От этого очень прошу вас сделать, что вы можете, к тому, чтобы они не назначали мне премии и не ставили меня в очень неприятное мне положение – отказываться от нее». Члены Шведской академии отнеслись к мнению писателя с глубоким уважением, присудив премию 1906 года итальянскому поэту Джозуэ Кардуччи, который скончался на следующий год.
Первым соотечественником Льва Николаевича, который получил Нобелевскую премию по литературе, стал Иван Бунин, творчество которого Толстой очень ценил, и случилось это спустя долгие годы, в 1933 году. Отказываться от премии Бунину было совсем не с руки, ведь нужно на что-то жить, находясь в эмиграции. Через еще четверть века, в 1958 году, вторым русским нобелевским лауреатом стал Борис Пастернак. В результате чудовищного давления он отказался от премии, которая стала для автора «Доктора Живаго» тяжелой надгробной плитой. Учитывая довольно большие временные промежутки, следующего «счастливого билета» от Шведской академии следовало ожидать лет через двадцать, но вдруг уже спустя семь лет, в 1965 году, премию присудили Михаилу Шолохову. Потом темпы увеличились: в 1970 году очередным нобелевским лауреатом был объявлен Александр Солженицын. Диплом и медаль он получил лишь в 1974 году, будучи высланным из СССР и лишенным советского гражданства. Наконец, пятый нобелевский лауреат в истории отечественной словесности – Иосиф Бродский – был удостоен премии в 1987 году уже как американский гражданин. Вот такая извилистая история присуждения этой самой престижной и по сегодняшний день премии русским писателям.
Любая премия – это лотерея, потому что претендующих на ее получение всегда больше, чем нужно, а среди них есть и не менее достойные, поэтому не следует ставить целью всей своей жизни обладание заветной медалью или званием и расстраиваться в случае неудачи также негоже. Не зря Анна Ахматова говорила на этот счет: «А я без внимания… Волноваться не стоит… У Толстого не было, у Блока не было, у Сельмы была… Что ж? Не все ли равно?» Сельма Лагерлёф получила Нобелевку (в 1909 году), а Анна Ахматова – нет, хотя ее не раз выдвигали, но от этого талант ее нисколько не «пострадал» в глазах читателей.
Пер. Сивцев Вражек, 33. Фото 2024 г.
Пять лауреатов – это много или мало для нашей великой литературы? Учитывая, что всего за всю историю Нобелевской премии награжденных было сто двадцать человек, получается, что маловато, но это как посмотреть. Мне кажется, что в самый раз, учитывая, что любая премия – результат совпадения субъективных точек зрения и случайных обстоятельств. Третий же нобелевский лауреат в истории отечественной литературы Михаил Шолохов жил в доме № 33 в переулке Сивцев Вражек, став одним из его новоселов. Дом построили в 1964 году для советской элиты – руководителей высокого ранга, известных ученых и знаменитых деятелей культуры. Таковым и стал Михаил Александрович. Хотя постоянным местом его жительства была станица Вешенская, где он и появился на свет в 1905 году, в Москве писатель жил нередко – до середины 1970-х годов, пока здоровье позволяло. Его вполне можно было застать в столице во время сессий Верховного Совета СССР, Пленумов ЦК КПСС, всякого рода важных собраний и мероприятий, которые он посещал.
Подобные комфортабельные дома в народе называли цековскими, подразумевая, что квартиры там распределяются управделами ЦК КПСС. Выстроенные из светлого кирпича, они повырастали в арбатских переулочках аккурат после отставки Никиты Хрущева, запомнившегося партийной бюрократии как борец с привилегиями. Кого попало сюда не заселяли и следили, чтобы с улицы не заходили посторонние, для чего были предусмотрены консьержки. Квартир на этаже было зачастую всего две. Оно и понятно: площадь большая, это вам не малогабаритная хрущевка. Высокие потолки, крепкие стены, лоджии, просторные комнаты – все, что нужно для жизни ответственных и важных товарищей, солидных людей. Вот почему мемориальная доска на доме, извещающая, что здесь жил «великий советский писатель» Михаил Шолохов, поначалу обескураживает. Кажется, что классик всю жизнь провел на берегу любимого Дона, а он, оказывается, и здесь тоже жил, да еще и в непривычном на первый взгляд окружении. Первую квартиру в Москве Шолохов получил еще в 1944 году, в доме № 19 по Староконюшенному переулку.
И все-таки, как бы ни хороши были условия жизни в столице, писал Шолохов на своей малой родине. Все, кто был в Музее Шолохова в Вешенской, могут судить, в каких условиях творил нобелевский лауреат: большая усадьба с садом и гаражом, добротный каменный двухэтажный дом 1949 года постройки, где всему находилось место: и большой семье (четверо детей!), и рабочему кабинету, и столовой, и спальне, и даже охотничьей комнате. Разве в Москве такое возможно? Однако не всем коллегам вкусы Шолохова были по сердцу. Например, Александр Твардовский, выбирая новую дачу в Подмосковье, 19 октября 1962 года сетует в своем дневнике на внешний вид домов, которые приходится смотреть, считая их слишком официальными и помпезными для литератора: «Внешним образом из этой кучи-малой не уйти иначе, как в „коттедж“ по шолоховскому проекту, что куда еще стыдней». Здесь имеется в виду именно стиль постройки – не дом, а «коттедж».
Пер. Сивцев Вражек, 33. Мемориальная табличка. Фото 2024 г.
Цитата из дневника Твардовского – это лишь один из многочисленных эпизодов, характеризующих сложные отношения между классиками советской литературы. Если Михаил Шолохов олицетворял собой консервативное «правое» крыло писательского сообщества, то Александр Твардовский – либеральное направление, «левое». Они были непримиримы. Шолохов выступал с твердых партийных позиций, жестко защищая и отстаивая официальную идеологию. В декабре 1954 года на Втором съезде советских писателей он заявил: «О нас, советских писателях, злобствующие враги за рубежом говорят, будто бы пишем мы по указке партии. Дело обстоит несколько иначе: каждый из нас пишет по указке своего сердца, а сердца наши принадлежат партии и родному народу, которому мы служим своим искусством». Многим тогда его выступление пришлось не по душе, в частности, слова Михаила Шолохова в адрес Ильи Эренбурга: «Если вы мечтаете о парижских каштанах, не забывайте, что вы едите русский хлеб!» Почему нельзя мечтать о парижских каштанах и есть хлеб?.. Вспомнилась и строка из стихотворения Сергея Михалкова: «А сало… русское едят!»
В съездовской стенгазете, как вспоминал Вениамин Каверин, «кто-то осмелился заметить, что съезд проходит „шолоховато“». Вызывающее поведение Шолохова заставило задуматься и Евгения Шварца: «Нет, никогда не привыкнуть мне к тому, что нет ничего общего между человеческой внешностью и чудесами, что где-то скрыты в ней. Где? Вглядываюсь в этого небольшого человека, вслушиваюсь в его южнорусский
