Армии предписывалось оказывать помощь оперативным группам, снабжать их горючим и продуктами питания, предоставлять в их распоряжение средства связи.
Было создано четыре эйнзацгруппы, между которыми по географическому признаку разделили фронт.[24] Во главе их были поставлены испытанные нацисты, давно уже забывшие, что такое угрызения совести, ставшей излюбленным объектом нападок Гиммлера.
Состав групп был тщательно продуман. На тысячу человек приходилось примерно 350 эсэсовцев, 150 шоферов и механиков, 100 членов гестапо, 80 сотрудников вспомогательной полиции (набиравшихся обычно на месте), 130 сотрудников полиции порядка, 40–50 работников уголовной полиции и 30–35 сотрудников СД. Остаток включал в себя переводчиков, радистов, телеграфистов, управленческих работников и женский персонал, так как эти подразделения убийц включали в себя и женщин (от 10 до 15 на группу). Руководящий персонал состоял, естественно, из гестаповцев и небольшого количества сотрудников СД и уголовной полиции.
Эйнзацкоманды были полностью сформированы к концу июня 1941 года, и уже в начале июля они начали свои первые действия. Их круг обязанностей первостепенной задачей возводил «ликвидацию» евреев и комиссаров. Соответствующие приказы были доведены до командиров частей на совещании в Преце, которое провел 19 июня Штрекенбах, специально приехавший из Берлина. Во исполнение этого приказа еврейская часть населения, включая и детей, подлежала полному уничтожению. В Риге, например, было казнено 35 тысяч человек, а обергруппенфюрер СС Бах-Зелевский с гордостью писал 31 октября 1941 года: «В Эстонии больше нет евреев».
Очень характерной была манера, с помощью которой проводились операции против «партизанских банд». Чтобы получить представление о них, достаточно привести отчет об операции «Коттбус», проведенной под командованием генерала СС фон Готберга:
убито противников — 4500;
убито подозреваемых в принадлежности к партизанским бандам — 5000;
убито немцев — 59;
изъято оружия — 492 винтовки.
Менее 500 винтовок на 9500 убитых объясняют, почему у немцев было только 59 убитых: эсэсовцы отнесли к «партизанам» всех русских крестьян, встретившихся им по дороге. Германский генеральный комиссар по Белоруссии сообщил в своем докладе об операции «Коттбус», что ее «моральное воздействие на мирное население было просто ужасным из-за большого количества расстрелянных женщин и детей».
Эти убийства сопровождались систематичным грабежом. Собирались любые предметы, годные к использованию: обувь, изделия из кожи, одежда, драгоценности, золото, ценные вещи. С пальцев женщин безжалостно срывались кольца; евреев заставляли раздеваться, перед расстрелом их одежда собиралась, и их обнаженными ставили на край противотанкового рва, приспособленного под могилу.
Олендорф рассказывал, что уничтожение евреев всегда начиналось (если на то было время) с того, что их заставляли являться в полицию, чтобы зарегистрироваться. Во время сборов на казнь все их пригодное к использованию имущество изымали и передавали в РСХА для пересылки в министерство финансов рейха. Нацисты использовали убийства как официальные методы финансирования государства.
Облавы на евреев и их казни были описаны многочисленными свидетелями. Наверное, одним из самых точных стал рассказ немецкого инженера Германа Грабе, директора украинского филиала одной из германских строительных фирм в Здолбунове. Разъезжая по строительным объектам своего предприятия, он оказался в Ровно, когда в ночь на 13 июля 1942 года было уничтожено 5 тысяч жителей гетто этого города. 100 человек из этих несчастных работали в его фирме, и Грабе попытался спасти их, сославшись на нехватку рабочей силы. Бегая от одного начальника к другому и взывая к властям, он на протяжении всей ночи наблюдал за перипетиями этой трагедии, типичной для стран Восточной Европы. Он дал об этом потрясающие показания в Нюрнберге.
13 июля около десяти часов вечера украинские полицаи, возглавляемые эсэсовцами, окружили ровенское гетто, устанавливая вокруг него мощные прожекторы. Полицаи и эсэсовцы небольшими группами врывались в дома, ударами прикладов выбивали двери, а если двери не поддавались, бросали внутрь гранаты. Эсэсовцы кнутами выгоняли жителей из домов, подчас полуодетых, не успевших забрать с собой детей. «Женщины звали своих детей, а дети кричали, потеряв родителей. Все это не мешало эсэсовцам продолжать свое дело и гнать несчастных бегом в сторону ждавшего их товарного поезда. Все вагоны поезда были набиты битком. Крики и плач женщин и детей неслись отовсюду под аккомпанемент выстрелов и щелканье кнутов. Всю ночь избитые и перепуганные жители гетто метались по ярко освещенным улицам: женщины обнимали мертвых детей, дети тащили за руки или ноги тела убитых родителей… Я видел десятки мужских, женских и детских трупов вдоль дорог. Двери домов были распахнуты, окна выбиты и повсюду валялись одежда, обувь, распотрошенные сумки, чемоданы и другой жалкий скарб. В одном из домов я увидел полуголого ребенка с раздробленной головой, которому, пожалуй, не было и года; стена и пол вокруг него были испятнаны кровью. Я видел, как эсэсовский комендант штурмбаннфюрер Пютц надзирал за колонной из 80 или 100 евреев, движущейся на четвереньках. В руках у него был тяжелый кнут для собак».
Затравленных людей загоняли, словно животных, в тесные товарные вагоны, чтобы перевезти их к месту казни, которое располагалось обычно в пустынной, заброшенной местности в нескольких километрах от жилья. Там были заранее вырыты длинные рвы. Обреченных на смерть людей располагали в отдалении и подводили группами по 20, 50 или 100 человек. Их заставляли раздеться, потом выстраивали вдоль рва (или загоняли в него), где уже лежали груды мертвых тел. А вокруг стояли эсэсовцы с автоматами и хлыстами в руках. Несколько эсэсовцев, а иногда всего один, расстреливали людей, как на конвейере, выстрелами в голову. Когда ров заполнялся трупами, его засыпали землей.
Иногда людей заставляли ложиться на только что расстрелянные тела и в такой позе убивали их. Так были истреблены сотни тысяч советских людей. В октябре 1942 года последние 16 тысяч евреев минского гетто были казнены за один день. В Киеве за время войны было убито 195 тысяч человек.
В Минске произошел инцидент, который способствовал одному из самых ужасных изобретений нацистов. В конце августа 1942 года Гиммлер в ходе инспекционной поездки остановился в городе и пожелал присутствовать на очередной казни заключенных. Войска, выполнявшие эту работу, не считали нужным принимать особые меры предосторожности; часто случалось, что тяжело раненного узника закапывали вместе с убитыми без лишних формальностей. Именно это произошло на казни в Минске. Однако, когда Гиммлер, по приказу которого и производились эти массовые убийства, увидел, как падают несчастные, включая женщин, как они продолжают шевелиться и слабо стонать, он утратил вдруг свою знаменитую бесстрастность и упал в обморок словно чувствительный «интеллигент».
Пораженный минским спектаклем, Гиммлер вернулся в Берлин и отдал приказ о том, чтобы в дальнейшем женщины и дети не подвергались «моральным пыткам» расстрелов. За выполнение этого приказа взялся в Берлине один эсэсовский инженер. В голове этого нацистского технократа, унтерштурмфюрера СС доктора Беккера и родилась чудовищная машина, названная впоследствии «грузовик 3».
Олендорф рассказывал о том, что «сущность этих фургонов снаружи разгадать было невозможно. Они походили на обыкновенные крытые грузовики, но были сконструированы таким образом, что при запуске мотора выхлопные газы шли в кузов машины, приводя к смерти сидящих там людей за десять—пятнадцать минут. Намеченные для казни жертвы погружались в грузовики, и их везли к месту захоронения, используемому для массовых казней. Того времени, которое занимала дорога, вполне хватало для убийства пассажиров. В фургоне помещалось от 15 до 25 человек в зависимости от размера грузовика. Туда сажали женщин и детей, говоря им, что их перевозят в другое место. Двери закрывались, и герметичный кузов грузовика превращался в газовую камеру на колесах».
Как только Беккер закончил разработку машины, оберштурмбаннфюреру Рауфу, ответственному за автомобильный транспорт в Главном имперском управлении безопасности, и его заместителю Цвабелю было поручено организовать ее производство. Заказ получил автомобильный завод «Заурер». Машина получила название «грузовик „З“»; «З» — первая буква названия завода и слова «зондер» (специальный). В эйнзацгруппах эти машины появились весной 1942 года. Инженер Беккер стал ответственным за эксплуатацию грузовиков, а их техническое обслуживание было поручено сектору автотранспорта во главе с Рауфом.
Вопреки тому, на что надеялись Беккер и Гиммлер, использование «грузовика З» не разрешило проблемы казней. Люди быстро догадались о том, что происходит, когда садишься в такой грузовик, и окрестили их «душегубками». Пришлось прибегнуть к хитростям. «Я дал приказ, — пишет Беккер, — маскировать грузовики группы „Д“ под обычные фургоны и для этого оборудовать в маленьких грузовиках по одному окну с каждой стороны, а в больших — по два, похожие на те, которые можно увидеть в бедных деревенских домах». Но он вынужден был все же признать: «По моему мнению, их невозможно замаскировать и держать в секрете длительное время». К тому же случались неполадки в работе машины, о которых Беккер рассказывает чисто техническим языком: «Отравление газом происходит не всегда так, как следует. Чтобы побыстрее разделаться, шоферы открывают клапан на всю катушку. Вследствие этого осужденные гибнут от удушья, а не засыпают, умирая во сне, как предусматривалось конструкцией. Когда же после моих указаний была обеспечена правильная установка затвора, смерть наступала быстрее, и осужденные спокойно засыпали. Сведенные конвульсией лица и экскременты — два симптома неправильных действий водителей — более не возобновляются».
