– Ты более стойкая, чем я. Не представляю, чтобы я смог отвергнуть подарок, который бы ты мне подарила.
– Но понимаешь, в этом-то и заключается разница между нами. Ты можешь себе позволить не обращать внимания то, что скажет о тебе общество. А я не могу.
– Что, если я поделюсь с тобой этой возможностью? У меня хватит всяких возможностей на нас обоих. Я сумею дать понять, что никто не смеет отзываться о тебе дурно. Что тебе предоставлены все права и привилегии… – Грант запнулся.
– Любовницы? Подруги? Постоянной спутницы? Любимой самозванки? Кем я буду для всего остального мира, Грант?
– А это так важно – быть кем-то для остального мира?
– Это говорит граф.
– Нет, совершенно определенно любовник.
Грант был уже достаточно близко, чтобы протянуть руку, и его пальцы погладили волосы на ее виске. Джиллиана не отстранилась, не умоляла прекратить. Напротив, она прислонилась к его руке и на секунду закрыла глаза, словно наслаждалась этом мгновением, стараясь навсегда сохранить его в своей памяти.
– Не покидай меня, – сказал он.
Она открыла глаза. Их взгляды встретились.
– Не покидай меня, Джиллиана. Я не привык умолять. Не помню, чтобы когда-либо делал это. Но сейчас близок к этому, как никогда. Я готов выдвинуть аргументы, найти разумные слова, деньги, если это необходимо. Я предоставлю тебе оправдания, банальности или даже заведомую ложь. Я готов сделать все, чтобы только удержать тебя здесь.
– Пожалуйста, Грант.
– Дай мне день. Два дня. Неделю.
– Чтобы найти убийцу? – спросила она.
– Это был бы самый разумный ответ, не так ли? Я должен бы пообещать тебе, что именно этим буду заниматься и что именно для этого мне нужно время. Но это не будет правдой. А я понял, что хочу говорить тебе правду.
– Почему? – тихо спросила она.
– Чтобы выбросить тебя из своих мыслей. Чтобы больше не мечтать о тебе.
На ее щеках вновь проступил румянец.
– Я снова очаровываю тебя?
– Ты же знаешь, что да.
Джиллиана поднесла руку к его лицу и нежно коснулась щеки.
– Ты просто не имеешь права быть таким красивым. Несправедливо, что природа даровала тебе и положение, и богатство, и мужскую красоту.
Лицу Гранта стало жарко от этих слов, и он почувствовал себя юношей во власти своей первой любви, неуверенным и отчаянно нетерпеливым.
– А ты можешь обезоружить меня одной своей улыбкой, – мягко сказал он. – Природа одарила тебя красотой, характером, умом, силой духа. Так кто из нас более одарен?
– Боюсь, ты никогда ни от кого не услышишь о положительных свойствах моей натуры.
– Теперь я прошу тебя перестать, – твердо проговорил он. Схватив ее руку, он прижался губами к ладони, затем сложил пальцы, словно хотел сохранить поцелуй внутри, и задержал ее руку в своей ладони. – Я не позволю тебе так говорить о себе. Не позволю произносить такие вещи. С тобой случилось несчастье. Возможно, это вызвало скандал, а для тебя наверняка было трагедией. Но не делай эту историю краеугольным камнем своей жизни, Джиллиана, не оценивай свой характер по этому.
– Тогда по чему оценивается человек?
– По его отношению к другим, – не задумываясь, ответил Грант. – По тому, о ком человек думает в первую очередь – о себе или о других. По тому, как он сопереживает тем, кто даже не знает значения этого слова.
Джиллиана накрыла его руку своей, и несколько мгновений они стояли, соединенные этим соприкосновением. Голова его была опущена, и Грант не мог видеть выражения ее лица.
– Останься со мной, – попросил он снова.
– Это мне следовало бы умолять тебя, – тихо произнесла она. – Умолять не предлагать мне никаких заверений, обещаний или будущего. – Она ненадолго замолчала, а когда подняла голову, Грант был потрясен, увидев у нее на глазах слезы.
Но прежде чем он заговорил или заключил ее в объятия, она отступила назад, высвободив свои руки.
– Пожалуйста, Грант.
– Ты останешься?
Джиллиана вздохнула, не отвечая, но секунду спустя кивнула.
Пока ему было достаточно и этого.
Из окон спальни графини Стрейтерн открывался вид на западную лужайку Роузмура, простирающуюся вдаль и спускающуюся к роще, за которой располагалось болото, куда Грант любил ходить. Покои состояли из трех комнат: гостиной, спальни и гардеробной. Графине не хотелось оставлять их, но она всегда знала, что придет время, когда придется сделать это.
Какая, однако, поразительная ирония в том, что она должна уступить свой дом Арабелле Фентон.
Но вначале ей необходимо убедиться, что она права. Первое потрясение прошло, и теперь она найдет в себе силы взглянуть в лицо правде. Она никогда не была трусихой, хоть все и считают, что она прячется от мира.
Одна из служанок сказала ей, где она может найти девушку. Не в библиотеке, как предполагала Доротея, не у себя в комнате, уткнувшейся в одну из своих неизменных книг. Нет, как ни удивительно, Арабелла Фентон сидела на веранде Роузмура, с которой открывался вид на извивающуюся дорогу, ведущую к дворцу и дальше, на Эдинбург.
Доротея вздохнула и, открыв французские двери, ступила на каменный пол террасы. Оформление террасы было итальянским, это была так называемая лоджия. Цель ее – заполучить побольше тепла погожего дня. Перила, вырезанные из камня, высотой всего около трех футов, окаймляли пространство в форме мальтийского креста. Несколько ящиков и горшков с цветами добавляли цвета, а пара статуй – всегда чуть прикрытые женщины – прибавляли то, что, как полагала графиня, придавало лоджии классический оттенок.
День был ярким, тепло полуденного солнца – приветливым и желанным. Доротея подошла к скамье, на которой сидела Арабелла. На коленях у нее лежала книга, открытая на каком-то отвратительном рисунке, но взгляд был устремлен на дворец.
В этот момент Доротея с удовольствием придушила бы своего сына. Грант должен был бы находиться здесь, дабы разобраться с ситуацией, но ее сын, к несчастью, отсутствует. Он позволяет себе прятаться с женщиной, которую, очевидно, сделал своей любовницей.
– Порой поведение мужчин достойно презрения, – сказала она Арабелле. – Но говорят, что из худших повес выходят лучшие мужья.
Арабелла не произнесла никакого приветствия, только повернула голову и посмотрела на Доротею взглядом, который был едва ли не презрительным. Пораженная выражением лица девушки, графиня передумала садиться рядом с ней на скамью. Она прошла немного вперед и прислонилась к балюстраде.
– Вы находите, что это верно, ваше сиятельство? – спросила Арабелла. В ее голосе были резкие, неприятные нотки.
Доротея отвела взгляд от дворца и снова устремила его на Арабеллу, и несколько долгих мгновений две женщины молча мерили друг друга взглядами.
