А я, с другой стороны, какого черта? Любить его? Он путал наше перемирие с чем-то долгосрочным, и нам нужно будет уладить это сразу же, как только мы вернемся в Калифорнию. Я обязательно это сделаю. 
****
 Я думал, что буду дремать столько, сколько потребуется, чтобы добраться от аэропорта до Нью-Фокс-роуд в Ирвайне, но тут раздался тихий горловой голос, и я открыл глаза, чтобы обнаружить, что Флинт Барроуз на сиденье передо мной повернулся и смотрит на меня.
 – Хей, – поприветствовал он меня, и в его голосе я отчетливо услышал Западный Техас.
 – Флинт.
 Он поморщился, и я приготовился к тому, что он скажет.
 – Ты считаешь, что там, куда мы едем, безопасно, да?
 Я прищурился.
 – То есть я белый, но Си - черный, и его жена белая, а Мёрса усыновили из Кореи, поэтому он выглядит не так, как можно было бы ожидать по его имени... Но мне просто интересно, думаешь ли ты, что мы в безопасности.
 – Думаю, да, – успокоил я его. – Но если что-то будет не так, я не позволю никому из вас там оставаться, и на всякий случай у меня к лодыжке пристегнута «Беретта».
 Его брови приподнялись, а глаза стали круглыми.
 – Должен сказать, что так я чувствую себя гораздо спокойнее.
 Я кивнул, изучая его. Он был красив, если вам нравились растрепанные волосы и жидкая борода. Он носил очки-пенсне, прикрепленные к цепочке, и несколько разных пирсингов в обоих ушах. Его одежда выглядела так, будто он в ней спал; помятость - это мягко сказано. Но пахло от него хорошо, не пачулями, а чистотой, как от мыла, а глаза были прекрасного бледно-нефритово-зеленого оттенка.
 – Итак, Флинт, – мягко начал я, наклонившись вперед. – Почему Рико считает, что тебе нужна помощь?
 – Что? – у него перехватило дыхание, и голос прозвучал как писк.
 – Почему бы тебе не рассказать мне, что с тобой происходит?
 – Я... ничего.
 Я прищурился на него.
 – Не хочу показаться грубым, но из-за того, что у тебя такие темные глаза, становится жутковато, когда ты так смотришь, – сказал он со страдальческим видом. – Я имею в виду... кто-нибудь говорил тебе об этом раньше?
 – Нет, – солгал я, выжидая.
 – Ладно, возможно, у меня небольшая проблема с азартными играми.
 Со всех сторон сразу раздались громкие стоны, кто-то ругался, кто-то смеялся.
 Его лицо напряженно сжалось.
 – Хей.
 Он посмотрел на меня сузившимися глазами.
 – Очень даже поправимо.
 Его глаза расширились, и он сел прямо.
 – Я пытался.
 Я медленно усмехнулся.
 – Мы никогда не пытались. Я и ты.
 – Я не знаю, если...
 – Это будет здорово, вот увидишь.
 – Что будет?
 – Жить в доме Ника.
 Он повернулся, чтобы посмотреть на Ника, который взглянул на меня. Слегка кивнув мне, Ник снова посмотрел на Флинта и показал ему большой палец вверх.
 Что бы это ни было, он был готов помочь. Это то, что ты делаешь для своих друзей.
 ****
 Я смотрел, как шоссе переходит с восточной трассы I-64 на съезд 96 и 627 на Мемориальную аллею ветеранов. Направления, маршруты - это то, на что я всегда обращал внимание, с тех пор как в детстве мне приходилось помогать маме ориентироваться, когда мы ездили по стране. Я читал карту, это была моя работа, и я всегда знал, где нахожусь. Это было важно для меня.
 Когда мы проезжали последний отрезок пути по южному шоссе KY-89, Ник встал и опустился на сиденье рядом со мной.
 – Так что там насчет того, что Флинт будет жить у меня дома? – почти хныкал он.
 Я улыбнулся ему.
 – Ему нужна помощь, и ты как раз в подходящем месте, чтобы помочь ему.
 – Да, – согласился он, – но у меня есть новости. Коннер тоже едет.
 – Прости?
 Он застонал и покачал головой.
 – Коннер хочет стать чистым, поэтому он хочет остаться со мной после реабилитации. Что я могу сказать, нет?
 Я улыбнулся ему.
 – Смотри-ка, ты платишь вперед.
 – Дело не во мне, а в тебе, – сказал он, взял мою руку, перевернул ее и переплел свои пальцы с моими. – Ты меня вылечил, и они это видят и хотят, чтобы ты повторил волшебство.
 – Это не волшебство; ты действительно работал...
 – Трудно, да, я знаю. Ты всегда приписываешь мне все заслуги.
 – Потому что они твои, а не мои.
 – Ты был катализатором перемен.
 Я прищурился на него.
 Он фыркнул от смеха, который закончился вздохом.
 – Поцелуй меня.
 – На глазах у съемочной группы?
 – Да, – тихо сказал он, наклоняясь ко мне.
 – Не знаю, – поддразнил я его. – Что подумают твои поклонники?
 – Что они никогда не видели меня таким счастливым.
 Я усмехнулся, наклонился вбок и поцеловал его в шею, взяв его руку в свою.
 – Вы говорите очень приятные вещи, мистер Мэдисон.
 – Это легко сделать, ты пробуждаешь это во мне, – пробормотал он. – И не отпускай мою руку, хорошо? Мне это нравится больше, чем я когда-либо думал.
 Удовлетворение, которое я почувствовал, когда он повернул мое лицо для поцелуя, не было неожиданностью. Я уже несколько дней грелся в его внимании и желании, постоянно напоминая себе, что не должен привыкать к тому, что меня любит Ник Мэдисон. Все закончится, и очень скоро, и я вернусь к своей жизни, а он - к своей. Не было смысла влюбляться в человека, который путает благодарность с любовью. Проблема заключалась в том, что отвлечься от собственного счастья становилось все труднее и труднее.
 ****
 За поворотом дороги, которую окаймляли, казалось, бесконечные мили белых деревянных заборов и бескрайние просторы голубой травы, характерные для конного Кентукки, мы выехали на грунтовую дорогу, которая вела на четверть мили к двухэтажному каркасному дому. Дальше и левее находился сарай с загоном, а справа - беседка. Я не увидел ни свиней, ни уток, но были куры и две большие черно-рыжие енотовидные собаки, наблюдавшие за нами с крыльца.
 Когда мы выходили из автобуса, входная дверь открылась, и на крыльцо вышла красивая женщина с румяным цветом лица, ее седые волосы были собраны в беспорядочный пучок. За ней шел, как я догадался, ее муж, высокий чернокожий мужчина с подстриженными волосами и теплой улыбкой, обращенной к нам.
 Ник взял меня за руку