С тех пор прошел год. И вот в начале сентября 1859 года в Петербурге появился сын родной сестры Козьмы Беляева, мелкий купец, звавшийся Иваном Мартьяновым. Пришел он к вдове и завел с ней разговор, о содержании которого нам ничего не известно, но можно предположить, что Ивану просто захотелось получить долю наследства, оставленного дядей. Вскоре после этого Мартьянов объявился в приемной столичного генерал-губернатора и подал заявление, в котором завещание Козьмы Беляева от 10 мая 1858 года и сохранную расписку от его имени на 272 663 рубля 30 копеек называл подложными и просил личного вмешательства генерал-губернатора для восстановления справедливости.
Заявление Мартьянова было передано в Санкт-Петербургскую управу благочиния, в чью компетенцию входило рассмотрение исков по гражданским делам. Там никаких нарушений в порядке вступления вдовы Беляева в права наследства не обнаружили и посоветовали Мартьянову обратиться с заявлением о подлоге завещания в Гражданскую палату. Последний, по-видимому, собирался продолжить борьбу, но вскоре с подозрением на холеру был доставлен в приемный покой Обуховской больницы, где и умер.
Далее последовал целый ряд событий, являвшихся звеньями одной цепи. Так, в 1860 году умер Макар Афиногенович Целебровский – человек, написавший текст завещания Беляева и способный рассказать историю этого документа. Спустя некоторое время в Петербурге появилась мать умершего от холеры Ивана Мартьянова – Надежда Васильевна Мартьянова. Она сделала то, что не успел ее сын, а именно – предъявила в Санкт-Петербургскую Гражданскую палату «спор против завещания Козьмы Беляева», при этом женщина прямо заявляла, что имел место подлог и присвоение денег. Но миновало всего три недели с подачи Мартьяновой ее заявления, и она скоропостижно умерла, оставив, однако, после себя завещание, в котором назвала своих наследников и настойчиво рекомендовала им не оставлять попыток вернуть украденное состояние. Ее преемниками оказались некто Иван Алексеевич Ижболдин, его супруга Анна Николаевна, а также Зоя Николаевна Пешехонова. Все они были жителями Сарапула, вели там торговые дела, но «беляевские миллионы» показались им настолько серьезной целью, что, оставив дела в родном городе, они на многие годы поселились в Северной столице.
Между тем продолженный покойной Надеждой Васильевной Мартьяновой «спор против завещания» лежал в Гражданской палате безо всякого движения. Чтобы возобновить рассмотрение дела, Ижболдиным пришлось переоформить бумаги, указывая самих себя в качестве истцов.
Иван Ижболдин по приезде своему в Петербург обратился с просьбой о содействии к некоему Федору Карловичу Кемпе, своему другу, бывшему одно время в числе управляющих Мясниковых. Своим местом он был обязан протекции Козьмы Васильевича и после смерти последнего довольно быстро его лишился. Кемпе прямо заявил Ижболдину, что завещание от имени Беляева подложно и что оно было написано после смерти купца по инициативе братьев Мясниковых доверенным конторщиком по фамилии Караганов, умевшим подделывать подпись хозяина. Далее Кемпе рассказал Ижболдину, как Иван Мясников принес в контору сохранную расписку Козьмы Беляева на сумму 300 тыс. рублей, указав при этом, что покойный хозяин написал бы столь ответственный документ только на гербовой бумаге и ни за что бы не воспользовался обычной писчей. В общем, сведения, полученные от Кемпе, укрепили намерение Ивана Ижболдина разоблачить подлог и привлечь аферистов к суду.
Начал Ижболдин с того, что попытался встретиться с доверенным конторщиком, упомянутым Кемпе, но это ему не удалось, так как тот служил управляющим на одном из заводов Мясниковых и в Петербурге практически не появлялся. Но Ижболдину все же удалось разыскать двоюродного брата конторщика, который поведал ему много интересного. Например, он сразу подтвердил факт подделки подписи Беляева братом, после чего добавил, что Мясниковы были крайне озабочены поисками людей, которые согласились бы подписать завещание в качестве свидетелей. От него же Ижболдин узнал и точный адрес проживания конторщика.
Тем временем закончился 1861 год, но Иван Ижболдин не оставлял своих поисков. Он уже, видимо, нисколько не сомневался в том, что подлог имел место, а раз так, украденное имущество и деньги можно вернуть. Его помощником в борьбе с аферистами стал отставной коллежский секретарь Николай Семенович Герман. Вдвоем они явились к конторщику, предложив ему чистосердечно во всем признаться и обещая взамен спасти его от каторги. Однако Караганов ничего им не сказал, и партнеры вынуждены были уйти ни с чем.
Затем Ижболдин отправился к дяде Караганова – купцу Федору Красильникову, недолюбливавшему своего племянника. Последний, очевидно, дал Ижболдину несколько дельных советов, так как следующий его шаг оказался весьма удачным: он встретился с Василием Михайловичем Китаевым, много лет служившим в качестве камердинера у Козьмы Беляева.
Прежде всего Василий Китаев подтвердил в общем и целом слова Федора Кемпе, добавив к тому же несколько любопытных деталей. В частности, он сказал, что в день смерти Козьмы Беляева в дом явились квартальный надзиратель с помощником для проведения необходимых в подобных случаях мероприятий: описи личного ценного имущества и опечатывания бумаг. Их встретил у входа Александр Мясников, который уже служил офицером жандармского корпуса, и заявил прибывшим, что сегодня им работать в комнатах никак нельзя, поскольку вдова очень расстроена, пусть полицейские приходят завтра. На следующий день полицейские явились опять и опечатали некоторые вещи в кабинете умершего купца. Все действия полиции были абсолютно бессмысленны, поскольку весь предшествующий день и вечер братья Мясниковы были заняты тем, что перевозили к себе домой архив купца.
Рассказ Китаева был исключительно важен, так как опровергал достоверность полицейского протокола от 24 сентября 1858 года. Напомним, что этот протокол предъявлялся вдовой в Первый департамент Санкт-Петербургской Гражданской палаты наряду с завещанием и формально он тогда же должен был быть проверен. Если протокол оказался подложным, то уже одно это позволяло оспаривать законность вступления вдовы в права наследования. Если Екатерина Васильевна Беляева, будучи прекрасно осведомленной о подложности документа, согласилась тем не менее представить его в палату, значит, она принимала непосредственное участие в организации подлога.
Отставной коллежский секретарь Николай Герман, уже упомянутый выше, тоже не сидел сложа руки: он разыскал некоего купца Ивана Чонина, присутствовавшего на похоронах и поминках Козьмы Беляева. Чонин сказал Герману, что на поминальном обеде вопрос о завещании поднимался несколько раз, причем вдова покойного в присутствии многих свидетелей утверждала, что Козьма Беляев завещания не оставил.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
