— Гвездонь! Не жуй, говори внятно.
— Дык… Ну… Сказывали бабы… Что ты… не в обиду тебе сказано… «Зверь Лютый». Вот.
Мужик аж взопрел от напряжения. Снял шапку и лоб рукавом вытер. Пропотел от собственной смелости.
— Слыхал я такое. Правда, болтают. И чего? Куда тут мою лютость да зверство применить? Погрызть тебя, чтобы ты быстрее бежал? По воде аки посуху.
— Не! Не, не дай бог! Но люди бают, что ты… ну… типа вроде… Ловок ты, сказывают. Так это… не по-человечьи. Во всяких хитростях да мудростях… будто тебе… сама Царица Небесная щастит… Не! Это не я придумал! Бабы у нас раз балаболили, чешут мокрохвостки языки про что и не ведают…
Глава 308
Я пристально разглядывал переминающегося передо мною мужичка. Что обо мне какой-то звон идёт — я понимаю: «на чужой роток не накинешь платок». Что дела мои… не дюжинного ряда — знаю. Но что молва вот так вывернет… Ванька-ублюдок — всяких проблем решатель. По мудрости от Пресвятой Девы даденной… Это я-то?! Атеист-материалист-пофигист…
Когда простолюдин идёт к аристократу, он заранее знает — чего хочет: дай вон то, не забирай вот это. Это общее правило: начальство нельзя ставить перед выбором — оно всегда выберет наихудшее для просителя, даже не понимая сути дела. Классический пример: проект гостиницы Москва. Сталину были предложены два варианта на одном листе. Он подписал посередине.
А вот тут Гвездонь просит у меня не денег или вещей, не «милости» или «облегчения», а — подумать. Не фига себе! «Озаботься, господине нуждишкой моей…». Придумай решение его проблемы.
Мда… А не ново! В первой жизни почти все мои проекты были из серии: «этого не может быть». Задачи, от которых уже отказались другие. Не всегда из-за сложности — и другие критерии бывали. Кого инструментальная база не устраивала: «ничего приличного на этом дерьме не сделаешь», кому денег и людей не хватало, кому мозгов и понимания сущности процессов. Работать в разработке «пожарником», «аварийной командой»… это было забавно. Хотя, конечно, когда показываешь результат — «то, чего не может быть» — люди обижаются.
А с Гвездоньской заботой… чистой воды пазл: покрути в голове попадающиеся на глаза кубики и получаешь решение.
— Лады, как не помочь земляку. Дело-то простое. Тебе нужна нормальная лодия. А у меня такая есть.
— Ой, благодетель, спаситель ты мой! Милостивец! Век Богородице за тебя молиться буду!
— Да погоди ты! Здешние цены на лодии ты видал. Забудь. Лодию даю даром. Но у меня лодия не пустая, а верхом гружёная. Меха, ткани, вещи, одежда, инструмент, оружие… Цены… берем здешние, посчитаем сумму, тебе отдам за половину. Серебра у тебя столько нет. Поэтому отдаю тебе мой товар в продажу. Хочешь — здесь расторгуешь, хочешь — вверх по реке повезёшь. До Пасхи отдашь в Елно моему приказчику. И лодию, и мою долю.
Гвездонь пытался облобызать ручку, обслюнявить полу кафтана. Не получив от меня дозволения на такой способ получения удовольствия, перешёл к более привычному: как бы боярича-благодетеля малость… объегорить. Ничего враждебного. Не дай бог! Просто торг пошёл, дело знакомое, привычное, каждый свою выгоду отстаивает.
— Спаситель! Всего моего семейства от бедствий и разорений избавитель! Щедрость твоя, господине…! Так расходы ж будут. И немалые. Надоть же ж гребцов нанимать, припасы, мытарям на торгу… Как «нет»? Как это из моей доли? А ты? Мы ж доход-то пополам делим, оба в деле вровень, товарищи… А. Ну да. Эт точно: купец да боярич — что гусь да свинья…
Гвездонь был толковым купцом — въедливым и мелочным до противности: а давно ль лодка смолена? А чего тута вода внутри? А чего пары вёсел нету? А…?
Достал. Но самый крик пошёл, когда мы по списку привезённого мною барахла начали цены согласовывать. Цены на Тверском торгу я посмотрел. Но динамику их не представляю. Разброс по местности… Гвоздень весы вот везёт. В Смоленске он их продаст втрое. А в Елно — вчетверо. Потому что Новгородский товар обычно идёт в Смоленск и дальше по пути вниз. В Новгороде и свои весы такие делают. А Елно — в другую сторону, там рынок уравновешивается при чуть другой цене. Рынок купеческих весов для серебра… Застрелиться! Чтоб я в этом понимал… Нет, так-то… транспортные расходы, попутные товары, основной трафик… Факеншит! Слова знаю, а вот конкретно в эту весну, в кунах-ногатах… У меня для этого Николай был. Но его нет, и я как без рук. И без мозгов.
Забавно: обычно попаданец учит туземцев тому, что знает сам. Практически — распараллеливает применение собственных знаний. Просто много дополнительных «умелых ручек».
У меня ещё хватает временами ума — туземным знаниям научиться. Но что попаданец без знаний аборигенов — нормально жить принципиально не может, что спец из местных умеет то, без чего прогрессировать нельзя, чего попандопуло не понимает и понимать не хочет…
Попаданец — информационно ущербен. Не используя максимально знания аборигенов, а не только их рабочую силу — прогресса не получишь.
На наш с Гвездонем крик в домушке, куда меня жить в усадьбе определили, заглядывал кто-то из местной челяди. Мне не до того было — мы белку обсуждали. В трофеях полтора сорока беличьих шкурок. Но часть — осенняя белка. Не зимняя. На хрена её бить было?! И на фига я её сюда тащил?! Ну, как у покойного боярина увязано было — так в лодку и вкинул. Потом шкурки моих битых зайцев сильно озаботили. В Пердуновке этим Фанговые да Могуткины ребятки занимались. Я-то видел, участие принимал, но здесь… зайцев свежевал, как умел. А с них, оказывается, не только мездру счистить надо, но и «консервировать пресно-сухим способом»… При определённом диапазоне температур. А они у меня на распялках в сарае висели… Э-эх… «голова — два уха, в одно влетает — из другого…».
Большую часть цен мы согласовали, основные условия обговорили, пропотели оба… как в бане. Утомились — рукобитие оставили на завтра. Гвездонь ушёл, а меня в трапезную позвали, за хозяйский стол.
На улице — прекрасный весенний вечер. Светло, чисто, прозрачно. Синь небесная… хрусталь горний аж от меня и до господа бога. Воздух… не надышаться!
В трапезной… Темновато, дымновато. Пахнет подгоревшей и скисшей едой, горелым жиром от свечей и маслом от лампадки, пыльным деревом и сырыми тряпками… Во главе стола — боярское семейство. Лазарь, тощий, несколько несуразно длиннорукий, как это бывает у подростков в таком возрасте — глава семьи. Матушка его — Рада, боярыня лет тридцати. Не девушка, но ещё вполне. Две девчушки — дочери её, лет тринадцати и одиннадцати. Смотрят на меня, шушукаются и хихикают. Ещё сын, лет восьми. Тот просто рот открыл, глаза вылупил. Из старшей прислуги — один Резан. Что ненормально — должно быть три-пять человек. Ещё четверо слуг. С оружием — «ножи булатные» на поясах. И — Рыкса.
— Здравствуй, Рыкса. Что ты так рано поднялась? Тебе бы денёк-другой отлежаться надо.
Рыкса на хозяйку глянула, давай что-то лепетать. А я по её посадке на лавке вижу — рано встала. Заставили? Хозяйка сыночка ногой толкнула. Тот сперва не понял, потом опомнился — для чего собрание собралось. Начал вопросы задавать:
— Вот пустили мы тебя в усадьбу, место дали, корм наш ешь. А кто ты, что ты — мы и не знаем. Сказывают, что звать тебя Иваном, а сам ты из смоленских бояр. Так ли это?
Ну, слава богу — додумались. Спрошено — представляюсь:
— Я — Иван Рябина, сын Акима Яновича Рябины из бояр смоленских. Иду по делам торговым: посмотреть какой тут в Залесье торг идёт, да каковы цены есть. Вотчина у нас поднимается, товары есть разные, даже и редкие. Вот, к примеру, краску синюю делаем. Дорогу от Дорогобужа по Вязьме да Вазузе я посмотрел. Думаю и дальше пройти, аж до Владимира. Промеж наших князей ныне мир — чего ж не торговать-то?
Всё это, конечно, сильно длиннее — с междометиями, с рассказами о дороге, о погодах, о кое-каких товарах, вспоминая Господа нашего Иисуса и Матерь Божью Заступницу. Тут хозяйка вдруг начинает на меня наезжать:
— А вот Рыкса говорит, что ты из разбойников. Что тебя, де, их наводчик вольной волей к ватажковому привёл. Да вы, она сказывает, повздорили, и ты шишей порубил-порезал, на их место стал. Майно, разбойниками грабленое, себе взял, бедняжку-полонянку по-всяческому насиловал да мучил. А теперь усадьбу ограбил да сюда дуванить пришёл. В надежде, что никто здесь, в Твери, про тебя не знает и воровским твоим делам не помешает.
Офигеть! Вот уж не ждал — не гадал. Рыкса сидит красная, глаза в стол уставила, Резан пояс с мечом на пузе сдвинул, четверо слуг за столом — тоже за ножи ухватились. Вот сейчас она заорёт:
— Тать! Душегуб! Имать!
Слуги кинутся. Если я шиш — запаникую, кинусь убегать-драться. Тут меня и прирежут. «Русская Правда» позволяет убить обнаруженного на дворе татя при попытке побега или оказания сопротивления. А вот взятого, повязанного татя — убивать нельзя. Его надо отвести на суд. Или спровоцировать на побег. Я эти хохмочки уже проходил в самом начале своего «Рябиновского сидения».
