что в дом им путь заказан, превратились милые детишечки в ужасных уродов с пастями, полными острых зубов.
— Еще и с длинными языками.
— Точно! Еще и с длинными языками! — Аграфена по-свойски хлопнула его по плечу, не сильно, а даже как-то нежно. Во всяком случае, прикосновение ее прохладной ладони не вызвало раздражения. — Я вот только одного понять не могу: как твой друг додумался не пустить их в дом? Это же детки, бедные сиротки-потеряшки! Всякий нормальный современный человек просто обязан проявить заботу и участие!
Аграфена уставилась на Ареса своими синими, как августовское небо, глазами, улыбнулась. Захотелось рассказать ей все, выложить все тайны, коды и шифры. Пришлось брать себя в руки и напоминать себе, что это он должен задавать вопросы. Он и задал.
— К чему ты клонишь, Агриппина? — Специально обозвал ее неправильным именем, чтобы встряхнуть. И ее, и себя заодно.
— На пороге того дома, в котором вы сейчас живете, нарисованы символы и фигурки, — сказала Аграфена, не обратив внимания на его выходку. — Весьма условное изображение ваших вчерашних визитеров там тоже есть. А еще там нарисованы существа с дымящимися головами, волки, змея и рыба. Ничего не забыла?
— Вроде ничего. Но ты снова не сообщила мне ничего нового. Каракули на пороге ты вполне могла видеть. Может, этот ваш Митрофаныч водит в дом экскурсии за умеренную плату! Ты мне лучше скажи, что это за символы и кто эти детишки?
— Это марёвки, — сказала Аграфена и взъерошила свои и без того дыбом стоящие волосы. — Болотные духи. Согласно легендам, марёвки когда-то были обычными детьми, но умерли на болоте насильственной смертью. Может, утопили их. А может, сами утонули. Или еще какая беда приключилась. В общем, получились из милых малюток неупокоенные души. Причем злые, зловредные и вечно голодные. Бывают, конечно, исключения, но обычно марёвки охотятся парами.
— Охотятся?
— Ну а как по-другому это назвать? — Аграфена пожала плечами. Плечи у нее были острые и загорелые. Захотелось до них дотронуться, но Apec себе не позволил. Нельзя отвлекаться от важного ради всякой ерунды. — Обычно они не выходят за границы болота, но к домику на Змеиной заводи иногда наведываются. Подозреваю, что бывает, и внутрь заходят.
— Пару месяцев назад могли зайти?
— Намекаешь на тех мужиков, что рядились экологами, а сами шастали по болоту с металлоискателем? Никто не знает, куда они на самом деле девались, но чисто гипотетически они могли стать жертвами марёвок.
— Как они охотятся? — спросил Apec. — В смысле, чем питаются?
— Не плотью, — усмехнулась Аграфена. — Они присасываются к жертве языками.
— Кровососы, что ли?
— Скорее энергососы. Марёвки жертву высасывают, но не на физическом, а на ментальном уровне. Гипотетически. — Аграфена снова усмехнулась. — Присасываются они либо к солнечному сплетению, либо к основанию черепа.
— Какие удивительные анатомические познания, — пробормотал Apec.
— И в том, и в другом случае финал один! — Аграфена взмахнула рукой. — Жертва теряет рассудок. Если марёвку вовремя успевают оторвать от донора, дело заканчивается той или иной степенью амнезии. А если помочь некому, то все, конец. Они сами уходят в топь.
— Марёвки?
— Жертвы! Бредут, не разбирая дороги, пока не попадают в трясину. Или, если умудряются дойти до торфяников, падают в торфяные ловушки. Говорят, пару раз добирались даже до Марьино, но я в это не особо верю.
— Откуда такие подробности? — Apec глянул на Аграфену с недоверием.
— Насчет марёвок или насчет жертв?
— Давай начнем с жертв.
— Мне рассказал дед. В молодости он работал в бригаде мелиораторов. Ну, знаешь, такие активисты-сподвижники, мечтавшие реки вспять повернуть и полюса местами поменять. — Аграфена поморщилась. — Так вот, мой дед собственными глазами видел, что может сделать с живым человеком марёвка. Однажды его бригада задержалась на болоте: то ли трактор сломался, то ли еще какая ерунда приключилась. Короче, не успели убраться в деревню до темноты. А своевременная эвакуация с болота — это у местных первейший пункт в технике безопасности. Но из местных там были только мой дед да еще один мужик из Гадючьего лога. Остальные — пришлые, незнакомые со здешней спецификой. Дед со вторым мужиком пытались их образумить, уговаривали вернуться по свету в деревню, а те ни в какую. В общем, они решили одни уходить, раз уж остальные такие дураки упрямые. Отошли недалеко, услышали крики-вопли и кинулись обратно. Тогда ж времена какие были?
— Какие? — спросил Apec с интересом.
— Хоть и дремучие, но с идеологией. Коммунизм, товарищество, долг перед Родиной и все дела! Вот они и бросились долги раздавать, но не успели. Как им потом рассказал бригадир, один из рабочих отошел за елочку по нужде. Вроде и отсутствовал не долго, но когда вернулся, стало ясно: дело швах. Он, не глядя под ноги и не обращая внимания на крики, брел прямиком в трясину. Бригадир ближе всех к нему был. Говорит, выглядел мужик как идиот: улыбка блаженная, глаза стеклянные, по подбородку слюна течет. Зомби, по-нашенски говоря. Они и оглянуться не успели, как его засосало. Кинулись вытаскивать, а он не дается: за палку не хватается, на крики не реагирует, улыбается. Так и ушел под воду с улыбкой. Представляешь?
Apec представил и поежился. Картинка получалась безрадостная. А Аграфена продолжила:
— Вот пока остальные пытались того бедолагу спасти, дед марёвку и увидел. Стоит, говорит, дитё малое и улыбается так, что волосы на загривке дыбом встают. Еще и ручкой машет, подманивает. Один из рабочих кинулся было к ней, но дед со вторым мужиком его удержали. Им всем тогда повезло, что она уже была сытая, а то б положила в ту трясину полбригады.
— Она куда потом делась, эта марёвка? — спросил Apec.
— Не знаю. — Аграфена снова пожала плечами. — Наверное, ушла.
— Почему марёвки? Откуда такое странное название?
— Это производное от Мари. Про Марь, небось, уже слышал?
Apec кивнул.
— Ну вот, они ее порождение. Потому и марёвки. Я так думаю, они накидывают на человека морок,
