и страстный — вот каким он был по сути своей. И всякий раз это было новое откровение.
Когда, наконец, мы отступили друг от друга, я прислонилась к его груди, укутанная объятием его рук. Я сознавала, что мне следует уйти, сделать хоть один шаг прочь. Если бы я это сделала, наутро я смогла бы проснуться и вернуться к своей прежней жизни. Я сумела бы притвориться, что страстью пылаю лишь к моим садам. Однако я узнала, каково это, когда тебя касаются вот так — я жаждала этого — и мне было до боли жаль, что этой частью своей сущности я пренебрегала настолько долго.
Теперь я целовала его сама. Мои руки зарылись в его волосы. Я вдыхала его запах. Словно тонкое податливое тростниковое удилище, я склонялась, вжимаясь в тепло его тела.
Но эти чары разрушил чей-то смех, раздавшийся откуда-то поблизости, и мы оба отпрянули друг от друга, отступив на шаг.
Смех раздался снова — дальше, несли нам послышалось сперва. Мы оба вздохнули с облегчением.
Мэттью склонил голову, прислонившись лбом к моему лбу, вновь взял мою руку, на тыльной стороне моей ладони выводя невидимые круги своим большим пальцем.
— Винсента, — мое имя он произнес будто молитву.
Это было сказано с таким благоговением, что я не могла поступить иначе, чем прошептать:
— Пойдем ко мне в коттедж.
— Кто-нибудь может увидеть нас вместе.
— Жди тут десять минут, а потом иди следом за мной. Ни у кого не вызовет подозрений то, что ты проверяешь теплицы.
— Посреди ночи? — спросил он.
— Это лишь пойдет на пользу твоей репутации эксцентричного садовода.
В ответ он со смехом фыркнул, запустил руку в свои густые волосы, пропустив пряди меж пальцев, и, решившись, сказал:
— Через десять минут я пойду следом за тобой.
Мое сердце билось так сильно, что стук его отдавался в горле, в смятении шагала я по дорожке, что петляла через зеленые комнаты сада, а затем вывела меня на променад.
Как только я очутилась в своем коттедже, то сразу направилась к своему туалетному столику и принялась высвобождать свои волосы из того изысканного узла, в который уложила их служанка в начале этого вечера. Одну за одной вынимала я шпильки, кладя их на блюдечко китайского фарфора и каждый звук, с которым очередная шпилька звонко стукалась о блюдце, пунктиром старинной китайской пытки отмерял мое томительное ожидание.
Раздался тихий стук в дверь — в точности через десять минут после того, как я оставила Мэттью в саду. Когда я добежала до входной двери, он уже вошел в дом — сюртук снят, шейный платок развязан и свисает с его шеи двумя длинными полосами поверх его рубахи.
Без слов я повернулась к нему спиной — и через плечо следила, как он расстегивает каждую из множества пуговиц на моем платье своей твердой, терпеливой рукой.
Бэт
21 мая 1944 год
Моя дорогая Бэт,
Знаю, прошло слишком много времени с той поры, как я выслал тебе предыдущее мое письмо. Это все война виновата… тяжким грузом давит она, проклятая, одна она засела в уме.
Парни в моем взводе о таком не говорят, но я сказать могу. Только вот на днях Паркер начал приходить в себя, а то ведь несколько недель к ряду ходил как в тумане, все из-за того письма, что получил от жены своей. Он теперь гордый молодой отец, дочь у него родилась, однако не известно, через сколько недель или месяцев увидит он свою дочурку, если вообще уцелеет на этой войне.
Порой я сомневаюсь, честно ли я поступил, попросив тебя быть моей. Правда в том, что я всегда задумывался, а что было бы, коль твоя тетушка жила б поближе к нашей ферме. Что если бы ты не уехала, когда мы были детьми или если б я сказал тебе верные слова тогда, когда мы видались с тобою в прошлом году.
Слишком много «если» в одном письме. Просто знай, что я всегда жду-не-дождусь твоих писем.
Со всей моей любовью и привязанностью,
Колин.
— Хорош уже возиться со своим подолом! — Рут снова шлепнула Бэт по руке, когда та опять принялась обдергивать на себе одолженное у подружки платье.
— Ты славно выглядишь, — сказала Петунья, смеясь. Девушки шагали по длинной, мощеной толченым гравием и обсаженной по обе стороны липами дороге, поднимавшейся вверх, на холм к Хайбери Хаус.
Лэнд-герлз отправились на танцы все вместе, вшестером, похожие в своих лучших нарядах на стайку взбудораженных попугайчиков. Кристин и Энн на двух старых велосипедах заехали на ферму Темпл Фосс, чтобы забрать по пути Бэт и Рут. Кроме того, к ним присоединились Петунья и еще одна девушка по имени Джемайма, для которой в Южном Уорикшире все было внове и которая еще только начала набивать мозоли на руках.
Капитан Гастингс — он попросил, чтобы Бэт звала его просто Грэм, — попытался было настоять на том, чтобы самому зайти за ней на ферму и проводить до поместья.
— Так будет правильно, — сказал он накануне днем.
А она рассмеялась:
— Что может быть правильным, коль война идет? Кроме того, Вам нету никакого резона проделать весь этот путь лишь для того, чтобы вернуться точнехонько туда, откуда вы вышли. Я пойду с другими девчатами, а вы сможете встретить мня там. Буду чувствовать себя ну чисто Золушкой, пробирающаяся на бал.
Он обиделся, но согласился, а она была и рада, ведь собираться вместе с подружками было так весело. Это было похоже на то, как если бы вокруг нее носилась ватага сестер, которых ей так не хватало. Рут учила Кристин, как подкалывать локоны на висках. Энн перепробовала каждый образчик губной помады на ферме, прежде,
