доказывала Линда Колли (Linda Colley), нацию.
Глава VI
Подражание французам
Либерализованный легитимизм?
«Когда Наполеон расширил пределы своей власти… его военные противники — хотя ни в коем случае не все — поняли, что с ним можно справиться только с помощью тех же средств, которые способствовали его победам; их собственные силы следовало, хотя бы отчасти, сделать подобными французским. Армии, с которыми они привыкли вести тонкие стратегические игры, не справлялись… со стремительным наступлением разносящих пожар крестоносцев…»[219]
Как подразумевает Альфред Вегтс, реформы, которые охватили Европу в наполеоновский период, не ограничивались Французской империей. Континентальным державам, столкнувшимся с реалиями французского военного могущества, рано или поздно приходилось начинать процесс перемен. Размах этого процесса, однако, остаётся спорным. Современникам эти преобразования представлялись огромными, так один французский наблюдатель даже заметил, что происходящее было «сменой, так сказать, образцов, когда на вооружение брались принципы власти и монархии, принадлежащие Наполеону, а на либеральном знамени легитимистских монархов было начертано «освобождение всех наций»». Да и историки склонны к таким суждениям. Так, Бланнинг утверждает:
«Когда наполеоновская Франция скатилась к военной диктатуре, именно старорежимные государства ввели программы модернизации, мобилизовали гражданские ополчения, объявили всеобщую войну и использовали риторику освобождения»[220].
И всё же ключевым словом здесь скорее всего является «риторика», поскольку перемены были ограничены. В Пруссии, стране, бесспорно, самого радикального реформистского движения — реформаторы типа Штейна (Stein)[221] вскоре горько разочаровались, а в других странах основы государства и общества по большей части не изменились ни на йоту. Таким образом, хоть и соблазнительно приписать падение Наполеона перенятию его противниками принципа «нации под ружьём», нам, видимо, следует здесь проявить определённую осторожность. Как замечает Хью Стречен, старый режим «предпочитал подражать мишуре «нации под ружьём», а не её сущности»[222].
Испания: эпоха Годоя
Реформы как реакция на французское могущество предшествуют Наполеону, и поэтому не могут быть отнесены исключительно к периоду наполеоновских войн. Если начать с Испании, то здесь преобразования можно связать по времени с окончанием войны Первой коалиции 1793–1795 гг. Как уже отмечалось ранее, Мануэль Годой, королевский фаворит и первый министр, отреагировал на поражение Испании упорными попытками проведения модернизации. Короче говоря, чтобы стимулировать расстроенную испанскую экономику и удержать государственный долг в терпимых границах, он начал с отчуждения земель церкви и взимания новых налогов с имущих классов, включая дворянство. В то же время прилагались значительные усилия, направленные на разрушение провинциальных привилегии и укрепление власти государства. Центральным элементом этого проекта, однако, являлась военная реформа. После заключения мира с Францией, гарантированного семейным договором 1761 г., Карлу III удалось сосредоточить силы на строительстве испанского военно-морского флота, предназначенного для оттеснения британцев. Ослабленная армия поэтому была разбита «народным ополчением». Годой, совершенно не доверявший французам и убеждённый в том, что Испания должна восстановить свои сухопутные войска, чтобы не потерять статус великой державы, почти с самого момента подписания мира настаивал на важности военной реформы, а договор о союзе с Францией, подписанный в 1796 г., был инструментом, позволявшим ему выиграть время для осуществления этого проекта. В число целей Годоя входили новая система набора в армию и её организации, современная тактика и повышение качества подготовки офицеров и солдат.
Карл IV, убеждённый доводами своего фаворита, в апреле 1796 г. дал согласие на образование специальной комиссии, задачей которой являлась разработка всесторонней программы реформ. Тем не менее, хотя компетенция её была очень широкой, даже те её члены, которые были искренне преданы делу перемен, вскоре обнаружили, что их совсем не интересует фундаментальное обновление. Правда, они проявляли определённую неприязнь к таким привилегированным структурам, как чрезмерно раздутая королевская гвардия, и хотели покончить с освобождениями, которые спасали многие провинции и города от воинской повинности, но одновременно в согласии с общепринятыми представлениями XVIII столетия доказывали, что армии из граждан неэффективны в военном отношении и что воинская повинность не должна касаться тех, кто может более действенно помочь государству иными средствами. Поэтому члены комиссии, совсем не стремившиеся подражать французской модели, полагали, что Испания должна сохранить старую избирательную жеребьёвку со всеми её освобождениями и в то же время принять на вооружение прусскую систему, согласно которой мобилизованные на военную службу большую часть времени проводили дома, в надежде, что это сделает военную службу более-менее сносной. Однако, хотя эти предложения имели скромный характер, они всё-таки были достаточно радикальными, чтобы выявить препятствия, на которые наталкивалась реформа. Значительная часть двора и военной верхушки считала Годоя выскочкой, а его планы к тому же нарушали многочисленные имущественные интересы, и именно поэтому их по большей части заблокировали, а самого Годоя в 1798 г. вынудили уйти в отставку с поста государственного секретаря. Что же касается результатов, то они на этой стадии были минимальны: всё, чего удалось добиться, — набор в провинциальное ополчение на территории Валенсии, ранее освобождённой от этой повинности.
Однако, несмотря на падение Годоя, военные проблемы вскоре вновь попали в центр внимания. В 1801 г. французское давление вынудило Испанию напасть на Португалию, а Годоя назначили командующим собранной для этого армии. Хотя португальцев быстро разбили, эта кампания оставляла желать много лучшего: мобилизация заняла массу времени, серьёзный характер имели проблемы снабжения. В конце концов, король, убеждённый в необходимости существенных улучшений, сделал Годоя генералиссимусом и приказал ему заняться фундаментальной реформой, следствием чего стала последовательная реорганизация пехоты, кавалерии, инженерных частей, артиллерии, королевской гвардии и провинциального ополчения, а также внедрение французской тактики (в этом отношении следует заметить, что уже во время войны 1793–1795 гг. значительно возросло число полков лёгкой пехоты). Тем не менее реальные достижения были не больше, чем раньше. Мало того, что постоянно присутствовал дух импровизации, — некоторые новые законы приходилось ценой большой путаницы тут же переделывать — но основные вопросы, например набор в армию, остались совершенно не тронутыми, и единственным изменением в этом плане стало распространение старой системы sorteo (рекрутский набор по жеребьёвке. — Прим. пер.) на всю
