Мы все делаем одно дело, строим коммунизм. Многие из нас члены партии, члены ВЛКСМ, депутаты органов власти. И мы готовы сами отвечать перед народом, перед Партией за свои действия, за свое творчество.
Картина имеет много друзей и благожелателей. Ее приняли как художественный акт высокой стоимости многие ведущие мастера советского кино.
В настоящий момент картина изуродована. И люди, мало художественно образованные, глумятся над нашей работой.
Мы требуем восстановления авторского варианта. Мы просим Вас лично посмотреть фильм в этом варианте и, если это в Ваших силах и возможностях, принять для беседы некоторых членов нашего коллектива.
С уважением (место для подписей актеров).
<Январь 1969 года> Москва, В. Абдулову
(Записка)
Я! Клянусь! Больше не пить.
Сева! Ты самый мой любимый человек.
Выс<оцкий>.
Я никогда не думал, что друзья могут быть так нужны! Севочка! Нет слов, чтобы сказать, как ты мне нужен.
10 мая 1969 года, Москва – пос. Комсомольский
Чаунского района Магаданской области,
артель «Комсомольская», И. Кохановскому
(Фрагменты)
Ну а мне плевать – я здесь добыватьБуду золото для страны!
Васечек! Обиды – ну их на фиг!
Не писал я тебе долго, это правда, но ведь и ты мне, если разобраться, – одно ругательное письмо, но и две телеграммы – извинительную и поздравительную… Не писали, значит, не писалось, а вот сейчас – пишется.
<* * *>
…Были больницы, скандалы…
<* * *>
Целую тебя, Васечек. Пиши.
9 июня 1969 года,
Москва, ЦК КПСС
Уважаемые товарищи!
Я обращаюсь к вам, ибо в последнее время для меня и моей творческой работы сложилась неблагоприятная ситуация. Я имею в виду мои песни, а не работу в театре и кинематографе. К песням своим я отношусь столь же серьезно и ответственно, как и к своей работе в театре и кино. Любое творчество, а тем более песенное, требует аудитории – а ее-то я сейчас фактически лишен. Такая ситуация создалась в результате некоторых выступлений в печати. Например, газета «Советская Россия» опубликовала статью «О чем поет Высоцкий?», по поводу которой я обращался в отдел пропаганды ЦК КПСС, так как в статье имелись грубые ошибки, цитировались песни, мною не написанные, – и на них-то в основном строились обвинения в мой адрес, будто я «пою с чужого голоса».
После моего обращения в ЦК КПСС и беседы с товарищем Яковлевым, который выразил уверенность в том, что я напишу еще много хороших и нужных песен и принесу пользу этими песнями, в «Литературной газете» появилась небольшая заметка, осуждавшая тон статьи в «Советской России». Я продолжал работать, мной написано много песен к кинофильмам и спектаклям, но всякий раз эти песни проходили с большим трудом – и отнюдь не потому, что редакторов смущало содержание или художественная сторона этих песен, а просто потому, что их автором являлся я. Такое отношение ко мне сложилось не только в результате статей, но и в значительной мере оттого, что большое распространение получили некоторые мои произведения, написанные мной 8–10 лет назад. На магнитофонных лентах в сотнях и тысячах экземплярах расходились и продолжают расходиться песни, о которых я сказал выше.
Свои ранние песни я исполнял в очень узком кругу и рассматривал их как поиски жанра и упрощенной формы. Их широкое распространение не соответствовало моим творческим задачам. Это были мои «лабораторные опыты». К сожалению, некоторые люди использовали их в каких-то неизвестных мне целях, и более того, до сих пор фабрикуются фальшивки и подделки «под Высоцкого». Мне довелось самому слышать эти подделки, сляпанные на крайне низком художественном уровне, убогие по содержанию и примитивные по форме – «лишь бы хриплым голосом». Я категорически отказываюсь от участия в этих опусах. Мои ранние песни в течение последних лет не исполнялись мною даже в узком кругу. Поэтому я решил ознакомить вас с моим теперешним репертуаром. Это песни, написанные мной в последние годы. Часть из них исполнялась в кинофильмах и спектаклях, другие не исполнялись нигде, ибо у меня нет возможности выступать перед широкой аудиторией.
Я получаю большое количество писем от граждан различных возрастов и профессий, от рабочих, солдат, интеллигентов, моряков и даже от пенсионеров. И все эти люди спрашивают меня, где можно было бы услышать мои песни в авторском исполнении. Писем этих очень много – и это позволяет мне думать, что мои песни нужны людям, что они приносят им радость. Но, к сожалению, я почти никогда не могу ответить моим корреспондентам. Я даже не могу писать им, что мне запрещено петь, потому что никто официально не запрещал мне петь, ибо никто и не разрешал. Вокруг меня образовался вакуум, и хотя есть доля справедливости в упреках, адресовавшихся мне, но тем не менее песни последних лет являются новым этапом в моем творчестве, с которым я и хотел бы ознакомить вас.
Если у вас, по ознакомлении, возникнут какие-либо вопросы, пожелания, замечания, я был бы рад встретиться с вами лично.
С уважением, Владимир Высоцкий.
<18 декабря 1969 года>
Москва – Париж, М. Поляковой
Дорогая Милица Евгеньевна!
Это первое письмо, которое я пишу Вам. Не сомневаюсь, что будут и другие, и много!
Недавно я снова перечитал Ваше письмо нам с Мариной, которое Вы написали нам летом – очень теплое и милое письмо с фотографией отца Марины в роли Гришки Кутерьмы. Прочитал и очень удивился – как же так я до сих пор Вам не написал?
Марина очень много мне рассказывала об отце. Так много и хорошо, что у меня впечатление, будто я видел его и хорошо с ним знаком, так же, как мне кажется, что и Вас я встречал очень часто, хотя мы виделись всего 2 раза. Я даже расстроился, что никогда никто не напишет о Вашем муже, потому что он был очень талантлив и прожил такую яркую жизнь. Марина сказала мне, что я немного его напоминаю, и, если это так, то мне очень приятно, потому что я хотел бы быть похожим на него.
Марина очень любит отца, так же, как он любит Вас. А я, конечно же, живу наполовину ее чувствами и смотрю на людей ее глазами и отношусь к ним, как она. И мне хорошо оттого, что Вы всегда рядом с ней, а, значит, немного и со мной.
У Вас – прекрасные дети, Милица Евгеньевна! Для <меня>, конечно, особенно прекрасна – одна, но все они – очаровательны.
Конечно, жаль, что мы так мало смогли видеться в Москве, но я надеюсь на встречи с ними в будущем. И обязательно с Вами. Вероятно, летом. Чтобы Вы отдохнули здесь. А потом, если все выйдет так, как мы с Мариной придумали, – мы сможем встречаться еще чаще. Мне бы этого очень хотелось.
Пожалуйста, постарайтесь не болеть и не слишком уставать с детьми. Их ведь теперь у Вас – 9, включая внуков: небольшая колония в Maisons Laffit.
Я обнимаю Вас, желаю прежде всего здоровья, хорошего настроения и счастья.
И поцелуйте Марину, хотя я думаю, что достаточно много делаю это в письмах к ней. Но… я думаю, она не обидится.
До скорой встречи.
Володя.
Зима 1969/70 годов,
Одесса, т/х «Грузия», А. Гарагуле
(Записка)
Ну вот и все! Закончен сон глубокий!Никто и ничего не разрешает!Я ухожу отдельный, одинокийПо полю летному, с которого взлетают!
Я посещу надводную обитель,Что кораблем зовут другие люди.Мой капитан, мой друг и мой спаситель!Давай с тобой хоть что-нибудь забудем!
Забудем что-нибудь – мне нужно, можно!Все! – женщину, с которою знакомы!Все помнить – это просто невозможно,Да это просто и не нужно, что мы?
Я, конечно, вернусь, Толя! Попробую – весь в друзьях! Попробую – весь в мечтах! Или в делах! А это тебе!
Ну почему? Ну для чего – сюда?Чем объяснить такой поступок странный?Какие бы ни строились суда,На них должны быть люди-капитаны.Как жаль, что кораблей так мало строят!..
Толя! Мне очень плохо! Толя! Худо мне! Наверное, надо кончать! Кончать все!
<25 мая 1970 года>
Москва – Париж, М. Влади
(Фрагмент)
Любимов пригласил артиста «Современника» репетировать роль параллельно со мной. Естественно, меня это расстраивает, потому что вдвоем репетировать невозможно – даже для одного актера не хватает времени. Когда через некоторое время я вернусь в театр, я поговорю с «шефом», и, если он не изменит своей позиции, я откажусь от роли и, по-видимому, уйду из театра. Это очень глупо, я хотел получить эту роль вот уже год, я придумывал, как это можно играть… Конечно, я понимаю Любимова: я слишком часто обманывал его доверие, и он не хочет больше рисковать, но… именно теперь, когда я уверен, что нет больше никакого риска, для меня эта новость очень тяжела. Ладно, разберемся…
28 августа 1971 года,
Москва, Ф. Раневской
