С Мартой — он ощущал миром себя. Её вселенной, её богом, её мужчиной. И сама мысль о том, что неловким, торопливым или грубым действом он сможет разрушить свой образ, была невыносима.
— Спрашивай, — снисходительно разрешил он. — Что-то мне подсказывает, что ты не угомонишься и разбудишь меня среди ночи, если не добьёшься своего. — Марта сконфуженно замигала. — Давай, что у тебя там?
Она в смущении повертела у него перед глазами рукой с обручальным кольцом.
— Вот…
— И что? — Его светлость руку перехватил и запечатлел на ладошке искренний поцелуй.
— Ах, я не затем… Ваша… Жильберт, это кольцо… Я его сейчас и снимаю, и надеваю свободно, так? А почему, когда оно на мне только-только оказалось… ну, в тот день, когда меня нашли… Я никак не могла его снять, хоть трес… э-э… хоть пыталась изо всех сил. Даже палец распух. Оно что — заколдовано?
Герцог посерьёзнел.
Кольцо само скользнуло ему в руку. Он внимательно просмотрел его на лунный свет, льющийся в окно — Жильберт не любил глухих портьер, а потому окна в спальне не занавешивались. Переместил в тень. Даже бледное подобие прежних способностей, что начали недавно просыпаться, вдруг просигналило: а на кольце-то — навесочка! Во всяком случае — была ещё недавно.
— Была, — сказал он вслух. — Посмотри-ка, действительно… Не бойся, дружок, она уже выветрилась. Скорее всего — это кольцо магически привязали к твоему пальчику, как улику, считая, что тогда тебя уж точно сочтут герцогиней, как бы ты ни утверждала обратное. То-то я гляжу, на меня находило, когда я всё пытался различить, ты это или Анна. И Винсент тоже сомневался… Я же сказал — не бойся. Оно давно чистое.
Марта с опаской покосилась на драгоценный камень, вновь засиявший на пальце. Раз герцог так говорит… хорошо, она не будет бояться. И вспомнила ещё кое-что.
— А на нём и впрямь… и в самом деле ваша печать?
— Магический оттиск. Потому обманка долго и не продержалась, печать её заглушила. Я ведь сам её ставил…
…когда был в силе, хотел добавить герцог. Но смолчал. Отвечать на неизбежные вопросы он пока не был готов. Но Марта, кажется, не заметила его умалчивания.
— А почему же вы велели мне его продать? Я помню! Это же… если фамильная печать, то как же её отдать в чужие руки?
— Глупенькая, — его светлость снисходительно, как маленькую, погладил её по голове. — Я бы его выкупил. Дюпон мой личный ювелир, и уж будь уверена, через несколько часов эта вещичка была бы у меня в руках. Но, как видишь, судьба распорядилась по-своему. Всё?
— Ну…
— Без «ну», — строго поправил герцог. — Следи за речью. Так что тебя ещё интересует? Ну-ка, с чего это ты так покраснела?
Марта в смущении отвернулась, но герцог со смешком развернул её к себе.
— Спрашивай, — шепнул заговорщически. — Я люблю секреты. Не стесняйся.
— Ваша свет… Жиль…
— Ну-ну?
— Без «ну», — поддела Марта. И, справившись со смущением, задала-таки вопрос. — А мы с вами будем спать… по-настоящему?
— А мы как спим?
— Как-то неправильно. Не как муж с женой. Вот в книжке, что мы читали, сказано: высшая радость для женщины и её предназначение — дарить супругу детей, продолжателей рода. Вы ведь, наверное, тоже этого хотите, да? А как я вам их подарю, если мы с вами — как брат с сестрой?
Герцогу внезапно расхотелось спать. Организм здорового мужчины был полностью согласен с женской логикой и желал продолжать род немедленно и неоднократно, и гласу разума не внимал. Жильберт заключил любимую в объятья, стараясь, чтобы между его и женским телом оставалась толстая складка одеяла. Зная свой темперамент в любовных битвах, он справедливо полагал, что может напугать неискушённую девушку проявлениями слишком уж бурной страсти… а спокойно выражать свои чувства он просто не умел.
— А ты хочешь детей? — спросил, нежно касаясь губами девичьей шеи. Это действие позволило ему сменить позу и слегка отстраниться.
— Конечно, — с удивлением ответила она. И погрустнела. — Если только ваша светлость действительно меня в жёны взяли, а не для того, чтобы мной прикрыться и госпожу Анну наказать. Ежели так — я навязываться не буду…
И попыталась отодвинуться.
Его светлость остолбенел.
— Куда? — рыкнул почти свирепо. — Выброси подобную чушь из головы немедленно, слышишь? — Подмял её под себя и заглянул в глаза. — Ты моя. Поняла? Моя супруга. Моя женщина. Моя Марта. Не развлечение, не забава — жизнь, поняла?
И, помедлив, осторожно поцеловал в губы. Почувствовал, как она ответила, как, вздрогнув, подалась к нему, как обвились не слишком умело вокруг шеи девичьи руки… С трудом прервался.
— Мы будем спать по-настоящему. — Но в сторону всё же откатился. — Как муж и жена. Но не сейчас. Знаешь, когда? — Приподнялся на локте: — Когда ты окончательно привыкнешь называть меня по имени и перейдёшь на «ты». Поняла?
В кои-то веки Марта чуть не застонала от разочарования и досады. Показать свою обиду она могла единственным способом: повернуться к герцогу спиной. В душе всё кипело от негодования.
«А что это я возмущаюсь?» — вдруг подумала она. «Иная рада была бы без памяти, что с ней так носятся, а я… Да и нетрудно это — привыкнуть, всё ведь от меня зависит. Правда?»
Окончательно успокоившись, она приступила к делу немедленно. «Жильберт», — сказала мысленно. «Жильберт», — повторила уверенней. «Ты хороший и добрый, хоть и герцог. Ты читал со мной весь вечер. Ты учил меня есть смешными маленькими вилами и немного посмеивался, когда я роняла куски, и радовался, когда получалось… Жильберт. Ты мой… Неужели, правда мой? Ты — мой, Жильберт. Вот так».
Его светлость тихонько прикоснулся губами к золотистой макушке. Кровь всё ещё кипела после недавнишнего. И, похоже, не только кровь. Будто каждая косточка в его организме переплавлялась по-иному, наливалась заново жизнью… На какой-то миг ему стало не по себе. Если на него так подействовал лишь невинный — хорошо, пусть не совсем невинный — поцелуй, то не сорвётся ли он, дорвавшись до большего? Похоже, приучаться надо не только Марте…
У них есть время, с невольно усмешкой подумал он. Пока это она отбросит свою природную стеснительность…
Он ещё не знал, что Марта — настоящая труженица. И что с каждым повторенным ею словом времени у него оставалось всё меньше.
* * *
Капитан Винсент Модильяни терпеть не мог заниматься бумажной работой. Ему, как человеку деятельному, претило рыться в архивах, разбирать одинаково нечитабельные каракули или готическую вязь, ломать глаза над совсем уж выцветшими пергаментами… Да, приходилось иногда иметь дело и с подобными раритетами. В то же время он отдавал себе отчёт, что самая главная ценность в этом мире — не золото, не власть, главное — и н ф о р м а ц и я, и владеющий ей — владеет ситуацией. Вот и приходилось, пересиливая себя, собирать её — иногда по каплям, по крохам, по крупицам… Как сейчас.
