«Хозяева никогда не должны забывать, что отдавать приказания гораздо легче, нежели исполнять их. Они всегда должны помнить, что прислуга — такой же ближний, который по взаимному договору, за условленную плату, соглашается исполнять их волю и подчиняет себя их приказаниям, чтобы посвятить службе им своё время и свои силы.
С прислугой всегда следует обращаться добродушно, однако, вместе с тем, не унижать и чувства собственного достоинства; избегать всякой фамильярности с ними; не слушать их разговоров и не вступать в разговоры с прислугой; только при таком обращении можно сделать её внимательной и предупредительной к нам, и вместе с тем довести до того, чтобы все возлагаемые на неё поручения она исполняла с готовностью и с соблюдением должного порядка. В особенности не должно вступать в спор с прислугой и лучше всего отказывать ей от должности без дальнейших неприятностей».
Не удержавшись от крестьянской привычки, Марта почесала в затылке. Эх… Что-то не больно церемонились с её сводной сестрицей в баронском замке, то по щекам налупцуют, то щипцами прижгут. А уж орали-то так… Про то, как лакеи в углах то и дело зажимали, лучше не вспоминать. Не просто так в горничных девушки долго не держались. А ежели Анна и здесь, в Гайярде, не стеснялась — понятно, почему на Марту при знакомстве все так странно поглядывают. Видать, герцог с герцогиней совсем разные книги в детстве читали.
Впрочем, Евангелие тоже добру учит, а понимают его все по-разному: и пастор, и его сестрица. Барон вот грамотный, в Святое писание хоть раз в жизни, да заглядывал, а какие дела творит, хоть и немощный? Ой, что-то она не о том думает. Работать надо. И не скакать по книжке вдоль и поперёк, а вернуться к началу, чтобы не упустить ничего.
…И всё же дело шло туго. Спасали красочные интересные картинки на каждом листе, но Марта старалась не отвлекаться, одержимая идеей познать как можно больше. Не удивительно, что через час с небольшим она выбилась из сил, а на покрасневшие глаза навернулись слёзы. Такой её и застал герцог.
— Вот так так! — сказал он огорчённо, подсаживаясь рядом. Марта всплеснула руками, и этот радостный жест заставил сердце герцога ответно затрепетать. — Я-то надеялся, что ты меня встретишь, как вчера, а ты тут зачиталась… Ни-ни, — он перехватил вскочившую в смущении девушку и ловко усадил на колени. — Милая, я рад, что ты нашла себе занятие. Ну-ка, рассказывай, что тебя так огорчило? Ты что — плакала?
— Что вы, ваша свет… — Марта осеклась. Герцог вопросительно приподнял бровь. — Жильберт… — неуверенно выговорила Марта. Глаза мужчины потеплели.
— «Ваша светлость Жильберт» тоже неплохо, для начала. Но почему ты сидишь в темноте? Не догадалась приказать зажечь люстру? А сама затаилась, никто и не знал, что ты здесь? Эй, кто там!
…Через пять минут они читали вместе. Марта уже привыкла к герцогским коленкам, тем более, после заверения, что между супругами это в порядке вещей. Где-то в отдалении были слышны перебежки прислуги — накрывали обед, в столовой, как попросил герцог. Его светлость с удовольствием придерживал жёнушку за талию, принудив себя относиться к сидевшему у него на коленях существу не как к желанной девушке, а как к ребёнку. Марта переворачивала страницы и читала вслух, он поправлял её в трудных местах и по необходимости делал пояснения, заставлял обращать внимание на мелкие детали в картинках, рассказывал… За полчаса они продвинулись вперёд куда дальше одиночного Мартиного рывка.
— Кушать подано! — объявил слуга, склонившись в поклоне. Отсюда, с антресолей, была видна его смешная косица, перехваченная по столичной моде чёрным бархатным бантиком.
— Идём! — отозвался его светлость. И, наконец, поцеловал супругу за ушком и в щёчку. — Ну что, теории на сегодня достаточно, перейдём к практике? Нас ждут столовые приборы, дружок, но ты не пугайся: я буду рядом. К тому же разделывать ими мы будем весьма вкусные вещи, а где не получится — поможем себе руками, никто не увидит, не бойся.
— Ох, ваша свет… Жильберт… — только и сказала Марта.
— Скажи ещё раз, — прошептал он, потираясь щекой о душистую щёчку.
— Жи-ильберт, — протянула она, словно пробуя на языке каждый звук. — Жи-иль…
— Ещё!
«…Так-то оно лучше», — с удовлетворением заметил пожилой слуга, тихонько притворяя за собой двери библиотеки. «А то всё «ваша светлость», «ваша светлость»… Это супругу-то… Будто чужие вовсе». Хмыкнул. «А ведь могут господа и засидеться при такой беседе-то, забыться… Пойти предупредить, чтобы блюда прикрыли, а то простынет обед-то».
* * *
— Ваша св… Жильберт! Вы не спите?
— Ммм… — Герцог словно нехотя приоткрыл глаза. Хотел взглянуть сурово, но не вышло — заулыбался. На эту милую озабоченную мордашку невозможно было сердиться даже притворно. — Почти сплю. Что тебе неймётся?
А ведь он нарочно сделал вид, что засыпает, видел, что она всё ещё смущается — лежать рядом с ним. Здоровые инстинкты требовали одного, разум же советовал не спешить, пусть девочка к нему привыкнет. По рассказам Марты, немного сбивчивым, Жильберт д'Эстре уже имел кое-какое представление о её прошлом, и та часть, которая была связана с повышенным вниманием к ней пастора и «всесильного» барона, ему категорически не нравилась. Беспредел какой-то творился на землях де Бирса… Оставалось надеяться, что умница Винсент на месте во всём разберётся.
Поэтому он и не торопился с решительными действиями. У девочки невольно сложилось отрицательное впечатление о так называемой «любви» и о скотском отношении мужчин к женщине. Да и он сам, надо признаться, проявил себя при первой их встрече с той же стороны, чего уж там… Хотелось не просто отмыться. Хотелось подарить этой малышке все лучшее, что так долго томилось невостребованным в самых тайных закоулках его сердца, истосковавшегося в одиночестве. Чувство, что он испытывал к Марте, по силе и наполненности могло соперничать разве что с любовью к матери, которую Жильберт потерял давно и которую обожал до сих пор, так и не смирившись с потерей. Но разница была. Вспоминая мать, он представлял себя мальчиком и страстно желал уткнуться ей в колени, ощутить на затылке ласковую руку, услышать утешительное слово… Он снова возвращался в детство, где мать, особенно в частые дни отсутствия отца, была всем: опорой, защитой, миром.
С Мартой — он ощущал миром себя. Её вселенной, её богом, её мужчиной. И сама мысль о том, что неловким, торопливым или грубым действом он сможет разрушить свой образ, была невыносима.
— Спрашивай, — снисходительно разрешил он. — Что-то мне подсказывает, что ты не угомонишься и разбудишь меня среди ночи, если не добьёшься своего. — Марта сконфуженно замигала. — Давай, что у тебя там?
