Саша отняла одну руку от пластикового стаканчика и подула на пальцы, чтобы согреть их. Июнь в этом году в Париже выдался настолько прохладным, что вечером даже в легкой куртке можно было замерзнуть.
— А откуда такое странное имя? Оно ведь русское?
— Да, моя мать, будучи в одной студентке, поехала в путешествие по России, и там познакомилась с парнем.
— И ты — его…
— Нет, — улыбнулся он, — все так думают, но нет. Я появился много позже, после того, как мама вернулась и вышла замуж.
— За Коллинза, — закончила за него Саша.
— Именно, — кивнул Миша и отсалютовал своим бокалом.
— Реберфы вступают в браки?
— Почему нет.
— Но они ведь имеют юридическую силу, только пока они не покинут… А дальше?
— А дальше все зависит от их собственного желания: захотят, заключат новый брак, не захотят — разойдутся.
— Проверка брака на прочность.
— Поверь, эта проверка не помешала бы многим людям. Зачастую брак — лишь привычка, особенно, с течением времени. И если бы для того, чтобы продолжить семейную жизнь, требовались какие-то телодвижения, половина пар их бы так и не совершила.
— Я вижу, ты невысокого мнения о любви.
— Напротив, — улыбнулся он.
— Так того парня из России звали Мишей? — вернулась Саша к теме, от которой они отошли.
— Вообще-то Митей, — усмехнулся Миша, — мама напутала.
Саша рассмеялась вместе с ним. После того, как они забыли о формальностях и обо всем, чего от их знакомства ожидал Тинни, общение стало непринужденным и приятным для обоих. Рестораны заменили долгие вечерние прогулки по улицам, иногда посиделки на газоне с вином или что-то сумасшедшее в духе пряток в закрывающемся соборе Парижской Богоматери.
— Я буду звать тебя Митей, — прыснула со смеху Саша.
— Только попробуй, — пригрозил он, — тогда я буду звать тебя Сатьей.
— Моя мама никогда не была в Индии, — засмеялась Саша, но вдруг ее глаза погрустнели, и смех растворился в воздухе. — Я понятия не имею, где она была.
— Ты завидуешь людям, — попытался утешить ее Миша. — Что поделать, у нас это в порядке вещей, когда родители не заботятся о своих детях, — и промахнулся, да и откуда ему было знать, что она говорит вовсе не об изоморфах.
— Кем ты работаешь? — сменила Саша тему.
— Актером, — впервые без увиливания ответил Миша.
— Актером? — поразилась Саша и вспомнила все свои выходки и намеки на его безыскусную игру. — Ох, я не хотела, — пробормотала она, прикрывая рот ладошкой.
— Ладно уже, — примирительно засмеялся он, умиляясь ее искреннему удивлению. — Нет, ну вот, ты опять! — Возмутился он, толкая ее плечом. — Хочешь сказать, что я так плох?
— Нет, ты вовсе не плох, просто я как-то даже не думала…
— Ладно, за мной толпы, между прочим, гоняются при свете дня. Я поэтому и гуляю по вечерам или в темных уютных заведениях.
— А где ты играл?
— В кино. Была пара эпизодических ролей, потом целая серия в одном сериале. Там я играл злодея, — он усмехнулся, вспоминая.
— Ты был ужасен?
— Как всегда, — сверкнул глазами Миша и снова усмехнулся. — Подумать только, мне еще никто не делал столько комплиментов, сколько ты.
— Я не очень… — Саша покрутила пальцем в воздухе, — умею общаться со звездами, прости. Так все же, какая твоя самая известная роль? Или это сугубо французское кино, не для широких масс?
— Ну, почему же, — пожал плечами Миша, — вообще-то это телевизионный сериал.
— Подожди, дай угадаю, — запрыгала Саша на месте от радости, — ты там играешь… доктора?
Миша отрицательно покачал головой.
— Детектива?
Миша вновь покачал головой.
— Бухгалтера? — с сомнением спросила Саша, окидывая взглядом его вечный костюм с галстуком.
Миша скорчил забавную рожицу и вздохнул:
— Это мистический сериал, я играю там ангела.
— Кого? — на этот раз рот Саши округлился от удивления.
— С крыльями, нимбом и всеми делами?
— С супер-силой, странностями и поисками истины, — ответил он.
— То есть, себя? — уточнила Саша.
— Разве у нас есть крылья? Разве мы — посланники света? — Миша отвернулся и, сжав в руке стакан, сделал большой глоток. Потом протянул ей багет и пододвинул нарезанный сыр.
— А кто мы? — Саша посмотрела ему прямо в глаза.
— Тебе лучше спросить у Тинни, — усмехнулся он и отвел взгляд.
— Поверь, он тоже не знает ответ на этот вопрос, даже если и считает иначе.
Миша грустно посмотрел на нее в ответ и ничего не сказал. Подхватил кусочек сыра и забросил его в рот.
— Тинни хотел, чтобы ты завела со мной роман, — жуя, вдруг сознался Миша.
— Зачем? — уже в который раз за этот вечер удивилась Саша и одновременно огорчилась. Какое право имел Тинни вести за ее спиной какие-то игры, лезть в ее личную жизнь, да еще и принуждать к отношениям посторонних людей.
— Не знаю, — пожал плечами Миша, — он не вдавался в подробности. Может, хотел тебя отвлечь. В конце концов, в этом нет ничего такого. Многим женщинам романы идут на пользу.
— Я выгляжу такой несчастной? — спросила Саша, и взгляд ее вдруг стал колючим, а сердце резанула старая боль.
— Дело не в этом, — попытался возразить Миша, но Сашу уже понесло.
— Так вот почему ты испытал облегчение, когда я сама обратила наши отношения в дружеские. Гора с плеч, да? — Она подскочила с места и начала отряхивать джинсы.
— Да перестань ты, — Миша подскочил следом за ней и сгреб ее в охапку. — Дело не в тебе.
— Ну, конечно, — фыркнула она, но Миша ее не отпустил, а дождался, пока она остынет, и только тогда разжал руки. — Мне не нужна твоя жалость, — проговорила она, опускаясь обратно на бревно.
— Смотри, — он достал из кармана пальто бумажник и показал ей фотографию на развороте. — Это Кэрол, а это Лола, — его палец остановился на очаровательной двухлетней малышке.
— Милая, — произнесла Саша, вглядываясь в детские черты и узнавая там глаза Миши. — Она — твоя?
— Да, Кэрол — моя жена, а Лола — дочка.
— Они…
— Нет, они не реберфы, — произнес он и резко погрустнел. Подобрал бутылку, повертел ее в руке и сделал несколько глотков прямо из горлышка.
— Ты никому не говорил?
— Нашим — нет, только друзьям-людям, и то паре человек.
— Почему?
Он посмотрел на Сашу, как на ненормальную.
— А ты думаешь, кто-то бы одобрил такой союз?
— А какое им дело?
— Угроза разоблачения. Привязанность — это слабое место, через которое меня всегда можно достать. И людям, и реберфам. Это уязвимость, неужели ты не понимаешь? — он в отчаянии посмотрел на Сашу. — А ребенок — уязвимость в квадрате, в кубе!
