– Этого наслаждения достаточно, Джиллиана? Достаточно?
Уже было не время для игры, для притворства, слишком велико нетерпение. Она хотела страсти и забвения. Она вонзила ногти ему в плечи, но он лишь улыбнулся, затем наклонился вперед, очень нежно целуя ее в губы. Это был дразнящий поцелуй, покровительственный поцелуй, ни в малейшей степени не выдающий той страсти и жажды, которую она испытывала.
Он дал юбкам упасть и накрыть их. Для остального мира они, наверное, представляли бы ошеломляющее зрелище: граф Стрейтерн, сплетенный в страстном объятии с компаньонкой. Грудь ее была обнажена, губы припухли от его поцелуев. Но никто не увидел бы, что он медленно скользит в ней туда и обратно, мучая ее дразнящим, контролируемым обладанием.
– Ну?
Она положила голову ему на плечо, сдаваясь.
– Достаточно? – спросил он.
Спокойствие его голоса не сочеталось с покрасневшим лицом и побелевшими костяшками пальцев, сжимающих край стола.
Слезы пришли неожиданно, удивив ее. Наверное, она могла бы попытаться скрыть их, но лишь откинула голову назад и устремила взгляд на потолок, и с ее губ сорвался полувсхлип-полустон.
Грант давал ей именно то, чего она хотела. Каждый дюйм ее тела был переполнен ощущениями, и она не чувствовала ничего, кроме него. Все сосредоточилось на Гранте, на его дразнящей улыбке, на прикосновении его пальцев к коже, и больше всего на чувствах, которые он вызывал в ней, медленно входя в нее и выскальзывая обратно, управляя не только своим телом, но и ее.
– Достаточно? – прошептал он.
– Да, – выдохнула она.
«Помни это», – кричал ее мозг, когда тело воспарило к небесам. «Помни это», – звучало рефреном, когда он наконец впился ртом ей в губы и проглотил ее всхлип.
Ее руки привычным движением вытащили пробку из кобальтовой бутылки. Она опустила ложку с длинной ручкой внутрь, зачерпнув чуть-чуть сероватого порошкообразного вещества. Это были высушенные и истолченные в порошок листья белладонны, весьма ценного растения, употребляемого при нервных расстройствах, глазных болезнях и дисфункции мочевого пузыря.
Когда-то от кого-то она слышала, что яд – женское оружие. Какая глупость. И хотя этот порошок может быть назван ядом, это еще и ценное лекарство. Она использует лекарство для лечения. Но если душа не чиста, какое имеет значение, что тело исцелено?
Вот тут-то лекарство и становится ядом. Большая его доза становится средством закончить жизнь. В некотором смысле это благое дело – избавить жертву от долгих мучений. Правда, первые несколько секунд после принятия яда трудно вынести, но агония длится недолго.
Слишком недолго, чтобы вырвать с корнем зло.
Есть такие грехи, которые нельзя исправить, как и грешники, которые не видят необходимости в искуплении. В таких случаях она просто делает то, что должна, и заканчивает их жизнь, ничуть не заботясь об их возможных мучениях. Если под конец они умоляют об избавлении – это то, что они заслужили.
Она полностью отдает себе отчет в том, что некоторые сочли бы то, что она делает, неправильным. Но эти же самые люди отрицали бы необходимость восстановления справедливости во всех случаях, кроме самых вопиющих. Жизнь совсем не всегда добра и добродетельна. И дело смелых – потребовать честности и справедливости.
Правда заключается в том, что она избавляет мир от тех, кто оскверняет невинность, кто несет в себе зло. Но она была уверена, что ее никогда не признают избавительницей и никогда не будет она до конца прощена за то, что делает.
Однако есть и такие, кто может задуматься в тишине ночи, кто она больше – святая или грешница, не следует ли рукоплескать ее рвению.
Но самой ей это все равно.
И она не испытывает разочарования, когда время от времени терпит неудачу в попытке убить зло. Она просто заново оценивает сделанное, определяет, где и что пошло не так, и решает, что делать дальше. Если она терпит неудачу, то совершает новую попытку. И в конце концов всегда добивается нужного ей результата.
Вспомнить хотя бы то, сколько времени понадобилось на Джеймса.
Она повернулась и улыбнулась скелету, разложенному на кровати; череп аккуратно лежит на подушке, словно он спит. Милый Родерик – это псевдоним, разумеется, ибо никто бы ее не понял, если бы она использовала его настоящее имя. Но она воспользовалась услугами очень предприимчивого молодого человека, – который удовлетворился незначительной суммой и лекарством для облегчения симптомов личного характера, – чтобы эксгумировать его. Никто не знал, что скелет принадлежит самой первой из ее жертв – старику, который бил свою жену и чуть не уморил голодом детей. Считается, что он похоронен в церковном дворе, где лежит один, и никто его не навещает. Но он ее постоянный спутник, напоминание не только о том, что она должна исполнить, но и о том, что уже сделала.
Да, Лоренцо будет что рассказать своей жене, когда он вернется во Флоренцию, и не в последнюю очередь об этом невероятном собрании в библиотеке Гранта.
Был поздний вечер, день выдался длинный, и Лоренцо предпочел бы отправиться в постель, чем сидеть в библиотеке, вынося общество доктора Фентона и его дочери.
Что бы сказала Элиза об этой парочке? Он мог себе представить комментарии жены.
«Она слишком развязна для женщины, Лоренцо. У нее что, нет никакого представления о такте? Для красивой девушки она почему-то испытывает необъяснимую неприязнь к своей внешности.
А он? Неужели у него всегда такие грязные очки? Ты никогда не бываешь таким неопрятным, мой дорогой».
Лоренцо улыбнулся и поднял свой бокал, слегка поклонившись.
– Отличное вино, – сказал он доктору Фентону, и тот молча кивнул.
– Оно не из подвала моего отца, сэр, – вмешалась Арабелла.
Разумеется, нет, и его замечание было простым выражением любезности, и ничем иным.
Наблюдая за поведением Арабеллы в различных ситуациях, Лоренцо решил, что мисс Фентон чурается людей и в обществе она чувствует себя не в своей тарелке. Она словно бы держится в стороне, наблюдая за другими людьми издалека. Но возможно, он судит ее слишком строго. Вот у них с Элизой одинаковая реакция на общество. Когда они рядом друг с другом и со своими малышами, больше им никто не нужен. Других развлечений им просто не требуется.
И все же Лоренцо не мог не задаваться вопросом, смягчится ли когда-нибудь Арабелла по отношению к Гранту, особенно зная об истории с компаньонкой. Какая женщина не разорвала бы помолвку, будучи вот так публично отвергнута? Возможно, жадная. А может, мстительная?
– Я крайне удивлен, сэр, что вы ни разу не упомянули, что вы врач. Существует какая-то причина, по которой вы скрывали от меня свое занятие?
