И весьма кстати — вы, кажется, замерзли.
— Я шла пешком, — пояснила Лия, снимая многослойные одежды.
— Правда? А зачем?
— Просто так захотелось. И напрямки действительно гораздо быстрее. К тому же я хочу выпить вина, — сказала она. Марк поднял бутылку и посмотрел на этикетку. — Ой, только не говорите, что вы разбираетесь в винах! Это простое столовое вино. — Она вздрогнула.
— Я действительно разбираюсь в винах. И это не такое уж плохое. В верхнем ящике лежит штопор; может, откроете? — Он вернулся к плите, а Лия открыла бутылку. Волосы Марка до сих пор были влажными после мытья и лицо казалось чуть менее понурым, чуть менее напряженным.
— Хорошо поспали? — спросила она.
— Недурно. Но слишком долго. Я проснулся с жуткой болью в шее, а ноги совсем затекли. Лучше бы вы меня разбудили.
— Ну нет. Вы так мило смотрелись в этом кресле. Прямо мышь-соня.
— Здурово. Чувствую себя таким мужественным, — скорбно проговорил Марк, и Лия улыбнулась. — Вы какой прожарки любите бифштекс?
Они быстро прикончили бутылку, принесенную Лией, и Марк скрылся в чулане под лестницей, чтобы принести еще. Они ели и допоздна болтали о своей прежней жизни, об Эстер Кэннинг и фотографиях с феей, об истории семьи Марка. Лия поняла намек и не стала упоминать о его брате и об отце, дожидаясь, пока он сам не захочет говорить, о Райане она не заговаривала вовсе. Наверное, она все напридумывала, но ей казалось, что она ощущает в комнате присутствие Райана, чувствует, как они осторожно обходят в разговоре его и все, что между ними было. Как будто бы любопытство Марка было материальным, его можно было увидеть или коснуться, пока оно расползалось по комнате, исследуя пространство. Его взгляд был таким пристальным, ей даже казалось, что Марк прочитает ее мысли, если она будет слишком долго смотреть ему в глаза, — она выдаст все свои тайны, не сказав ни слова.
— Было вкусно. Все воспоминания об омлете совершенно стерлись из моей памяти.
— Я очень рад, — сказал Марк, снова наполняя ее бокал.
