Выше боярина я подпрыгнуть не могу — Русью правят рюриковичи. Без искренней поддержки властей мой проект «Русь Б» — в смысле: «белоизбанутая» — в разумные сроки невозможен. А они сами… Если один говорит — «да», другой обязательно говорит — «нет». Хоть про что. Я уж не говорю, что им как-то ужаться придётся, с податями что-то сделать, как-то думать иначе… «Не схотят они».
Может и правда, жениться на Рыксе? Наловлю зайцев, выучу их на барабанах играть, буду ходить по Руси и про «белые печки» сказки сказывать? Я ж ведь не хочу ничего такого особенного! «Белые избы» здесь и без меня поставят. Во второй половине 19 века их тут много будет. Весь мой прогресс не в — «что делать?», а — «когда». Всего-то на семь веков раньше. Это ж не принципиально? Никакой особой новизны — все элементы технологии у местных есть. Но собрать вместе… Зайцам семьсот лет барабанить… Тоска-а-а…
Рыкса старательно набивалась «налезть». Как когда-то давно напрашивалась Марьяша. Не-трахнутая женщина чувствует себя брошенной, битая — ещё и боится. Успокаиваем. Успокоительное даём на пару с Суханом — о своих людях надо заботиться постоянно. Она сначала перепугалась, вспомнила недавние экзерцисы с разбойниками толпой, но мы осторожненько — девушка уже на седьмом месяце.
Кстати, её нехитрая хитрость сработала: я так и не ушёл из усадьбы, не бросил кашубку одну — «волкам на съедение». Волки — были. Два раза из лесу приходили стаи. Попасть в волка хоть сулицей, хоть стрелой — куда сложнее, чем в человека. Но огорода высокая, главное — держать ворота закрытыми и чистить снег вокруг. А то такие намёты наметает… Фраза из «Обыкновенного чуда»: «Вас пошлют убирать снег в Сибири. Весь» — актуальна и для Среднерусской возвышенности.
Несколько раз видел на реке обозы. Можно было, наверное, напроситься в попутчики. Но… нарваться можно. Что-то мне рассказы Юльки-лекарки вспоминаются. Как она с матушкой своей в Киев шла. Опять же, пример недавнего нашего проводника-«гномика»… Тут, наверняка, и еще такие водятся. «Пуганая ворона куста боится» — русская народная мудрость. «Обжёгшийся на молоке — дует на воду». Молока у нас нет, но я «дую».
Сам-то я рискнул бы. Но тащить зимой в чьих-то дровнях, в неизвестной компании, перепуганную беременную бабу с малым… «Не зная броду — не суйся в воду». Ждём. Когда вода будет.
Бросать полячку… не хотелось. Сказано же нашим народом: «бабе цена грош, да дух от нее хорош».
Рыкса понемногу оживала, что-то шила-штопала в «приданое» будущему младенцу, непрерывно щебетала про своих заборяков. Это такая разновидность кашубов, где Рыксин папа был большим начальником. Потом ему настучали по голове сильно, и сиротка отправилась в прислужницы-наперсницы к Самборине в Гданьск.
— А что у твоей княгини имечко такое… итальянское?
— Чегой-то италиянское?! И вовсе не италиянское, а наше самое исконное кашубское! У неё дед — Самбор. Первый князь Гданьский. А она вся в деда пошла. Только с дыркой. Хи-хи-хи… А раз пошли мы в баню. А я ей говорю: глянь, у тебя возле самого потаённого места, с правой стороны — родинки как крест у схизматов. Это знак: быть тебе замужем за православным. А то если муж католик — как же он туда сунется? Вот и сбылось как я предсказала.
Нарисовавшаяся в воображении цветная картинка группы юных прелестниц в бане, заставила меня приступить к рассказчице с однозначными намерениями. Впрочем, прервать её повествование такой рутинной мелочью было невозможно. Ни мои действия, ни принявший у меня вахту Сухан, не остановили её поток её мемуаров.
У меня хорошая память. Это не результат, но дар. Множество событий, людей, мелочей остаются в ней. Всё увиденное, услышанное, почувствованное. Даже и не специально запоминаемое. Есть люди с куда более лучшей памятью. Есть целые народы, представители которых способны с одного раза запомнить, например, длинную последовательность действий мастера в прежде невиданной области деятельности. Мне до такого далеко. Что родители дали — то и есть. Не порчу, улучшаю, использую. Приходит день, и какая-то мелочь, какая-то фраза просто болтающей бабёнки вдруг выдёргивается с моей свалки. И превращается в смертельное оружие мести. В точку перелома. Перелома «об колено» судеб людей, народов, царств.
«Слепо-глухой буриданов осёл» — вот наиболее точное описание моего тогдашнего состояния. «Буриданов осёл» не мог выбрать между двумя равными охапками сена. И умер от голода.
Мне голод не грозил. Но и «охапок сена» — не видно и не слышно. Всё между ушами: все варианты, все выборы, все цели. Но цели-то недостижимы!
Как жить дальше? Как жить? А жить ли? — Тьфу ты, господи! Экая хрень в голову с тоски лезет!
Два с половиной месяца я пребывал в таком «буридановом» состоянии. Изнурительно. Хочется бежать во все стороны сразу. Поэтому не делается ничего. От чего ещё тоскливее.
Наверное, это было нужно. Организму, молотилке со свалкой. Чтобы улеглось, устаканилось, выкристаллизовалось, перешло в новое качество…
Эти месяцы моя душа, как и положено душе — страдала, а вот я лично — отжимался на кулаках, молотил в войлочную макивару, сгребал снег… Может и до какого-нибудь «рекорда Гиннесса» доотжимался бы, но… В отличие от Буридана, я живу в «Святой Руси». Где бывает весна. И у меня на руках беременная баба. «Умирать да рожать — не погодить» — русская народная мудрость.
Во-от! Вот отчего бедный Буриданов ослик помер: у него бабы не было! А другой осёл — Аппулеев — наоборот, жил и процветал. «Золотым ослом» стал. Потому что у него бабы были!
В начале апреля, вдруг, среди бела дня, пошёл треск. Я сперва не понял — небо чистое, ни на грозу, ни на пожар — не похоже. Брони — вздел, Рыксу — в подвал, выскочили за ворота… Нет никого. Тут опять треск. Такой… уже к грохоту ближе.
Чисто случайно на реку глянул. Ох ты ж боже мой! Лёд ломает! Его вспучивает, поднимает, во все стороны трещины змеятся, поля ледяные сдвигаются, друг на друга налезают, крушат, крошат, крутят… Как они воду между собой зажмут — фонтаны со снегом во все стороны!
Ссыпались вниз, давай лодочку покойного боярина вверх тащить. А у реки воздух… как вино! Не просто сыростью весенней пахнет — водой. Холодной, чистой, бурлящей водой. Струя речная из ледяного плена выбралась. В ней и сила, и воля, и гнев, что к солнцу не пускали, и хмельное-дурное что-то — «Всё! Всё могу! Всё снесу!». Да дай тому Буриданову ослу такого воздуха понюхать — козликом бы запрыгал, наплевав на любое сено в любых количествах!
Вытащили лодочку повыше, закрепили. Просмолить надо, смола в усадьбе есть. Начали собираться. Рыкса как почуяла, что дело к дороге — опять в плач. То боится, что я её тут с дитём брошу, то тревожится, что я её майно заберу. Насчёт майна — она права, «жаба» — существенный элемент моего мировосприятия. Лучше я всё на себя запишу, а уж потом, что надо будет — то и подарю. Ванька-благодетель… Но увозить-то всё надо — люди прохожие приберут, не побрезгуют. А ещё она просто от страха воет: рожать боится.
Она права — в любой момент «треснуть» может. Но и спешить нельзя: ледоход на Волге идёт не в один раз. Точно — к ночи лёд снесло, вроде — чистая вода. Утром выхожу — торосы от края до края, вода верхом идёт. Чуть нашу лодочку не унесло. А лодочка… как та пирога долблённая у Робинзона Крузо, которую бедняга так и не смог стащить к воде в одиночку. Здесь — «рязаночка» на 12 гребцов. И мы её с Суханом снова вверх… от половодья по оврагу. Как сами не родили…?
Три дня река шутки шутила: то — чисто, то — лёд несёт, вода то — спадать начинает, то — опять вверх лезет.
Наконец, у меня терпелка кончилась: оставили лодочку на воде, нагрузили её барахлом выше бортиков, посадили бабу на руль — чтоб я ещё когда в жизни такою глупость повторил! — и выпихнулись.
Сперва суеты много было, лодочка подтекает маленько, баба ноет, дитё плачет. После разошлись: Сухан веслами машет, я рулю да воду вычерпываю. Но главное — Волга. Она — несёт. Она так несёт… Чуть Тверь не проскочили! Выгребали, выгребали… выгребли. А Рыкса уже… подолы мокрые да не от речной водицы. Сама то вздёргивается, то глазки закатывает. Я, конечно, понимаю, что у заборякских баб роды — как и у всех остальных. Но принимать участие — не горю. Такая форма «дружбы народов»… — для меня не сильно привлекательна.
Пока в усадьбе разговаривали, Рыкса всё больше рассказывала, как её княгиня любит-уважает. Типа:
— Как придём в город — сразу на княжий двор. У Самборины всё хорошо в доме сделано, она — и примет, и обиходит. Уж мы-то с ней — завсегда душа в душу…
А вот как припёрло — о другой заговорила:
— Иване, тама вона, по левой стороне третий дом. Там боярыня Рада живёт. Скажи ей, слуг пусть даст, не дойду я. Ой лихо мене лихонько…!
И я — бегом! С пристани в город и обратно. Куча суетни, крикни и нервотрёпки. Приволок повитуху со слугами.
