Быть может, читатель удивится, каким образом я решился выставить напоказ недостатки нашего племени перед существом, которое, видя мое сходство с еху, и без того составило себе весьма неблагоприятное мнение о человеческом роде вообще. Но я должен чистосердечно признаться: сопоставление многочисленных добродетелей этих благородных четвероногих с испорченностью человека в корне изменило мой взгляд на природу человека. Я пришел к заключению, что совсем не стоит щадить честь моего племени. К тому же, глядя на моего хозяина и его близких, я проникся величайшим отвращением ко всякой лжи и обману. Впрочем, вспоминая сейчас все, что я говорил о моих соотечественниках, я с удовольствием вижу, насколько я щадил их недостатки и как настойчиво старался изобразить их жизнь и нравы в самом выгодном освещении. Однако я не ставлю себе это в особую заслугу. Ибо неужели найдется существо, которое не питало бы слабости и не относилось бы пристрастно к месту своего рождения?
Я изложил здесь только самое существенное из моих многочисленных бесед с хозяином. Наконец любопытство его милости было в какой-то мере удовлетворено. Однажды утром он позвал меня к себе и, предложив мне сесть (честь, которой я никогда не удостаивался), произнес целую речь. Он сказал, что много размышлял по поводу всего сказанного мною о себе самом и о моей родине и пришел к довольно печальному выводу.
«Вы являетесь, — заявил хозяин, — особенной породой животных, наделенных крохотной частицей разума. Но этим разумом вы пользуетесь лишь для развития ваших природных пороков и приобретения новых. Заглушая в себе дарования, которыми наделила вас природа, вы видите единственную цель своего существования в том, чтобы умножать свои потребности и придумывать самые странные средства для их удовлетворения. Но физически, если судить по вам лично, ваш народ сильно уступает нашим еху. Вы не твердо держитесь на задних ногах; ваши когти совершенно бесполезны и непригодны для защиты и нападения. Вы не можете быстро бегать и взбираться на деревья подобно вашим братьям (так он все время называл их), местным еху.
Существование вашего правительства и закона доказывает несовершенство вашего разума, а следовательно, и добродетели. Для управления теми, кто по-настоящему разумен, достаточно одного разума. Впрочем, все, что у вас творится, явно свидетельствует, что вы и не притязаете на обладание разумом.
Чтобы проверить эти выводы, я сравнил, — продолжал мой хозяин, — ваш образ жизни, ваши обычаи и нравы с образом жизни наших еху. Это окончательно убедило меня, что и в умственном отношении между вашим народом и еху наблюдается удивительное сходство.
Еху ненавидят друг друга больше, чем остальных животных. Обычно считают, что причина этой ненависти — в их уродстве; каждый еху видит уродство своих собратьев и не замечает своего собственного. Но теперь мне кажется, что это объяснение ошибочно. Причины раздоров среди этих скотов те же самые, что и причины раздоров среди ваших соплеменников. В самом деле, если вы даете пятерым еху корму, которого хватило бы для пятидесяти, то они, вместо того чтобы спокойно приступить к еде, затевают драку. Каждый старается захватить все для себя. Поэтому, когда еху кормят в поле, то к ним обыкновенно приставляют слугу. В хлеву же их держат на привязи на некотором расстоянии друг от друга. Иногда мы не успеваем подобрать подохшей в поле коровы для своих еху. Тогда к ней стадами сбегаются из окрестностей дикие еху и набрасываются на добычу. Тут между ними завязываются целые сражения вроде описанных вами. Они наносят когтями страшные раны друг другу, однако до убийства дело доходит редко. Ведь у них нет тех смертоносных орудий, какие вы изобрели. Иногда подобные сражения между этими дикими животными завязываются без всякой видимой причины. Еху, обитающие в каком-нибудь лесу или зарослях, нападают на своих соседей, всячески стараясь захватить их врасплох. Потерпев неудачу, они возвращаются домой и, чтобы сорвать свою злобу, затевают между собой то, что вы назвали междоусобной войной.
В нашей стране кое-где попадаются разноцветные блестящие камешки. К этим камешкам еху питают настоящую страсть. Если камень крепко сидит в земле, они готовы поработать целый день, чтобы только отрыть его. Свою добычу они уносят к себе в логовище и закапывают глубоко в землю. При этом они соблюдают величайшую осторожность, все время подозрительно оглядываются по сторонам, прячутся — словом, явно боятся, как бы соседи не заметили, куда они прячут сокровища.
Я, — прибавил хозяин, — никак не мог понять, чем можно объяснить эту страсть еху к блестящим камешкам. Но теперь я думаю, что ее источник — в такой же безудержной жадности, какую вы приписываете человеческому роду.
Однажды, ради опыта, я потихоньку унес кучку этих камней из тайника, где один еху зарыл их. Жадное животное, заметив исчезновение своего сокровища, подняло такой вой, что к нему сбежалось целое стадо еху. Ограбленный с яростью набросился на товарищей и принялся кусать и царапать их. Прошло несколько дней, но он не забыл о своей потере, не хотел ни есть, ни спать, ни работать. Наконец я приказал слуге потихоньку положить камни на прежнее место. Обретя свое сокровище, еху сразу же оживился и повеселел. Он заботливо спрятал камешки в новый, более надежный тайник и с тех пор всегда был покорной и работящей скотиной».
Мой хозяин утверждал также — да я и сам это наблюдал, — что наиболее ожесточенные сражения между еху происходят на полях, изобилующих блестящими камнями.
«Когда два еху, — продолжал хозяин, — находят в поле такой камень и вступают из-за него в драку, то сплошь и рядом он достается третьему. Пользуясь тем, что они поглощены дракой, он схватывает и уносит камень».
Мой хозяин усматривал тут некоторое сходство с нашими тяжбами. Я не стал разубеждать его. Это значило бы чернить наше доброе имя. Ведь мне пришлось бы признать, что такое разрешение спора гораздо справедливее многих наших судебных постановлений. В самом деле, здесь тяжущиеся не теряют ничего, кроме того камня, из-за которого они дерутся. А между тем наши суды никогда не прекращают дела, пока вконец не разорят обоих спорщиков.
В дальнейшем мой хозяин отметил, что ничто так не отвратительно в еху, как их прожорливость. Они с величайшей жадностью набрасываются на все, что попадается им на глаза, и без разбора пожирают траву, коренья, ягоды, протухшее мясо. Украденную или добытую грабежом пищу они предпочитают гораздо лучшей, приготовленной для них дома.
Здесь — правда, довольно редко — попадается один сочный корень. Еху старательно разыскивают этот корень и с большим наслаждением его сосут. Он производит на них то же действие, какое производит на нас вино. Под его влиянием они то целуются, то дерутся, гримасничают, что-то лопочут, спотыкаются, падают в грязь и засыпают.
