моей голове были проиграны не одну сотню раз.
Подъехав к дому Бородича, я оставил машину у забора и вошел через незапертую калитку во двор. На площадке перед домом стояла незнакомая машина, а у крыльца Мария Егоровна и Сапрунов о чем-то негромко разговаривали с высоким седовласым мужчиной.
— Алексей? — удивилась моему появлению Мария Егоровна. — Что-то случилось?
— Здравствуйте, — сказал я, подойдя ближе. — Ничего не случилось. Приехал узнать, как у вас дела, что у Димы.
Сапрунов бросил на меня удивленный взгляд и кивнул на мужчину:
— Вот Виталий Иванович врача пригласил. Сергей Сергеевич.
— Очень приятно. Соболев Алексей.
— Здравствуйте, Алексей. Я здесь пытаюсь успокоить всех. Ничего с молодым человеком страшного не произошло, — пояснил он мне суть их разговора. — Нужен покой, постельный режим дней на пять. И все будет в порядке. Сотрясение мозга легкой степени.
— Это хорошо. Он уже вспомнил, что с ним произошло?
— Нет, Леша. Не помнит, — поморщилась Мария Егоровна, явно не разделявшая оптимизма эскулапа.
Я посмотрел на врача.
— Почему же не помнит? — возразил тот. — Все он помнит. Просто было темно, и он не разглядел нападавшего.
Мария Егоровна едва заметно махнула рукой и, попрощавшись, ушла в дом.
— Андрей, а Виталий Иванович у себя? — спросил я Сапрунова.
— Нет. Он с утра куда-то уехал.
— Ну что ж, — сказал врач, глянув сначала на часы, потом — на меня. — Я покидаю вас. Если что-то пойдет не так, Бородич вызовет меня. Мы так договорились.
Он направился к машине, а я пошел следом, глянув многозначительно в сторону Сапрунова. Возможно, для Бородича этот человек и представлял какую-то ценность, но меня он откровенно раздражал. По моим ощущениям это было взаимное чувство. Сапрунов, бросив короткое «до свидания», быстрым шагом направился в сторону ворот.
— Сергей Сергеевич, скажите, возможно, парню стоит сделать какое-то обследование, снимок хотя бы. Вы так не считаете?
Я произнес это подчеркнуто заинтересованно. Врач, уже сидевший в машине, улыбнулся и сказал:
— Если появится негативная симптоматика, я буду сам настаивать на этом. Поверьте, у вашего мальчика все в порядке. Я проверил все рефлексы. Он напуган несколько — это я вижу. Назначил успокоительные таблетки. Отлежится пусть, а потом для надежности можем сделать снимки. Сейчас я дал ему легкое снотворное, он спит.
— Спасибо вам.
— Всего доброго. До встречи, — он махнул ладонью и захлопнул дверцу.
Ворота были открыты — Сапрунов постарался. Я пошел вслед за машиной, чтобы закрыть ворота и калитку.
В доме меня уже ждала Мария Егоровна.
— Знаешь, Леша, мне этот доктор показался каким-то несерьезным.
— Солидный, вроде.
— А выводы у него несолидные, — сопротивлялась Мария Егоровна.
Глаза у нее были покрасневшие и подозрительно блестели. Ее переживания странным образом передались мне. Я положил руку ей на плечо и сказал:
— Хотите, я отвезу его в клинику и заставлю сделать обследование?
Она нахмурилась и замотала головой:
— Что ты! Виталий рассердится. Сказал, если врач не найдет ничего серьезного, чтоб лежал здесь. Вылечим, мол.
— Мария Егоровна, думаю, не стоит так переживать. Я не заметил даже тени сомнения у доктора. В конце концов, головой люди часто ударяются. И сознание теряют…
Я вдруг подумал про соседа Бородича.
— Сапрунов приходил сюда по делу или как?
— Андрей? — в задумчивости Мария Егоровна не сразу сообразила, что я от нее хочу. — Ах, да… Виталий просил его встретить врача на въезде в поселок, чтобы тот не плутал. С утра еще к Диме заходил. Переживает.
— Пойду тоже взгляну на него, — сказал я и направился в комнату.
— Давай, Леша. А я пойду, морс сварю ему из клюквы.
Дима лежал, отвернувшись к стене. В комнате был легкий полумрак, лишь тонкая полоска солнечного света из неплотно зашторенного окна разрезала комнату на две половины. Я присел в кресло. Соловьев повел плечом и вздохнул.
— Дима, ты не спишь? — тихо спросил я.
Он не ответил, лежал не шевелясь. Наверное, все-таки спал. Я поднялся и, осторожно ступая, пошел из комнаты.
— Соболев, — вдруг услышал я в спину, — спрячь меня.
Я вздрогнул от неожиданности и обернулся. Дима смотрел на меня вполне ясным взглядом.
— Тебе вроде снотворное дали, — произнес я удивленно.
— Тс-с-с, — приложил палец к губам он и глянул на дверь. — Я прошу, Алексей Викторович, — прошептал он, — спрячьте меня где-нибудь.
Не знаю почему, у меня по спине пробежал противный холодок. Мне на мгновение показалось, что говорит он неосознанно — возможно, под воздействием снотворного. Но его ясный взгляд и сосредоточенное выражение лица меня переубедили.
— В чем дело, Дима? — спросил я тоже шепотом, подойдя к нему.
— Здесь небезопасно. Меня найдут.
Я склонился над ним и попытался успокоить:
— Дима, так бывает. Твоя тревога — это шок после вчерашнего. А еще лекарства…
— Какие лекарства! — зашипел он на меня и приподнял край подушки. — Вот они, все здесь. Не собираюсь я пить всякую дрянь и спать сутками.
Я выглянул за дверь комнаты. В доме было тихо, лишь с кухни доносилось позвякивание посуды. Я вернулся к Соловьеву.
— Дим, я не понял, а кого ты боишься?
Парень приподнялся на подушке и усмехнулся:
— Не догадываетесь?
Мне совсем стало не по себе.
— Дима, говори быстрее, в чем дело? Что ты такое знаешь, чего не знаю я?
Соловьев махнул на меня рукой, как на безнадежного тупицу.
— Да ничего я не знаю. К сожалению. Но боюсь того же, чего и вы.
— Как это? — я сел на край дивана и приблизил свое лицо к нему. — Чего я, по-твоему, боюсь?
— Серой машины, — выпалил он. — Форд-фокус, который вчера столкнул вас в кювет — это и есть наша с вами беда. Заметили такое?
Я отшатнулся от него. Грудь сдавило, сердце гулко забилось. Что происходит вообще…
— А ты каким боком к этому Форду? Видел, как меня вчера столкнули?
— Да, Алексей Викторович. Представьте себе, видел. И не просто видел, а пытался догнать эту сволочь.
Я схватился за голову.
— Господи, Дима, зачем ты это делал? Тебе жить надоело?! Теперь тебе точно угрожает опасность.
Дима с кислой миной смотрел в потолок, потом перевел взгляд на меня.
— Не знаю, зачем. Вначале мне хотелось поиграть в частного сыщика и телохранителя. Виталий Иванович лежал в больнице, переживал за вас, а времени у меня было достаточно,
