и потому он видит различие между государствами Птолемеев и Селевкидов в личных взглядах и целях их правителей. В действительности оба государства были классовыми, рабовладельческими. При всем различии конкретных исторических условий, в которых развивались эти эллинистические монархии и которые привели к различным формам организации государства и хозяйства страны, существо их было одно и то же. Возможно, что первые Птолемеи были житейски неплохие люди и руководились наилучшими намерениями[147]. Но основная задача, диктовавшаяся объективными интересами рабовладельческого класса, именно в том и заключалась, чтобы «развивать страну, но не улучшать условий жизни народа», т. е. трудящихся. Поэтому и царство Селевкидов и царство Птолемеев, хотя несколько различными путями, пришли к одному и тому же результату – новому кризису, который завершился римским завоеванием.
Разделение населения – с одной стороны, на рабов, ὑποτελεῖς, ἐπιπεπλημένοι ταῖς προσόδοις («привязанные к государственным доходам») и царских земледельцев, с другой – на крупных рабовладельцев и землевладельцев, торговцев и откупщиков, жрецов и чиновников – свидетельствует о классовом антагонизме, определяющем структуру и селевкидского и птолемеевского общества. Система откупов и монополий, установленная в Египте, всей своей тяжестью давила на трудящееся население, но не мешала, а иногда и содействовала обогащению всякого рода предпринимателей, нахлынувших в Египет из Азии и Европы или вышедших из среды самих египтян; общность классовых интересов сплачивала тех и других, и имя «эллин» воспринималось скорее как классовое, чем этническое понятие. И в Египте, как и в других эллинистических странах, шел процесс дальнейшего расслоения сельской общины, дальнейшее углубление классовых противоречий. Рост производительных сил, развитие рабовладельческих отношений, хотя и в специфических египетских формах, сопровождались, как мы видели, жесточайшим угнетением трудящихся. Конечно, деспотический режим давал себя чувствовать и другим слоям населения. В частности, тяжелым бременем и для средних слоев – египтян и эллинов – были военные постои. Клерухи получали не только земельный участок, но и σταθμός, квартиру; для этого реквизировали частные жилища, что вело к бесчисленным недоразумениям, спорам и ссорам. Р. Petr. II, 8 (=W. 450) – жалоба некоего Фамеса, адресованная царю, – цитирует ряд указов Птолемея Филадельфа, начиная с 276/5 г. В одном из них запрещается захватывать помещения клерухов, лишившихся клера. Другой указ запрещает клеруху, получившему помещение, домогаться еще одного. Следующим указом запрещается брать ссуду под квартиру или продавать ее. Еще один указ устанавливает порядок, по которому в зданиях, предназначенных для расквартирования военнослужащих, половина должна оставаться в распоряжении домовладельцев; вместе с тем запрещается захватывать помещение насильно. Наконец, последний указ говорит, что квартиры клерухов, у которых клер конфискован, переходят к царю; это значит, что реквизиция квартир имела не временный, а постоянный характер. Несмотря на запрещение самочинных действий, множество жалоб, сохранившихся на папирусах, говорит о частых случаях самоуправства, ожесточавших население против «эллинов» – греков и эллинизированных пришельцев из Азии и Европы. Как видно из одного папируса 242 г. (W. 449), некоторые домовладельцы в Крокодилополе, чтобы защитить себя от реквизиций, сняли крыши с домов и забаррикадировали двери, поставив перед ними алтари (надо полагать, греческим богам).
Греческое влияние сказалось и в институте литургий – обязательной, связанной с расходами общественной службы. В Р. Mich. Zen. 23 некий Аристид в 257 г. пишет Зенону, что его, несмотря на молодой возраст, граждане избрали на должность по хлебоснабжению; он просит Зенона ходатайствовать перед Аполлонием об освобождении его от этой тягостной литургии. Литургии затрагивали в первую очередь имущих; но в то время они и не занимали, по-видимому, заметного места в административно-хозяйственной жизни Египта. Обогащение египетской казны[148] и рост рабовладельческого хозяйства достигались нещадной эксплуатацией трудящихся.
Неудивительно, что уже в правление Птолемея Филадельфа намечаются разрозненные, пока единичные и не организованные, выступления против гнета[149]. Выше уже отмечалось, что угнетаемые земледельцы в δωρεά Аполлония прибегают к ἀναχώρησις, чтобы отстоять свое право на существование. О брожении среди трудящихся говорит появление в переписке Зенона термина στασιαστής (бунтовщик). Так, некий владелец мастерской сообщает, что у него работает στασιαστής, собирающийся бежать (ἀναχωρεῖν); этого бунтовщика однако заблаговременно арестовали (PSI 442). Известный, по-видимому, ὁ στασιαστής ὁ γεωργός упоминается в PCZ 59499. В PCZ 59484 ткач доносит на другого ткача как на στασιαστής. В демотических арендных договорах земледельцы приносят клятву, что они не уйдут «ни в храм бога, ни к алтарю царя, ни в убежище» (там же, стр. 1018). К ἀναχώρησις прибегали и рабы. Рабыня пишет Зенону, что, истощенная тяжелой работой, она все же не желает бежать (ἀναχωρῆσαι), как бежали остальные обиженные рабыни (PSI 667; ср. 602). Иной раз прибегали и к активным действиям. Так, ведающий разведением арабских овец Гермий доносит Зенону в 259 г.: «народ (ὁ λαός) напал на нас, наложил руки на пастухов, … я страдаю, подвергшись побоям» (PSI 380).
Конечно, со «смутьянами» расправлялись беспощадно. По свидетельству Р. Tebt. 701 (235 г.), целое селение оказывается обезлюдевшим (ἔρημος) из-за арестов. Но репрессии не могли остановить выступлений, начавших вскоре принимать характер массового движения. Первым его проявлением была, по-видимому, seditio domestica при Птолемее III Эвергете. Об отражении брожения против власти в идеологии свидетельствует «пророчество горшечника», дошедшее до нас в греческом переводе. Это «пророчество», по-видимому, относится ко времени Птолемея III; оно имеет характер апокалипсиса, в котором открывается будущее. Здесь предсказывается гибель Александрии: «Город у моря станет местом, где рыбаки сушат свои сети, ибо Агатодаймон (добрый демон) и Хнум удалятся в Мемфис». Затем настанет «блаженное время, когда воссядет праведный царь, посланник богасолнца»[150]. А вскоре после Эвергета государство вступает в полосу хронического кризиса, который в конце концов завершился падением эллинистического Египта.
* * *
Преемником Птолемея Эвергета был его сын Птолемей IV, получивший прозвание Филопатора (221–204 гг.). Управлял государством фактически временщик Сосибий, который еще при Эвергете занимал высокий пост верховного жреца царского культа и владел обширной δωρεά. Полибий (XV, 25) дает ему резко отрицательную характеристику, называя его ψευδεπίτροπος и злым гением (κακοποιός) государства. По его наущению были убиты дядя, брат и мать Птолемея. Он потворствовал дурным наклонностям молодого царя, чтобы держать его в своих руках. Под влиянием Полибия некоторые историки, в частности Бивен, изображают этот период истории Египта только как личную историю Филопатора и его приспешников. Между тем это период кризиса всей политической и хозяйственной системы, который в эти 18 лет, правда, только еще намечается, но с вполне отчетливыми контурами. Буржуазные историки видят существо изменений в Египте при Птолемее IV и его ближайших двух преемниках во взаимоотношениях между македонским правительством и «туземцами»: если первые
