Луиза вздохнула с видимым сожалением:
— Гордость меня заела. Поначалу-то я не соглашалась, а потом вдруг сообразила: променял-то он меня на такую овцу! И обиделась. Не стану я с фауной конкурировать. Ошибочка вышла. Надо было переждать этот приступ паранойи, но я даже подумать не могла, что имею дело с такой безнадёжной кретинкой!
— А зря, — заявила Анюта и начала разливать кофе.
— Зато теперь я даже в выигрыше, — продолжала Луиза. — Мы оба в выигрыше. Теперь у нас две квартиры — можем себя в детях не ограничивать.
Боженка сравнивала то, что знает о Доминике, с получаемыми теперь сведениями о Зютеке, и не удержалась от вопроса:
— Вы о ней-то говорили, ну, и обо всём прочем?
— Разумеется! Я ему не позволю всё так быстро забыть, мало я натерпелась? Да и ему порядком от неё досталось, вот теперь от токсинов и избавляется, сразу видно, что с каждым днём ему легче делается. К счастью, последние мозги с ней не растерял.
— При чём здесь мозги, там не мозг был задействован…
Майка впервые услышала, как Луиза рассмеялась. Смех был звонкий и приятный. Ещё подумала, а слышал ли кто, как смеётся Вертижопка, но спросить не успела, поскольку Анюта раздала свой фирменный отличный кофе, а Боженка не унималась:
— И по телефону с ней не разговаривает?
— Нет, — Луиза слегка смутилась. — Наверно, перебарщивает, но говорит, что чувствует себя… я уж вам признаюсь, чтоб без обид… Будто провалился в выгребную яму, с трудом отмылся, а тут его снова туда тянут. Отказывается от такого удовольствия. Ни за какие коврижки!
— А она-то звонит?
— Ещё как звонит, — раздался от двери голос Павла. — И не только. Я, девушки, второй раз на заседание вашего ККК попадаю и вижу, нашего полку прибыло. Признаюсь, что на этот раз честно подслушивал, но больше запаха кофе не вынесу, а посему выхожу из тени, и если мне нальёте, то расскажу, на что эта змея способна. Куда тут можно ступить?
Девушки готовы были нести его на руках, Боженка лично проверила, куда он садится, а кофе новый собеседник получил немедленно.
— Добусь чуть в обморок не грохнулся, когда она сегодня в их бюро нарисовалась. У неё больничный, а на службу притащилась, работящая, ничего не скажешь.
— Ты трезвый? — не сдержала подозрений Майка.
— Как стёклышко. Ходит, палочками подпирается, осторожненько так, без спешки. А также без ожидаемых результатов. Боже, что за кофе! Готов продать все шпионские тайны!
— Не надо нам шпионские. Давай ветрячные!
— Всегда готов. Искала Доминика, но его не было. К водяным заходила, но и Зютека не застала. Эльжбета догадалась, «где собака порылась»: пострадавшая названивает, как бешеная, а никого заловить не может — не везёт или ещё что, — а посему решила лично к поклонникам наведаться, рассчитывая воздействовать своими прелестями на близком расстоянии. Это не я придумал, Эльжбету цитирую.
— А где же Зютек? — заинтересовалась Боженка, бросив подозрительный взгляд на свой макет.
— Весьма предусмотрительно — на природе. Может, у него были нехорошие предчувствия? Вон там! Приблизительно.
Схватив длинную тонкую палку, которой поправляли вьющиеся по стенам и потолку растения, Павел с удовольствием ткнул в самый дальний угол макета, где работы по урегулированию течения речки уже были завершены. Боженка немедленно насторожилась:
— А что он там делает?
— Ничего. Прячется. Наша гурия ходить-то ходит, но так далеко не доберётся. На природе он в безопасности, а всякие планы и чертежи за ним новый помощник таскает, мужеского полу. Сплошная польза и ничем не крутит.
— Так-то оно так, но не будет же он там всю жизнь скрываться!
— Нет надобности, — загадочно произнесла Луиза, вставая и ловко обходя место будущей кафешки прямо у себя под ногами. — Мне кажется, вертлявой порче пришёл конец…
И вышла из мастерской.
Павел посмотрел ей вслед, затем на Майку.
— Похоже, она что-то с Зютеком сделала, — неуверенно и с некоторым беспокойством произнёс он. — А ты с Домиником. Зютек хоть не скрывает своих чувств, отвращением к Вертижопке так и пышет, а вот Доминик молчит, как сыч, но ведёт себя так, будто этой овцы и на свете не было. Настроение у него такое… как до всей этой истории, пока она на горизонте не появилась. Как тебе удалось её стереть?
— Он сам стёр, — буркнула Майка.
— Не хочу показаться невежливым…
— Вот и не показывайся. Никому не советую с ним на эту тему разговаривать.
— В морду даст?
— Да бог с тобой! Оглохнет. Да так, что собеседнику ещё два года икаться будет. Ладно уж, скажу. Дураком себя чувствует, что так лопухнулся, и, понятное дело, не горит желанием, чтобы ему его же косяками в нос тыкали. Это ты в состоянии понять?
Павел был очень даже в состоянии. Допил кофе, поблагодарил за предупреждение и отчалил в лёгком трансе.
Остались всего три мегеры.
* * *
В своих взглядах на жизнь Вертижопка давно определилась.
При любых обстоятельствах она пускала в ход свой специфический и, по сути, единственный, козырь и прекрасно знала, что в других достоинствах ей нет нужды. Не встречала такого, кто не попался бы на эту её прелесть, а если и был, то являлся извращенцем или, на худой конец, исключением, что только подтверждало правило. Могла себе позволить выбирать. Правда, она испытала в жизни много разочарований, — всё чего-то недоставало, совсем уж было решилась остановиться на Зютеке, но потом выбрала Доминика. Окончательно и бесповоротно.
В Доминике было НЕЧТО, и Вертижопка сама не заметила, как влюбилась насмерть. Понятное дело, делиться ни с кем не собиралась, и он ей нужен был целиком и полностью, законно, крепко-накрепко и в исключительную собственность. Он хотел того же — в этом она не сомневалась, но просто удивительно, до чего мало старался. Плевать на жену и детей, избавиться от них, и конец. Она-то сделала всё возможное, чтобы ему это растолковать, но тут, как назло, слишком рано вернулся тот деревянный обалдуй из Канады, и чёрт принёс незнамо откуда его невесту, у которой нет других забот, как только за него цепляться. Квартира, похоже, пропала, даже если снова обалдуй уедет, то сдавать не будет, сам ей сказал…
И так это несчастье некстати. Совсем уж собралась с Домиником по-другому действовать, а тут незадача. Что-то явно шло не так, он, похоже, избегал её. Ну, работы много, так что с того? Работа — не заяц, мог и постараться. Только не старался. Торчал в бюро, как приклеенный, другие, конечно, тоже торчали, но через раз, а он — всё время. То у паршивых механиков, то у дурацких технологов, где вообще ни слова не поймёшь из того, что говорят. А он там, как дома, и весь аж светится!
Вертижопка злилась. Хотела Доминика наказать, пусть почувствует, как без неё, но получалось наоборот: это она чувствовала, как без него худо. А бывало и того хлеще — уходил пораньше вместе со всеми: мол, дети, детей, видите ли, ему надо укладывать, будто без него лечь не могли. Вот ещё, дети, ерунда какая!
Болелось ей просто ужасно: в родном доме — сплошной кошмар, боли мучили, таблетки помогали, но от них жутко спать хотелось. А спать было нельзя, надо было ловить Доминика или, на худой конец, хоть Зютека. Зютек ей по барабану, даром не нужен, и вообще последнее время тот вёл себя отвратно, но мог понадобиться, и на всякий случай следовало его держать в резерве. Да только всё без толку: по телефону ни один ни другой не ловились.
Ходить она могла, разрешили, но осторожно. Ни врачам, ни медсёстрам Вертижопка ни на грош не верила. Твердили, как заведенные, что травмы, что полностью не восстановится, что никакой гимнастики, и любая мелочь может повредить. Хренотень сплошная, и больше ничего. Пусть малость подживёт, она им всем ещё покажет, разработает всё лучше прежнего.
Вот только терять контакт с Домиником было никак нельзя. Надо ехать на фирму, ходить она может, одну палку ей дали в больнице, другую одолжила у соседа. Тот — старый пень — в плотских услугах уже не нуждался, но Вертижопкины выгибоны его очень смешили, а смех продлевает жизнь, за это сосед и испытывал к ней благодарность. На авто было бы, конечно, лучше…
Поездка на работу явно не задалась. Ни Зютека, ни Доминика не застала. Никто на неё внимания не обращал, а если и обращал, то скорее удивлялся — зачем пришла, если на больничном. Причём никто, зная Вертижопкину разговорчивость, ответа и не ожидал. Одно утешение, что хоть Добусь попался, когда собралась совсем уходить. Уставился на неё, как на привидение, и, мучимый совестью, отвёз домой на своём старом «мерседесе». Старый он, конечно, старый, но подвеска в порядке, и обратный путь Вертижопка проделала, можно сказать, с комфортом, полулёжа на заднем сиденье.
Последние пятьдесят метров через подворотню во двор она прошла медленно и с трудом, поскольку обезболивающее перестало действовать. Держалась на одной ярости. Нет, надо — во что бы то ни стало надо! — восстановить свои способности, без них ей не жить. И нечего дожидаться, от этих коновалов пользы — ноль, надо начинать немедленно!
