Организация Объединенных Наций имела бы возможность добиться поставленной цели, если бы постоянные члены разделяли общую концепцию мирового порядка. В отношении вопросов, где между ними не имелось согласия, всемирная организация, скорее, закрепляла различия, а не смягчала их. Последняя встреча глав союзных государств прошла в Потсдаме в июле – августе 1945 года, и на ней Трумэн, Уинстон Черчилль и Сталин определили границы зон оккупации Германии. (В ходе Потсдамской конференции Черчилля, потерпевшего поражение на выборах, сменил Клемент Эттли, его заместитель в годы войны.) На этой встрече также было решено, что Берлин перейдет под совместное управление четырех держав-победительниц, с гарантированным доступом в западные зоны оккупации через территорию, занятую Советским Союзом. Как оказалось, это была последняя важная договоренность между союзниками по Второй мировой войне.
Переговоры по реализации договоренностей между западными союзниками и Советским Союзом быстро зашли в тупик. Советский Союз настаивал на формировании новой международной и социально-политической структуры Восточной Европы по принципу, изложенному Сталиным в 1945 году: «Кто оккупирует территорию, тот навязывает ей собственную социальную систему. Каждый навязывает свою собственную систему настолько далеко, насколько может продвинуться его армия. По-другому и быть не может»[112]. Отказываясь от всякого упоминания о вестфальских принципах в пользу «объективных факторов», Сталин теперь безжалостно, пусть и постепенно, насаждал по всей Восточной Европе марксистско-ленинскую систему.
Первое прямое военное противостояние между прежними союзниками по войне произошло из-за подъездных путей к Берлину – столице поверженного врага. В 1948 году, в ответ на объединение трех оккупационных зон западных союзников, Сталин перекрыл наземное и водное транспортное сообщение с Западным Берлином, снабжение которого до конца блокады обеспечивалось во многом благодаря американскому «воздушному мосту».
Как Сталин анализировал «объективные» факторы, можно проиллюстрировать моим разговором с Андреем Громыко, состоявшимся в 1989 году. На протяжении двадцати восьми лет он был министром иностранных дел СССР, пока пришедший к власти Михаил Горбачев не назначил его на должность президента[113], хоть и высокую, но во многом являвшуюся церемониальной. Поэтому у него было достаточно времени для обсуждения событий русской истории, свидетелем которых он был, и он мог без опасений высказывать свое мнение. Я спросил, как бы мог, учитывая понесенные за годы войны огромные потери и разрушения, действовать Советский Союз в случае военного ответа Америки на блокаду Берлина. Громыко сказал, что на подобные вопросы подчиненных Сталин дал такой ответ: он сомневался, что Соединенные Штаты применят ядерное оружие в случае локальной проблемы. Если бы западные союзники предприняли попытку открыть доступ в Берлин с помощью обычных сухопутных сил, то советские войска получили приказ оказать сопротивление, для этого им не требовалось решение Сталина. Если бы американские войска вознамерились атаковать по всему фронту, Сталин оставлял право принятия окончательного решения за собой. Другими словами, Сталин чувствовал себя достаточно сильным для ведения локальной войны, но не рискнул бы ввязаться в глобальную войну с Соединенными Штатами Америки.
Отныне два силовых блока принялись «играть в гляделки» друг с другом, так и не решая проблемы, лежащей в основе кризиса. Европе, освобожденной от нацизма, угрожала опасность оказаться под контролем новой гегемонистской державы. Ставшие независимыми страны Азии, общественно-государственные институты которых были еще неустойчивы и которые испытывали глубокие внутренние и нередко этнические противоречия, возможно, получили бы самоуправление лишь для того, чтобы оказаться лицом к лицу с чуждой Западу доктриной и враждебной идеям плюрализма как во внутренней политике, так и на международной арене.
На этом этапе Трумэн сделал стратегический выбор, ставший фундаментальным для американской истории и для эволюции международного порядка. Он положил конец историческому соблазну «действовать в одиночку», и его действиями Америка была вовлечена в постоянное формирование нового международного порядка. Он выдвинул ряд важнейших инициатив. Греко-турецкая программа помощи 1947 года заменила субсидии, которыми Великобритания поддерживала эти ключевые средиземноморские страны и которые англичане уже не могли себе позволить; в 1948 году был предложен план Маршалла, благодаря которому со временем должна была быть восстановлена экономическая жизнеспособность Европы. В 1949 году Дин Ачесон, госсекретарь в администрации Трумэна, председательствовал на церемонии, посвященной созданию НАТО (Организация Североатлантического договора) – краеугольного камня нового международного порядка под эгидой Америки.
НАТО стало новой отправной точкой в процессе установления европейской безопасности. Международный порядок больше не характеризовался традиционным европейским равновесием, в конечном виде определяемым изменчивыми коалициями многочисленных государств. Скорее, какой бы баланс ни преобладал, он сводился к тому, какой существовал между двумя ядерными сверхдержавами. Если какая-то из них исчезнет либо откажется от своей роли, то равновесие будет потеряно и оппонент станет доминировать. Первое случилось в 1990 году, с распадом Советского Союза; второе в годы холодной войны было источником постоянных страхов союзников Америки – они боялись, что Соединенные Штаты могут утратить интерес к защите Европы. Нации, объединившиеся в Организации Североатлантического договора, обладали некоторыми вооруженными силами, но их наличие, по сути своей, служило этаким «пропуском», позволявшим укрыться под ядерным зонтиком Америки, и не могло стать инструментом местной обороны. Конструкция, выстроенная Америкой в эпоху Трумэна, являлась односторонней гарантией в виде традиционного альянса.
С формированием структуры вновь возникли дебаты о конечной цели американской внешней политики. Являлись ли цели нового союза моральными или стратегическими? Сосуществование или изнеможение противника? Стремилась ли Америка «обратить» противника на «путь истинный» или добивалась его эволюции? Логическим следствием «обращения» должно стать условие, что противник обязан порвать со своим прошлым одним всеобъемлющим действием или жестом. Эволюция же предполагает постепенный процесс – готовность добиваться конечной внешнеполитической цели через промежуточные этапы и иметь дело с противником как с реальностью, пока этот процесс идет своим чередом. Какой курс избрала Америка? Выказывая свою историческую двойственность, Америка выбрала оба.
Стратегии порядка в эпоху холодной войны
Наиболее всеобъемлющий американский стратегический план действий в холодной войне был выдвинут малоизвестным тогда сотрудником дипломатической службы Джорджем Кеннаном, возглавлявшим политический отдел посольства США в Москве. Прежде ни один дипломатический работник не формировал в такой степени полемику в США относительно роли Америки в мире. Пока Вашингтон пребывал в эйфории, оставшейся от военных лет и проистекавшей из веры в добрую волю Сталина, Кеннан предсказывал приближение конфронтации. Соединенным Штатам, как доказывал он в 1945 году в личном письме коллеге, необходимо признать тот факт, что по окончании войны СССР превратится из союзника в противника:
«Основной конфликт возникает, таким образом, в Европе между интересами атлантической морской силы, которые требуют сохранения активной и самостоятельной политической жизни на Европейском полуострове, и интересами ревнивой евразийской сухопутной державы, которая всегда должна стремиться к расширению в западном направлении и для которой никогда не найдется безопасного, с ее точки зрения, рубежа, не считая Атлантического океана, где она может остановиться».
Кеннан предложил недвусмысленно стратегический ответ: «собрать немедленно в наших руках все карты, которые имеются, и начать их разыгрывать по полной». В Восточной Европе, заключал Кеннан, будет доминировать Москва: этот регион находился ближе к русским центрам силы, чем Вашингтон, и, как это ни печально, русские войска добрались туда первыми. Посему Соединенным Штатам следует укреплять свою сферу влияния в Западной Европе, находящейся под защитой Америки, – с линией раздела, проходящей через Германию, – и наделить эту сферу достаточными силами и сплоченностью для поддержания геополитического баланса.
Это пророческое предсказание послевоенных итогов было отвергнуто коллегой Кеннана, Чарльзом «Чипом» Боуленом, исходившим из вильсонианского убеждения, что «для демократии внешняя политика подобного рода недопустима. Только тоталитарные государства могут принимать и проводить подобный политический курс». Вашингтон мог бы принимать баланс сил как факт, однако его не следовало использовать в качестве политики.
