слышишь. Особенно в этих диких землях. Вы, думается, в столицу держите путь?
Дроган открыл, было, рот, но Мормагон опередил его:
– Как дела пойдут. Мы – странствующие скоморохи. Думаю, в столицу тоже заедем.
– Это он, что ли, скоморох? – ухмыльнулся Мстислав, указав на Дрогана. – Увольте, бывалого ратника я везде узнаю. Небось, много наших посёк в минувшие войны? Ну-ну, не хмурься так. Что было – прошло. Пусть в прошлом и остаётся.
Музыкант ловко подцепил ножом кусок птицы, отправил себе в рот и запил глотком пива.
– На ваших-то дорогах – как без ладного рубаки? Сам говорил – места дикие. Вдруг упыри нападут.
Мстислав рассмеялся. Звонко и почти искренне.
– Правда твоя. Так, говоришь, скоморохи? Эх, не будь вы моими гостями, попросил бы вас показать мне что-нибудь, а то скучно здесь. Одно только и развлечение, что охота. Но гости для меня – лица священные, неволить вас не имею права.
Намёк был более чем прозрачен.
– Отчего ж неволить? Почту за честь порадовать столь радушного хозяина. Лишь достану свой инструмент.
Покопавшись в мешке, Мормагон извлёк лиру и принялся наигрывать. Какое-то время Мстислав внимательно наблюдал за ним, подавшись чуть вперёд, затем вновь откинулся на спинку и кивнул. Когда мелодия затихла, он трижды хлопнул в ладоши.
– Ты – настоящий мастер! Как называется этот дивный инструмент? Никогда не встречал такого.
– Он называется «лира», боярин. Благодарю тебя за похвалу.
– Лира? – Мстислав задумчиво почесал подбородок. – Не разбираюсь я в музыке, честно признать, но мне казалось, что выглядит она иначе.
– Это – кернанская лира, боярин. На ней играют смычком, а не пальцами. Древний инструмент, доставшийся мне от моего достойнейшего предка.
– И весьма ценный, должно быть?
Мормагон пожал плечами.
– Если говорить о деньгах, то да, несомненно. Но для меня он не имеет цены. Это – часть моей истории, моей сущности. Насколько высоко ты оценил бы свою руку или ногу? Вот так же и я отношусь к этому инструменту.
Музыкант провёл пальцами по изгибу лиры. Нежно, словно по коже любимой женщины. Мстислав проследил за его движением. Взгляд боярина был задумчив и словно погружён в прошлое.
– Да, – тихо произнёс хозяин поместья. – Я понимаю.
Затем, встрепенувшись, он вернулся из краткого погружения в омут памяти и вновь улыбнулся, холодно растянув губы.
– Что ж, музыкант, спасибо, что развлёк. Я бы предложил тебе остаться при мне, обещав кров и стол, но знаю, что волка на цепь не посадишь, – он помедлил, пристально взглянув на Мормагона, словно оценивая, затем закончил: – а жаль. Ну а ты, прекрасная дева? Поёшь, танцуешь?
– Я неплохо метаю кинжалы.
Всё это время Лада сидела прямо, так и не притронувшись ни к еде, ни к выпивке. Она внимательно следила за хозяином. Тот, услышав её слова, вытянулся, как гончая, почуяв зайца.
– Великолепно! Как-то, будучи в Чуди, при дворе князя Витольда, я видел выступление уличного метателя ножей. Он поставил яблоко на голову мальчишки и метал в него ножи, один за другим. Вот это было представление, я вам скажу!
– Выступление было удачным? – спросил Мормагон, делая глоток. – Мальчик не пострадал?
– Он остался цел. Хотя, признаюсь, попадание лезвия в его глаз было бы эффектным завершением номера. Но то – дело прошлого. Не окажешь ли честь, госпожа, продемонстрировав своё мастерство?
– Как будет угодно боярину.
Мстислав громко хлопнул в ладоши. На его зов беззвучно возник слуга.
– Приведи Анежку! У нас остались яблоки с прошлого года?
– Нет, господин.
– Ладно, что-нибудь придумаем. Знаю! Неси мой старый охотничий бурдюк.
Лада наморщила нос. Ей не нравилось, куда всё идёт, но отказываться было поздно. Вскоре привели Анежку – болезненно худую молодую девушку с короткими светлыми волосами. Наполнив бурдюк, Мстислав велел служанке положить его себе на голову и встать возле стены.
– Тот метатель ножей, о котором я говорил, попадал в цель с двадцати шагов. Сможешь ли повторить?
Лада поднялась и молча достала кинжал. От её места до девушки было шагов двадцать пять. Охотница поймала взгляд Анежки. В нём не было ни искры жизни, словно вся она без остатка ушла, оставив лишь пустую оболочку. Служанка смотрела так, будто не имело значения, попадёт ли кинжал в бурдюк, облив её пивом, или в голову, прервав бытие. На миг Лада задумалась, не сделать ли это специально. Мстислав вряд ли будет недоволен. Скорее всего, лишь посмеётся, решив, что Лада специально для него устроила то «эффектное завершение номера», которого он не увидел в прошлый раз.
«Смерть – это милосердие создателя?»
Лада вскинула руку и отточенным движением послала кинжал вперёд. Тот с глухим стуком вошёл в стену, пригвоздив бурдюк. Поток пива хлынул на голову девушки.
Мстислав захлопал.
– Великолепно! Что ж, сегодня вы продемонстрировали подлинное мастерство. Думаю, в Чуди вас будет ждать успех. Возможно, весть о нём докатится и до нашего края. Ты можешь идти!
Боярин махнул рукой, и вымокшая девушка молча покинула зал. Лада подошла и вытащила из стены кинжал, кинув бурдюк на пол.
– Что ж, – Мстислав опустился на стул, хлопнув ладонями по столешнице. – Надеюсь, я не доставил вам неудобств своими просьбами.
– Совершенно нет, – заверил его Мормагон.
– В таком случае, вас проводят в покои на ночь. Вижу, вы закончили трапезу и не прочь отдохнуть с дороги. Я велю подать в ваши комнаты нагретую воду.
Хлопок – и вновь бесшумно, словно призрак, возник слуга. Откланявшись и пожелав хозяину доброй ночи, путники последовали за ним к полутёмным переходам поместья. Выходя, Лада обернулась. Видимое в профиль лицо Мстислава застыло, словно восковая маска. На полированной поверхности кубка плясали отражения свечных огоньков.
Лада проснулась посреди ночи от нестерпимой жажды. Откупорив бурдюк, она убедилась, что воды в нём совершенно не осталось, и обругала себя за то, что не додумалась заполнить его накануне.
Комната, в которую её определил слуга боярина, имя которого она так и не узнала, была роскошной для дикого пограничья. Массивные брёвна, из которых сложили стены, матово поблёскивали полировкой и лаком. Пол покрывала прекрасно выделанная шкура медведя. А на добротной кровати могли бы с комфортом устроиться два человека. Перины и подушки тоже были великолепны – белые, как снег, и набитые мягчайшим пухом.
Откинув одеяло, Лада спустила ноги на пол. Тёплый ветерок из раскрытого окна легко
