Само собой, дышать в таком наряде трудновато, но на то Акиле и гордая чистокровная турчанка из знатного рода, честная султанская жена, будущая уважаемая мать наследника, чтобы гордо и с честью нести тяжелое бремя своего высокого положения. И даже почти не вздрагивать, придерживая живот руками, – каждый раз, когда бахают пушки. А потом сверху падают мягкие черные хлопья пушечной сажи, мерзкие, жирные. Как же душно сегодня! И так трудно дышать, а тут еще эта гарь от выстрелов…
До чего же противно орет гяурский щенок! И зачем только Осман велел и его тоже притащить на торжество? Только настроение портить. А главное, рядом совсем. Неужели никто так и не заткнет ему рот или не отправит его куда подальше? Неужели у одной Акиле от его визга голова раскалывается?
Пронзительные вопли младенца ввинчивались в уши, сдавливали виски, словно обручем, усиливая и без того с трудом переносимую головную боль…
– Эй, ты! Давно плетей не получала? Заткни ему пасть, живо!
Ну вот, наконец-то! Айше перегнулась через Акиле, шипит на кормилицу, крики смолкают. Хорошо-то как! За это Акиле прощает подруге-сопернице довольно болезненный тычок локтем в ребра, конечно же, опять словно бы нечаянный.
Сама Акиле теперь предпочитает ни с кем не ссориться, даже с кормилицами гяурских отродий. И уж тем более с их матерями. Мало ли…
Нет, не ошибся папочка, давая ей вроде бы в шутку детское прозвище. Не ошибся. Да и зачем ссориться самой, навлекать на себя гнев и раздражение, когда всегда найдется рядом кто-нибудь вроде Айше?
В конце концов, у Айше тоже слегка подпорченная кровь. Ее род тоже славен и знатен, этого не отнять, но она ведь в этом роду скорее «внучка», чем дочь. А знаменитый дед ее, Пертев-паша – он…
Осман чуть обернулся, покосился неодобрительно на вконец сомлевшую кормилицу, пробормотал что-то о гнилой крови. Пользуясь тем, что под вуалью и двухслойной марамой ее лица не разглядеть даже на расстоянии полулоктя, Акиле позволила себе презрительную гримаску: можно подумать, у него у самого кровь не такая же гнилая! Рожденный вне брака сын и внук грязных иноземных наложниц! Пич, ублюдок, бастард в шайтан знает каком поколении! Сколько веков подряд позорящие Аллаха султаны Истанбула разбавляли свою священную кровь жидкой грязью из жил иноверок – удивительно ли, что от нее в их роду уже ничего почти что и не осталось? Сын Акиле будет первым настоящим султаном за много поколений – султаном по крови, истинно турецкой, правильной. Род Акиле по праву гордится чистотой и древностью, ее предки не позволяли бросать свое семя в лона неподобающего происхождения.
И этот Яхья, существует он или нет, – такой же. Сколько разговоров она уже слышала, пускай только краем уха, об этом то ли беглом, то ли вовсе покойном шахзаде, которого его сторонники называют султаном… Будто бы он шастает по разным странам, ищет или даже нашел покровительство франков, а может быть, роксоланов… московитов… казаклар с рек Данипр и Дон-Нехри, которые столько раз ходили в набеги на окраины Блистательной Порты… Сулит им всем золотые горы и владения в Блистательной Порте, если они помогут ему вернуться на отеческий престол…
Вот ведь глупость какая. Пусть этот шахзаде не только существует, но и даже жив, все равно: ну кто он такой? Тоже пич, помесь стольких гяурских родов, что в его крови и не различить ту тоненькую струйку, что идет от Первого Османа. Куда ему на престол?
Кончилось время султанов-ублюдков. То есть кончается. Сейчас на троне Второй Осман, но он тоже не важен, совсем-совсем не важен без наследника… Конечно, не того, который недавно вопил у нее почти что за плечом, а того, которого она носит во чреве…
А если это будет девочка? Нет-нет, такого просто не может случиться…
Ох, ладно, пусть взрослые… то есть пусть старшие обо всем этом думают, мужчины. На то они и нужны, наверно.
Ох, когда же это кончится. Сил нет терпеть…
Снова заорал ребенок – пронзительно, надрывно. Кормилица, как ни пыталась, не смогла с ним справиться, он выворачивался, не давая заткнуть себе рот ни привычным образом, используемым всеми кормилицами подлунного мира со времен праматери Хавы, ни даже ладонью. Осман обернулся, недовольно морщась, знаком подозвал кызлар-агасы Мухаммада, и тот подсеменил, согнулся почтительно. Что ему приказал Осман, Акиле не расслышала – грохнули пушки.
И тут же что-то влажно шлепнулось Акиле на колени и живот, забрызгав теплым и алым лежащие на нем кисти рук, шитые золотом рукава рубахи, шелковый кушак и даже вуаль. В голове словно что-то лопнуло, и дышать стало еще труднее, хотя ребенок не кричал больше.
Акиле попыталась стряхнуть упавшие на нее ошметки, недоумевая, почему они вдруг стали красными и влажными. Какой-то новый военный прием, о котором султан не счел нужным оповестить заранее даже любимую жену, будущую мать наследника? Рядом заорала Айше – еще хуже, чем ребенок ранее, полностью теряя лицо перед глазами султана, вытаращив собственные глаза так, что даже через густую вуаль было видно.
Акиле повернула голову в ту сторону, куда таращила глаза ее подруга-соперница.
И, прежде чем потерять сознание, успела увидеть, как медленно заваливается навзничь кормилица, на руках которой больше не было ребенка, – только ворох тряпок, заляпанных влажным и алым.
* * *
Шахзаде Мурад слышал. Слышал и знал, что скоро великого султана Османа… нет, проклятого предателя Османа, мерзавца, проклятого Аллахом братоубийцу, будут убивать.
Мурад слышал это и радовался этому.
Стены во дворце поросли диким плющом, и на них то тут, то там полно прекрасных выщербин. Тренированному юному батыру одиннадцати лет от роду ничего не стоит на них взобраться. Чем Мурад и пользовался, ускользая по ночам из собственных покоев, дабы погрузиться в жизнь ночного гарема.
Тайные перешептывания и хихиканье наложниц, мечтающих выбиться в любимые султанские жены, шахзаде Мураду надоели быстро. Хотя, надо признать, он почерпнул немало полезных знаний о том, какими кознями женщины удерживают подле себя мужчин. Пригодится, когда он, Мурад, станет султаном! В том, что это случится, мальчик почему-то не сомневался. Ну не век же предателю Осману, в самом деле, им быть!
Мехмед мог бы. Мехмед… Тут юный шахзаде стискивал кулаки (разумеется, если не висел где-нибудь на стене подобно летучей мыши), сжимал зубы и мотал головой, прогоняя непрошеные слезы, туманящие глаза и разум.
Мехмед мог бы стать султаном, о котором впоследствии слагали бы легенды, правление которого вошло бы в историю наподобие царствования Сулеймана Великолепного… нет, еще лучше, намного лучше! И его не сбили бы с пути истинного всякие курицы, наложившие на щеки правильный оттенок румян!
