— Даниэль, но мы же еще раньше договорились, что в Дейнсбери вы можете вести себя как заблагорассудится, а в городе будете строго соблюдать все принятые правила поведения.
— Но вы же не разрешили мне ехать в Дейнсбери! Вот и результат. Думаю, что в будущем разумнее не оставлять меня одну в Лондоне, а брать с собой.
Граф не успел опомниться, как Даниэль вырвалась из его объятий, соскочила с кровати и принялась танцевать, взглядом приглашая его присоединиться. Сопротивляться такому вызову было невозможно. Джастин тоже спрыгнул с постели и принялся ловить жену. Даниэль с громким хохотом спряталась за стул; Линтон попробовал вытащить ее оттуда, но Даниэль уже сама выскочила из своего убежища и в два прыжка очутилась на другой стороне комнаты. Джастин бросился за ней.
Супруги с хохотом бегали по комнате, перепрыгивали через стулья, падали на кровать… На миг остановившись, Линтон представил всю эту картину со стороны. Тридцатипятилетний мужчина, один из признанных членов высшего общества английской столицы, носится абсолютно голый по комнате, играя в салочки с такой же обнаженной женщиной, которая имеет честь или несчастье быть его женой…
Даниэль оказалась проворнее мужа, и он сменил тактику, неподвижно застыв посреди комнаты. Она тоже остановилась. Ее лицо пылало, глаза сверкали, грудь высоко вздымалась.
— Идите ко мне, — потребовал Джастин. Даниэль отрицательно помотала головой.
— Идите сюда! — повторил он, раскрыв ей навстречу объятия.
Она долго смотрела на него, как бы изучая.
— Вы просто великолепны, супруг мой, — наконец выговорила Даниэль прерывающимся голоском и бросилась ему на шею.
— Несчастный, — пробормотал Джастин, — что ты такого сделал, чтобы ее заслужить?
Он почувствовал, как Даниэль прижимается к нему всем своим гибким, горячим телом.
— Представляю, как неотразимы вы были в молодости, — удовлетворенно прошептала Даниэль…
Глава 10
— Мне кажется, Питер, что кузнец заломил слишком большую цену за подковку лошадей.
Даниэль оторвалась от толстой бухгалтерской книги, которую внимательно изучала за конторкой в библиотеке, и подняла глаза на Хавершама. Этот разговор происходил через пару часов после игры в салочки. Но ни по глазам Даниэль, ни по всему ее виду нельзя было догадаться о недавних проказах с супругом. Простое утреннее платье, с очень маленьким кринолином, волосы, не тронутые пудрой, свободно падают на плечи. И серьезный, хмурый взгляд…
Питер Хавершам уже знал, что подобное выражение на лице хозяйки предвещало бурю, грозившую кое-кому подпортить настроение в это солнечное утро.
— Я лично не заметил никаких погрешностей в счетах, леди Данни, — оправдывался Питер.
— Это потому, что вы ничего в этих делах не понимаете. — И Даниэль ткнула указательным пальчиком в один из пунктов на странице бухгалтерской книги. — Максимилиана подковали два месяца назад. После этого мы с Джоном решили дать коню три месяца отдыха на пастбище, поскольку у него растянуто сухожилие. Как же могло получиться, что месяц назад ему понадобилось сразу четыре новых подковы? Нет, мы не заплатим месье Харкеру по этому счету! И с его стороны очень глупо думать, что нас можно так легко провести!
«Глупо думать», — усмехнулся про себя Питер. Многие ли из кузнецов, обслуживающих владельцев огромных дворянских угодий, могли предполагать, что их счета попадут в руки дотошной, скрупулезной и неплохо разбирающейся в этом деле юной графини?!
— А вот еще одна небольшая проблема, Питер, — продолжала Даниэль, перелистывая бухгалтерскую книгу. — Отгруженная нам партия кларета была возвращена виноторговцу. Мы обнаружили в ней одну бутылку с прокисшим вином. Как вы понимаете, пришлось вернуть все. Виноторговец выставил нам вот этот счет за перевозку. Но мы оплатим только половину! Ведь это будет справедливо, вы согласны?
— Похоже, дорогая супруга, вы совсем замучили моего бедного Питера, — раздался с порога голос Линтона. Он вошел в библиотеку и закрыл за собой дверь.
— Вовсе нет! — запротестовала Даниэль. — Я не собиралась этого делать. Питер, разве я вас мучаю?
— Конечно, нет, — поспешно подтвердил Хавершам. — Скорее эта участь ожидает кузнеца, подковывающего наших лошадей, и виноторговца, поставляющего кислое вино.
Джастин усмехнулся. Он был в отличном настроении, ибо с честью выдержал нелегкий спор со своей матушкой, доказав ей, что воспитанием Даниэль имеет право заниматься только он сам или в редких случаях ее дедушка и бабушка. Сейчас, глядя на жену, он еще раз убедился, что не зря конфликтовал со старой графиней. Черты сорванца, еще порой заметные в Даниэль, задевали только его и никого больше. Он один имел право на их исправление в женщине, которую обожал. Джастин мог бесконечно смотреть на жену, восхищаясь ее нахмуренными, как сейчас, бровями, сжатыми губками, острым, бескомпромиссным взглядом, который она только что бросила на Хавершама, проверяя счета.
Уже не один раз за последние полгода граф выслушивал оптимистичные доклады своего дворецкого о том, насколько удалось уменьшить семейные расходы и какие суммы из высвободившихся денег можно направить на аренду ферм или поддержку нуждающихся работников. За два прошедших месяца Даниэль уже несколько раз успела побывать в самых дальних уголках Дейнсбери и узнать о тамошних делах больше, чем Джастину казалось нужным вообще.
— Вряд ли у нас есть серьезные финансовые проблемы, любовь моя, — сказал Линтон, просмотрев последние записи в книге. — Все, о чем вы говорили здесь с Питером, составляет очень небольшие суммы.
— Согласна. Но главное — принцип. Если вы позволяете себя обкрадывать по мелочам, милорд, то тем самым молчаливо потакаете более серьезному воровству в будущем.
Джастин никогда не забывал, что его супруга происходила из семьи Сан-Вареннов, где все без исключения обладали столь типичной для французской аристократии хозяйственной жилкой. Кроме того, Даниэль и сама успела узнать, что такое бедность и недоедание, и потому не могла спокойно выносить пустые траты. Правда, при этом никто не смог бы обвинить ее в скупости.
— Поступайте так, как считаете нужным, — заключил Джастин, привычно ущипнув жену за щечку.
Питер потупил глаза в пол. Хозяева порой вели себя так, как будто в комнате больше никого, кроме них, не было, но это нимало не обижало Хавершама. Наоборот, он внутренне чувствовал удовлетворение подобным доверием к себе.
В дверь постучали, и на пороге появился Бедфорд. В руках у него был серебряный поднос, на котором лежала чья-то визитная карточка.
