Это было несколько… обидно. Я угрюмо отряхивался. Потом начал искать глазами свалившуюся шапку. Женщина, несколько приутихшая, ткнула пальцем в сторону:
— Туда вон. Картуз твой тама.
И снова захохотала в голос:
— Ты… так это через голову… ха-ха-ха… а пыль-то столбом во все стороны… о-хо-хо… и на четвереньки — оп! и встал… ой, не могу… будто… ой живот болит… как щеня какая… гав-гав… ой держите меня… в-вид-то… совсем ошалевший… глазками так луп-луп… ой, не могу…
Мне надо бы было обидеться. Типа: а кто тут смеет над «Зверем Лютым» хохотать-смеяться?! А ну всем молчать — покусаю-зарежу! Р-р-р…
Но женщина смеялась так заразительно, так весело… Я представил себя со стороны… стоящим на четвереньках на песчаном склоне, отфыркивающегося и отплёвывающегося от песка… с таким глупым, растерянным видом… И рассмеялся сам.
— И правда — глупый видик был. Лихо она меня. А я и не ожидал. Слушай, а она кто? Ручка у неё… щека до сей поры горит.
— Она-то? Так посадникова дочка, Катенька. А ты и не знал? Ха-ха-ха… А я в няньках при ней. Гапкой кличут. Гапка — туда, Гапка — сюда. А деда нашего зовут…
Стоп! Не фига себе! Факеншит уелбантуренный!
Нейросеть типичная, класс — заурядная, бывшая в употреблении, под названием — «молотилка моя единственная», собрала воедино кучу мелких информационных осколков, разложила их в нужном порядке, и они щёлкнули — сошлись. Почти без зазоров.
«Аналогичный случай был в Бердичеве»… Хотя, правильнее — в русской классической литературе. А какая разница? Главное: аналогия между наблюдаемой и читанной когда-то ситуациями позволяет делать предположения о неизвестных пока связях, заполнять лакуны и обосновано формировать множество возможных исходов.
Прилепив лейбл: «Плавали, знаем» я мог теперь значительно точнее очертить контуры, зафиксировать различия и сузить множество вероятностей.
— Погоди. «Гапка» это по церковному «Агафья»? А «Катенька» полностью будет «Катерина Ивановна»?
Женщина непонимающе смотрела на меня. Ну, конечно, ну это ж все знают!
— И вы сводные сёстры? От разных матерей, от одного отца?
Она хмыкнула.
— Скажешь тоже! Сёстры… Мать моя у боярина робой была. Ну, и принесла меня. После, как он оженился да Катенька родилась — меня к ней приставили. Я — роба, нянька, она — госпожа, боярышня. Какое сестринство? Хотя конечно… родная кровинушка. Одни мы — матери-то у нас у обеих померли. Я с ней — во всюда. На зиму вот в монастырь посылали. Для добронравия научению. И я с ней. А как же? Вот, нынче осенью замуж её выдадут, просватали уже, и я с ней на новое место пойду. В стольный город, в Смоленск. Только, говорят, у жениха у нашего, у казначея городского, житьё не сильно веселое, да и голодновато он прислугу держит…
— Как «у казначея»?! Он — жених?! Он же вдовец! Он же лысый, старый, жадный, злой…
Агафья напряжённо смотрела на меня. Потом вдруг начала хохотать, тыкая в мою голову пальцем.
— Ой не могу! Лысый лысого хаять вздумал! Ха-ха-ха…
— Но я ж не старый!
Она успокоилась, отдышалась и вдруг, с тоской в голосе, сказала:
— А может оно и к лучшему? Что старый. Надоедать не станет. Всякой гульбы, веселия-непотребства… не будет. Муж-то в годах — не вертопрах какой, человек солидный, с положением. Да и пустое это: дело решённое, посадник казначею «добро» дал. А Катенька — девочка правильная, благовоспитанная, отцу не перечит, из воли родителя не выйдет. Ладно, пойду я. Чего языками-то попусту…
Она повернулась уходить к лодочке, в которую уже села Катерина со слугой. Но я ухватил Агафью за рукав.
Я уже извинялся перед всеми, что в школе учился? — Была такая скорбная страница в моей жизни. Вот и выдал, совершенно автоматически, просто цитируя классика, да и ещё не вполне точно:
— Постой. А ведь у папаши княжьих-то денег недостача.
Весёлое выражение сошло с её лица. Она явно испугалась.
— Что ты это, почему говоришь? Не пугай, пожалуйста, от кого ты слышал?
— Не беспокойся. А вот что хотел я только на сей счет в виде, так сказать, «всякого случая» присовокупить: когда потребуют у папаши сотни три гривен, а у него не окажется, так чем под суд-то, а потом под кнут на старости лет угодить, пришли мне тогда лучше вашу монашку секретно, я ей серебро, пожалуй, и отвалю.
— Ах, какой ты… подлец! Какой ты злой подлец! Да как ты смеешь!
Ушла она в негодовании страшном, уже у лодочки обернулась и плюнула на песок в мою сторону. Лодочка с боярышней и слугами поплыла на ту сторону озера. Судя по движению голов, госпожа что-то спросила у служанки. Возможно, о нашем с ней разговоре, но та только досадливо дёрнула плечиком и отвернулась.
Мда, Достоевский, «Братья Карамазовы», завязка одной из линий. Только я не Митя Карамазов. Это для него:
«Главное, то чувствовал, что «Катенька» не то чтобы невинная институтка такая, а особа с характером, гордая и в самом деле добродетельная, а пуще всего с умом и образованием, а у меня ни того, ни другого».
А я-то…! А у меня-то…! И того, и другого хоть… ешь!
Но нахрена я в это дело лезу?! У меня что — других забот мало?! Вот только достоевщины мне тут… Ассоциативный кретинизм? Мне все эти страсти с душевнобольным надрывом… Особенно — сейчас. И кто меня за язык тянул?! Может, как-то… обойдётся?
«Нельзя не пожалеть, Что с этаким умом… — Нельзя ли пожалеть О чём-нибудь другом?».
Как я понял из бесед с туземцами, Княгина горка над Проклятым озером была местом чисто девических прогулок с целью вознесения молитв о добром муже. Связь между христианской молитвой о ниспослании счастливой семейной жизни и судьбой языческой княгини, похороненной живьём, казнённой мужем столь страшным образом за блудливость… Фокусы массового сознания вообще, и женского — в частности, не раз оставляли меня в недоумении.
Пара часов проведённых нами в лесу на древнем могильнике, казались попусту потраченным временем. Но это была необходимая пауза: остальные игроки тоже должны были сделать свои ходы.
Из посада не видать, а с воды хорошо просматривается подход к воротам Вержавского детинца. Далековато, но можно углядеть фигуру Ряхи, спускающегося от крепости в компании нескольких штатских. А топают они… всё правильно — в сторону нашего постоя.
На постое вкусно пахло готовящимся обедом.
— Все на месте?
— Все. Только вас ждали. Давайте к столу.
— А Ряха где?
— Только пришёл. На кухне крутится — хозяйке помогает.
Пока руки помыли, пока расселись, молитву застольную прочитали… Ряха туда-сюда суетится, миски подаёт, хлеб нарезает… Тут за стенкой характерный звук: выворачивает кого-то. Рвёт кого-то аж в захлёб. Я человек не брезгливый, но под такой аккомпанемент щи хлебать… Хоть бы и с мясом…
Хозяйка подскочила. Слышу на улице:
— Сынок! Да что ж с тобой такое? Съел чего?
А в ответ «бу» да «бэ». По звуку можно определить — уже желудочный сок пошёл.
— А ну стоп! Ложки положить! К еде не притрагиваться!
Я на Ряху смотрю — он на меня. Как я начал улыбаться… по-волчьему… так он и кинулся. Бежать в двери. Но… мордой в стенку. Я же не зря своих ближников на скорость реакции тренировал. А Ноготок всегда специалистом был. По апперкотному предотвращению побегов.
Кляп, мешок, подвал… У хозяина там — кадки пустые из-под капусты стоят. И мы между ними. Что характерно: никакого шума-пыли, крика-мордобоя. Вот прошли трое-четверо мужичков по двору из поварни в погреб. И — ничего. И это хорошо, потому что на соседнем дворе крутится компания кое-каких как бы тамошних гостей. Как бы приватного вида. Хотя госслужбой от них на версту несёт.
Вам никогда яйца досками не зажимали? Я не про пасхальные. С последующим усилением давления путём закручивания верёвки? Тогда вам Ряху не понять.
Со стороны глядя скажу: известная пытка инквизиции с наложением верёвочной петли вокруг головы и последующей закруткой, даёт очень сходный эффект. В части вылупления гляделок. И что характерно — тихо. Поскольку во рту — кляп. А чего нам его брехню слушать?
Ноготок верёвочку крутил, пока подопечный не обделался. Как свежим дерьмом потянуло, так и кляп вынули.
— Ну вот — это так, для разминки пальчиков перед работой. Теперь ты сказываешь, чего спросят. Или не сказываешь. Тогда я делом займусь.
Эх, Елицы тут нет — она такие вопросы задаёт! А я, увы, только по самым очевидным вещам.
Да, служил у казначея. После ушёл к купцу-суконщику. Потом с новым хозяином разругался, стал назад проситься. Казначей и посоветовал ко мне в службу. Доносил и пересказывал. Что сюда иду — казначей не знает, но Ряха в курсе особой любви здешнего посадника и смоленского казначея, и её закрепления в форме предстоящего «породнится». Да, сегодня сбегал и посаднику донёс.
