Калагани поклонился в знак согласия, и все мы, распрощавшись с горцами Суари, не жалевшими слов благодарности, направились к лагерю.
Чикари расстались с нами и повернули в сторону крааля. На сей раз они возвращались с пустыми руками, и, если Матиас ван Гёйтт рассчитывал на «королеву Тарриани», ему следует надеть по ней траур. Правда, в настоящих условиях было невозможно взять ее живьем.
К полудню мы пришли в Паровой дом. Там нас встретила неожиданность. К нашему крайнему огорчению, полковник Монро, сержант Мак-Нил и Гуми уехали.
В записке, адресованной Банксу, говорилось, чтобы мы не беспокоились о них, что сэр Эдуард Монро, желая провести разведку вплоть до границы Непала, хотел выяснить некоторые сомнительные детали в отношении сообщников Наны Сахиба и что он вернется, прежде чем мы должны будем покинуть Гималаи.
Когда читали эту записку, мне показалось, что у Калагани невольно вырвался жест досады.
Почему бы это? Несомненно, я ошибся.
Глава V
НОЧНОЕ НАПАДЕНИЕ
Отъезд полковника погрузил нас в состояние живейшего беспокойства. Он явно был связан с прошлым, которое мы считали забытым навсегда. Но что же делать? Броситься по следам сэра Эдуарда Монро? Мы не знали даже, в какую сторону он уехал, какой точки непальской границы собирался достичь. С другой стороны, мы не могли не признать, что если он ничего не говорил Банксу, то это потому, что опасался вмешательства своего друга и хотел избежать его влияния. Банкс явно сожалел, что отправился с нами в эту экспедицию.
Оставалось смириться и ждать. Полковник Монро конечно же вернется до конца августа — это был последний месяц, который мы собирались провести в лагере, прежде чем поехать на юго-запад, в Бомбей.
Калагани, которому Банкс сделал перевязку, остался в Паровом доме лишь на сутки. Его рана должна была быстро затянуться, и он ушел от нас, чтобы вернуться к своей работе в краале.
Начало августа ознаменовалось проливными дождями, стояла погода, способная вызвать насморк даже у лягушек, как говорил капитан Худ; однако в целом август обещал быть менее дождливым, чем июль, а стало быть, более благоприятным для наших экскурсий в Тарриани.
Между тем отношения с краалем продолжали поддерживаться по-прежнему. Матиас ван Гёйтт постоянно проявлял свое неудовольствие. Он тоже рассчитывал покинуть лагерь в первых числах сентября. Однако его зверинцу недоставало еще льва, двух тигров и двух леопардов, и он спрашивал себя, удастся ли ему пополнить свою коллекцию.
В качестве компенсации вместо актеров, которых он хотел принять, в его агентство являлись другие, с которыми он не знал, что делать.
Так, 4 августа в одну из его ловушек попался красавец медведь.
Мы как раз были в краале, когда его чикари привезли в клетке на колесах пленника большого роста, с черным мехом, острыми когтями, длинными ушами, украшенными волосами, — что являлось характерным признаком представителей семейства медвежьих в Индии.
— Э! Мне совсем не нужен этот бесполезный тихоход! — воскликнул зверолов, пожимая плечами.
— Брат Баллон! Брат Баллон! — повторяли индийцы.
Похоже, что если индийцы являются лишь племянниками тигров, то медведям они доводятся родными братьями.
Однако Матиас ван Гёйтт, невзирая на такую близкую степень родства, принял брата Баллона с нескрываемым раздражением. Подсовывать медведей, когда ему нужны тигры, — вовсе не значит удовлетворить его. Что делать ему с этим животным? Его мало устраивало, что придется кормить зверя без всякой надежды возместить расходы. Индийский медведь не пользуется большим спросом на рынках Европы. Он не имеет товарной стоимости американского гризли или белого медведя. Поэтому, хороший коммерсант, Матиас ван Гёйтт не хотел заботиться о громоздком животном, от которого потом будет трудно отделаться.
— Хотите взять его? — предложил он капитану Худу.
— А что вы хотите, чтобы я сделал с ним? — спросил в свою очередь капитан Худ.
— Вы сделаете из него бифштексы, — сказал зверолов, — если я могу употребить такую катахрезу[154].
— Господин Ван Гёйтт, — серьезно ответил Банкс, — катахреза — дозволенный оборот речи в том случае, если, за неимением другого выражения, она правильно передает мысль.
— Я придерживаюсь того же мнения, — ответил зверолов.
— Ну что же, Худ, берете вы медведя господина Ван Гёйтта или нет?
— Право же, нет! — ответил капитан Худ. — Есть бифштекс из медведя, когда он убит, — это еще куда ни шло, но убить медведя специально для того, чтобы сделать из него бифштексы, нет, это не возбуждает моего аппетита!
— Тогда пускай отпустят этого стопоходящего на свободу! — сказал Матиас ван Гёйтт, обернувшись к своим чикари.
Ему повиновались. Клетку вынесли из крааля. Один из индийцев открыл дверцу.
Брат Баллон, который, похоже, стыдился своего состояния пленника, не заставил дважды повторять слова о свободе. Он спокойно вышел из клетки, легонько тряхнул головой, что можно было принять за благодарность, и, ворча от удовольствия, улепетнул.
— Вы сделали доброе дело, — сказал Банкс. — Это принесет вам удачу, господин Ван Гёйтт!
Банкс не мог сказать лучше. День 6 августа компенсировал добрый поступок зверолова, доставив недостающих его коллекции животных.
И вот при каких обстоятельствах.
Матиас ван Гёйтт, капитан Худ и я в сопровождении Фокса, механика Сторра и Калагани с самой зари бродили по густому колючему лесу и чаще мастиковых деревьев, как вдруг послышалось хриплое полузадушенное рычание.
Тотчас с ружьями на изготовку мы сгруппировались так, чтобы суметь вшестером отразить внезапное нападение, и направились к подозрительному месту.
В пятидесяти шагах от него зверолов сделал нам знак остановиться. По характеру рычания он, кажется, понял, в чем там дело, и, обратившись к капитану Худу, сказал:
— Не стреляйте напрасно.
Затем, опередив нас на несколько шагов, в то время как мы, по его знаку, немного отстали, он закричал:
— Лев!
И в самом деле, на конце толстой веревки, привязанной к развилке ветви дерева, бился зверь.
Это был настоящий лев, один из тех львов без гривы, которых эта особенность отличает от их африканских сородичей[155], но настоящий лев, какой и был нужен Матиасу ван Гёйтту.
Грозный зверь, подвешенный за переднюю лапу, которую захватила скользящая петля веревки, делал ужасные рывки, но не мог освободиться.
Первым движением капитана Худа, несмотря на запрет зверолова, было выстрелить.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
