Глубина воды чуть ниже пояса. Гладкие волны у берега завиваются рулонами пены и набегают с гневом и шумом, словно возмущены — ты снова спаслась? Луна сияет прямо в лицо. Когда вода доходит до колен, я снимаю ласты, чтобы сделать свободный шаг.
Уже в этот миг я чувствую внезапное беспокойство.
Мне кажется, что кто-то смотрит в затылок.
Оглянувшись я так и замираю с ластами в руках — на берегу, на галечном пляже, напротив меня, стоит белый остроухий конь и смотрит мне в глаза мрачным взглядом налитых кровью глаз.
Откуда ты взялся, лунный красавец?
Я помедлила в нерешительности. Я совершенно не боюсь лошадей, я умею с ними дружить, но вид белоко-кожего жеребца с молочной гривой и лилейным хвостищем внушал страх. В конюшне Марса я научилась читать такие вот позы и оскалы вызова и нападения.
— Эй, уходи, — я махнула рукой. Жест получился усталым, вялым.
Конь зло всхрапнул и куснул зубами воздух. Глаза сверкнули седым белком. Он не шутил.
Признаюсь, совершенно необычное поведение лошади не показалось даже странным — после людоеда-волка, я считала, что весь мир охотится на меня… Я доверяла только цветам, иногда воде, порой — деревьям, всегда — небу… словом, доверяла тому, что стоит на месте, благоухает или молчит.
Нащупав в воде гальку покрупней, я запустила ею в лошадь. Я хотела только пугнуть — бросала не целясь, и надо же! угодила коню прямо в лоб, в единственную черную отметину на снежной морде с розовыми очами.
Жеребец захрапел, мотнул мордой от боли, и мощно пошел на врага, заходя в море и лязгая копытами по галечнику.
Я бросилась в воду, и держа ласты в руках, глупо плюхая, отплыла по мелководью вдоль пологого берега.
Конь стоял на месте, по грудь в воде, и злобно следил за моим пугливым рывком.
Я плыла не меньше двухсот метров, но ласты в руках настолько утомили, что я вновь встала на ноги. Я не могла изматывать себя бессмысленным плаваньем над дном, которое можно достать рукой!
Шагая медленно к берегу, я пыталась разглядеть жуткую лошадь. Но лунная рябь была так остра, что резала глаза.
Я не стала выходить на берег.
И правильно.
Белый дьявол мчался по кромке прибоя в мою сторону. Как ни жутко — но душа оцепенела от впечатления неземной красоты: атласный скакун с красными глазами в белокипенной оправе гривы, с сахарным ртом на молочной морде, облитый лунной глазурью. С ума съехал, скотина?!
Увидев врага, жеребец с размаху вбежал в воду, с шумом напора, лязгом копыт и снежными брызгами. Так конь бросается на соперника, чтобы загрызть и насмерть затоптать.
Я в панике бросилась в воду и сразу захлебнулась, задыхаясь, встала на дно, отплевываясь, и чуть ли не плача: достал, бешеный черт!
Я стояла по шею в воде, в сутолоке пенного прибоя. .
Конь мощно скакал по мелководью, вода доходила ему уже до середины мощных ног. И тут я оторопело заметила, что адов жеребец возбужден и мчит в мою сторону с пружинной кишкой между ляжек.
Тут я уже перепугалась по настоящему: этот красавец тоже одержим дьяволом!
Если бы я не наглоталась с перепугу воды, я бы немедленно пустилась в заплыв. Но надо было отдышаться, прочистить нос, отплеваться от соли…
Из взбаломученной воды торчала только женская голова.
Ночь. Кругом шлепки мыльной пены. Толчея набегающих и отбегающих волн. Ртутные лужи луны. Но дурной самец отлично видит меня и это при том, что у лошадей слабое зрение. С напором вбежав в воду, он остановился только тогда, когда волны дошли ему до груди. И только тут белый бес недовольно захрапел, мотая мордой и лязгая пастью на всплески прибоя. От его атласной груди шел пар. Из вороного пятна на лбу, сквозь шерсть — вязко — сползал ручеек крови, таким метким оказался мой бросок. Жеребец был раскален до бела злобой и яростью. Сомнений не оставалось — животное хочет моей смерти. И возбужден жаждой агонии.
Между нами легла полоса воды едва-едва в десять-двенадцать метров. Глубже конь не входил. Черт понимал, что на плаву я сильнее и ждал на что я решусь.
Я по-прежнему никак не могла надеть ласты. Стояла в воде на большом скользком камне, готовая каждую минуту сорваться с опоры от любого глупого толчка.
Так — две головы — мы стояли пожирая друг друга глазами, пока я переводила дух. Минута. Вторая. Третья. Набег лунной воды. Безмолвие ночи. Каприз Крёстной, которая превратила принца для Золушки в красноглазого альбиноса-убийцу. Шумное дыхание коня. Мой плач про себя: в чем я провинилась перед жизнью? На моей совести всего одна смерть — нечаянная гибель пестрой кукушки и кукушкиного яйца… Почему мир преследует сироту с таким бесконечным, неутомимым, лютым ожесточением?
Внезапно что-то теплое мерзко окатывает мое лицо. Какое-то рыжее душное пятно. Моча! Жеребец напрудил в море от злобы и сейчас скалит зубы над моим отвращением: конская моча! Фу, гадство. Я отталкиваюсь от камня — ласты пристегнуты к поясу — и начинаю серьезный утомительный заплыв вдоль берега, надеясь наконец оторваться от психованного торчка.
В близости берега движение воды бестолково и муску-. листо, волны то и дело захлестывают пловца. Кроме того, я плыву без ласт, на голых ногах, и разом теряю скорость, трачу сил больше чем надо в три раза. Горло пересыхает от жажды.
Лунный торс черта с красными глазами остается сзади.
Берег по-прежнему пуст.
Я плыву на глубине около получаса.
Берег начинает загибаться влево. Хлазам вновь открывается панорама Большой Балтики — парение звезд над бесконечными взмахами лунных лезвий в морской жиже. Думаю, что стрелки часов ушли к двум часам ночи и роют могилу плывунье на циферблате жизни в тени роковой тройки. На загривке моего островка замечаю чашу радара, рядом несколько невысоких строений под металлической крышей-гофре, первые огоньки света. Дальше плыть опасно. Сворачиваю к берегу. Я совершенно измотана, выбита из сил. Встав на ноги, оглядываю простор береговой полосы: галечный пляж ослепительно пуст. Я оторвалась от лютого жеребца…
И вот, наконец, выхожу из воды.
Земля!
Еле-еле стою на ногах.
Сначала сажусь, а потом ложусь спиною на гальку. Закрываю глаза. Сердце тяжко стучит в лунный барабанчик под грудью. Если сейчас три часа ночи, то я провела в воде ровно шесть часов! А если к ним приплюсовать вчерашние семь — выйдет тринадцать, а то и четырнадцать часов марафона. Даже если считать по минимуму — полтора километра в час с учетом ухода от прожекторов и отдыха на воде, и то накапает полновесная дистанция классического марафона — 25 километров… так в забытье проходит несколько тревожных минут.
Лиза, подъем! Ты все еще в пограничной полосе.
Достав очередную капсулу с водой, долго отвинчиваю пластмассовый колпачок, пальцы не слушаются, и вот сладкий глоток пресной воды. Обезвоживание организма дрожит у опасной черты. Какое счастье пить воду. Стоять на двух ногах. Дышать полной грудью. Есть шоколад.
Я понимаю, что на полосе светлой гальки при свете предательницы-луны меня заметит даже слепой — и спешу прочь от воды.
Мой шаг пьян и нетверд.
Резиновая кожа тянет к земле.
Я потеряла не один килограмм веса.
На ходу достаю оружие. Здравствуй, мой золотой ангел-хранитель. Снимаьо револьвер с предохранителя. Я уже решила, если ситуация станет смертельной — пускаю себе пулю в висок. В то же время я всерьез разозлена — если бешеный жеребец появится снова я простреливаю навылет бодец и варю яйца вкрутую!
Поднявшись от берега на ближайший холм — земля сплошной камень, пластины известняка, — я изучаю местность. Подлунный островок, как на ладони… О, как ты вовремя вышла из воды! Слева от меня не только радар, но еще и бетонный аэродром для взлета и посадки вертолетов. Бетонный квадрат обведен красными сигнальными огоньками. Судя по идеальной чистоте — это Финляндия. На бетоне виден один вертолет — маленькая злая оса. Пока она спит, но завтра берегись ее жала, бегунья. Рядом с аэроплощадкой белоснежное здание казармы. В окнах темно. На крыше вяло колышется флаг. Все погружено в сон, как в покоях Спящей Красавицы. Только кружение радаров на крыше выдает присутствие человека. В той же стороне виден причал с волноломами. Дальше — мол с тлеющим красным огоньком маячка. Справа — пустые проплешины голой каменистой земли. Берег островка отсюда не виден. Земля уходит в полумрак белой ночи. Там где-то бродит белое привидение похоти. Но если не виден галечный пляж, где я выкарабкалась из воды, зато прямо за рощицей низкорослых кривых сосен проглядывает противоположный берег моего островка. По прямой до него от силы два-три километра. Там снова мерцает чернильная даль Балтики. Море до самых звезд.
Сердце сжимается от тоски: никаких признаков близкого материка! Только водная гладь черноты в лунном сиянии. Ни далекого огонька, ни лучика, а ведь побережье Финляндии должно гореть огнями домов… Как далеко я уплыла от цели! На край света… Но погода пока хранит свою пловчиху, царит все тот же легчайший бриз, даже мрак не будит в волнах зверя.
