Стиснув лезвие, я отчаянным усилием ненависти и отвращения к насильнику, отпрянула от потного тела, и, сорвавшись с болта, которым гад уже принялся свежевать мои внутренности! левой ногой оттолкнулась от стенки, а правой рассекла ему лезвием зеркала шею от уха до плеча!
Порез был не очень глубок, но скот от неожиданности разжал руки и я упала на пол и, не выпуская стеклянное жало из стиснутых пальцев, раскроила его новым страшным порезом от солнечного сплетения до пупка, и если бы не брючный ремень и солдатская пряжка, пропорола б подонка до паха.
Ошеломленный атакой мерзавец прикрыл руками долбок, и я успела нанести лезвием еще три пореза по запястьям, локтям и пальцам прежде, чем он отпрянул и, обливаясь кровью, запихивая хобот в штаны, кинулся к спасительной палке. Но я уже была на ногах и сбила его бег подсечкой, одновременно ударив пяткой в живот, в грудь над сердцем и в кадык, торчавший из горловой ямки. Получай, долбок!
Только тут верзила дрогнул — он не ожидал встретить воина, и покрылся смертельным потом. Заваливаясь на бок, хрипя кровью, он тянулся руками к оружию, уже не веря в успех, а ожидая полной гибели взасос и навсегда! Я вонзила ударом ноги стекло в его пьяную от ужаса руку, пригвоздила пятипалое мясо к полу и, подхватив связанными руками электродолбило, нанесла завершающий пинок по говну. Первый шлепок вышел пустым, вхолостую — я не успела давнуть гашетку пуска, но вторым клевком я вырубила бритоголового напрочь. Только лопнул красный пузырь на губах. Срали, да упали!
Он остался жив, только потерял сознание.
У тебя мало времени!
Я развязала руки, стремительно влезла в резиновую кожу. Наматывая спасительную книжку успела поцеловать ее пунцовую обложку… Я так торопилась, что забыла наполнить водой пустые капсулы в патронташе. До сих пор не могу себе простить такого головотяпства.
Подонок захрипел. Тело пыталось очнуться.
Я не хочу никого убивать, я только защищаюсь! Значит — бежать… на часах шесть вечера. Я выплыву в море на три часа раньше чем нужно! Кошмар! Но я не могу оставаться в этом убежище.
Выскочив из двери, я метнулась на угол пирса — день! меня видно как на ладони! — и, зажав пальцами нос, — солдатиком спрыгнула с пятиметровой высоты в воду… бултых!
При этом я издала высоковольтный вопль бойца кунгфу. Провести бой без единого крика, без мобилизации мышц звуком воина — изнурительная задача.
В этом вопле я проклинала мир, который преследует меня, как бешеный пес.
Я глубоко ушла под воду — до рези в ушах, — а вынырнув, тут же подплыла к стене и уцепилась за ржавую скобу: здравствуй, еще раз, подружка… нужно одеть ласты. Я провозилась с ними чуть ли не десять минут, пока не убедилась, что плавники надежно сидят на ступнях, что резиновые пряжки крепко затянуты. Потеря в открытом море даже одной ласты — смерть!
Наконец перевожу дух.
Для шести часов небо слишком темно. Неужели надвигается дождь? Я бегло оглядываю горизонт — бог мой! солнце уже садится. Смеркается.
Я смотрю на свои диверсантские часы и не верю глазам: цифры по-прежнему показывают восемнадцать ноль-ноль… Встали, заразы!
Выходит, я проспала целый день, выходит, насильник нагрянул в полдник — у меня до сих пор сидит в голове схема приема пищи в детдоме: завтрак, обед, полдник, ужин… полдник на нашем жаргоне — пять часов дня… Выходит, я выплываю в самое нужное время, перед закатом. Выходит, тебе все еще везет, Лизок!
Надев очки, я наконец отталкиваюсь рукой от стены и что есть сил — брассом — устремляюсь к выходу в море, в устье между крабовой клешней двух бетонных молов, что заслоняют территорию катерной базы от шторма.
Сзади раздается тревожный надрывный взвой сирены: тревога!
Неужели заметили?
Оглянувшись, я вижу что тот урод, что стал моим убежищем и ловушкой объят пламенем! Но я не поджигала твоих стен, уродина? Только убегая, всасывая на ходу сигаретный чинарик, я бросила окурок в пустой сейф, и захлопнула огонек железной дверью.
Но как на руку эта тревога! — все внимание пограничников приковано к пожару, а подонок в огне разом кончит и кончится.
Господи, прости меня, ты видишь, что я только спасаюсь.
Я уже подплываю к опасному просвету в бетонной клешне.
Слева и справа белеют полосатые башенки маячков, но огни еще не горят. Светло. Я стараюсь плыть у самой стены — а вдруг в просвет клешни войдет катер.
А вот и он!
Я немедленно опускаю ноги вниз и стою в воде, подгребая руками и ногами так, чтобы на поверхности воды был виден только резиновый бугорок. Очки сдергиваю на шею, чтобы лишний раз не отсвечивать… мой нос атакует мелкая соленая волна. Терпи!
Катер с курносыми пушками на носу и двухглавым орлом на борту, на всех парах, с ревохм злобы, пролетает в пятидесяти метрах от моей головы, поднимая крутую волну в соплях пены.
Если бы не пламя на пирсе, меня бы конечно заметили, отплыть с территории базы в световой день — невозможно. Если бы я не смогла отплыть засветло, я б не смогла уйти от берега на достаточное расстояние и угодила б прямо под световой луч Пятого прожектора, прямо в пасть удава… если бы… если бы… если бы тебя не хранила судьба, Лизок.
Я благополучно миную створ искусственной бухточки и выплываю из игольного ушка в открытое море. Волна сразу подросла, но погода для побега так же идеальна, как вчера: царит легкий бриз, вода легка и прозрачна, горизонт и облака нарисованы легко-легко свинцовым грифелем по сизой бумаге, без нажима, без росчерков грязи. Солнце тонет на западе как жемчужная сеть с золотой рыбкой и пенная паутина света увлекает меня за собой нежно-нежно, безмолвно, безгрозно.
Даже башня кошмарного маяка вдали, на конце последнего мыса, окутана поэтической дымкой акварельного дыма и грезит о любви к одинокой пловчихе.
Теперь, после того как встали мои фиговые часики, я должна сама следить за движением времени: судя по тому, что солнце скатилось за горизонт, а над водой золотится дно жаркого дня, сейчас что-то около восьми часов вечера с небольшим… до включения прожектора чуть больше часа. За это время ты должна уплыть как можно дальше по прямой от берега, и, только уйдя на край световой атаки, поворачивать к финским пределам.
Полсуток убойного сна порядком восстановили мои силы, но схватка— вырвала порядочный кусман энергии. Я чувствую, как сочит сукровицей мои локотки, которые разбились о каску, но пока плыву легко с прежним накатом наслаждения, как бы играя и живя понарошку. Стоит только трухнуть и дать пенки — конец! Балтика слишком огромная пасть, а погода может смениться штормом в считанные минуты. Ты — рыба! Море — твой дом! Ты это сделаешь, Лиза!
Странное чувство — плыть по уши в воде, в просторе моря как бы сухой — только руки и часть лица открыты волнам: лоб, две щеки, кончик носа, рот и подбородок.
Я плыву по прямой с максимальным напором. Горизонт чист и пуст. Как прекрасно безлюдье. Даже чаек не видно. Только вечерние облака громоздятся в золотых небесах сугробами взбитых сливок.
Иногда в море вдруг встречаются странные гладкие островки безмятежной влаги, где поверхность воды натянута до зеркального блеска. Сейчас я как раз вот в таком зеркальце, и с упоением купаюсь в отражениях снежных-громад.
Мне кажется, что море — лицо, а я — слезинка на его щеке.
Но вот закатный эфир окончательно гаснет. Мир меркнет. Ветер над взморьем свежеет, волна продолжает идти на берег с удивительной ритмичностью, но кое-где начинает сверкать на загнутых гребешках пенная слюнка. В ясных просторах небес проклевывается бледная льдинка света. Скоро она начнет властно пылать над лунным миром. Не дрейфить, Лиза, это же свеча в руке Золушки, которой она освещает твой путь, заслоняя язычек огня ладошкой из прозрачного леденца, чтобы свет не жалил глаза.
Пора!
Пора сворачивать и плыть вправо — на запад. Догнать утонувший за горизонтом розовый дым заката.
И тут же вспыхивает прожектор.
Судя по тому, что его злобный блеск не так силен и свиреп, как вчера, я отплыла даже больше, чем требовалось. И все же сердце сжалось от страха.
Адскими скачками луч летит в мою сторону. Опрокинувшись на спину, я замираю на пятачке пасмурной синевы. Все ближе и ближе вспыхивают справа от меня долины света. А вот и я! Тоннель гада от темного берега дотягивается до моего тела. Я чувствую, как змея шарит своим жальцем, чтобы нащупать маленькую рыбку-Лизок, обвиться вокруг головы и вонзить ледяные зубы с протоками яда… Раз… два… три… четыре… пять…
Вода сверкает мокрым солнцем.
… шесть… семь…
Луч сдвигается дальше.
Я переворачиваюсь на живот.
Но он мчится назад и снова замирает на моих волнах. Боже! Внезапно к нему на помощь приходит второй луч! Взмахом меча он падает на море. И я оказываюсь На перекрестке сразу двух смертельных прицелов. В кипении света!
Нервы не выдерживают и я — набрав полные легкие воздуха — ухожу под воду и до отчаяния долго, до головокружения, до красных чертиков, чуть ли не до обморока плыву под навесным световым потолком в голубых жилках, плыву пока хватает остатков дыхания.
