— Вот что я чувствую в последнее время, — сказал Кит доверительным тоном. — Снова тот же самый нож… Я правильно говорю, сестренка?
Бобби, которая так и стояла, прислонившись к косяку, вздрогнула и, выйдя из своего наркотического ступора, проговорила механическим, невыразительным голосом:
— Дуэйн и Кит всегда были очень близки. Один всегда знал, как себя чувствует другой, даже если они не видели друг друга. Например, если кто-то из них оказывался в больнице, другой тоже болел…
— И вы чувствуете его сейчас? — переспросил Фред.
— Да, — подтвердил Кит. — Я чувствую Дуэйна.
— Извините, но я что-то не совсем хорошо понимаю…
— Ты хочешь сказать, что я лгу?!
— Нет, что вы! Вовсе нет! — испугался Фред. — Я просто не понимаю, как это возможно, ведь Дуэйн… Ведь его нет! Кого же вы чувствуете? Его дух? Душу?
— Нет. То есть не только, — ответил Кит, разматывая грязный шарф. Шея у него оказалась на удивление женственной.
— А как вы реагировали, когда вашего брата казнили? — решился спросить Фред.
Кита этот вопрос явно задел за живое. Казалось, он готов был ударить Фреда только потому, что тот посмел затронуть столь деликатную тему, но потом выражение его лица изменилось.
— Я почувствовал страшную усталость, — сказал он почти задумчиво. — Так я еще никогда в жизни не уставал, но потом… потом во мне что-то шевельнулось. Что-то знакомое… — Кит с вызовом посмотрел на Фреда. «Только попробуй мне не поверить!» — говорил этот его взгляд, и Фред поспешно кивнул.
— Это все, что я могу сказать, — закончил Кит.
— А к врачу вы ходили?
— Это еще зачем? — спросил Кит сердито.
Фред примирительным жестом поднял вверх руки:
— О'кей, мистер Уильямс, это был глупый вопрос. Я сказал не подумав.
— В следующий раз думай!
Кит продолжал вертеть в руках шарф, потом выпустил его из пальцев, и он соскользнул на пол, словно сброшенная змеиная кожа.
— Я хочу, — добавил он неожиданно, — чтобы ты выяснил, что случилось с моим братом.
— Я стараюсь, — кивнул Фред. — Как раз этим я и занимаюсь, но…
— А когда выяснишь, ты должен будешь привезти его ко мне.
— Я, право, не знаю… — неуверенно пробормотал Фред. Ему не хотелось давать обещание, которое он почти наверняка не сможет выполнить. — Ведь мы же не знаем, в каком состоянии тело, к тому же я не представляю, как я смогу забрать его у тех, кому оно принадлежит в настоящий момент. Ведь если ваш брат действительно завещал свое тело для исследований, его владельцем с точки зрения закона является какая-нибудь медицинская организация.
Глаза Кита словно покрылись тоненькой коркой льда, и у Фреда кровь застыла в жилах. Пожалуй, только сейчас он по-настоящему понял, что этот страшный человек действительно готов на все. То есть буквально на все.
— Твоя мать, кажется, живет недалеко отсюда?
— Откуда вы знаете?
— Я знаю все, что касается этого поганого городишки, — сказал Кит и, откинувшись назад, поскреб ногтями живот. Бобби по-прежнему ничего не понимала и только тупо смотрела то на брата, то на Фреда.
— На что вы намекаете?! — сказал Фред неожиданно резким тоном. Он разозлился, а злость помогла ему преодолеть страх. Кажется, этот субъект пытается ему угрожать? Точнее, не ему, а его матери… Смешно! Оказывается, мистер Крутые Яйца не настолько крут, чтобы угрожать непосредственно ему.
— Ни на что, — коротко сказал Кит. — Только привези мне Дуэйна, и все будет хорошо.
Все же Фред содрогнулся, представив, что его старенькая мать может стать заложницей этого свирепого, непредсказуемого типа. И все только потому, что ее честолюбивому сыну пришла в голову идея написать статью о пропавшем теле казненного преступника! Больше всего Фреду хотелось послать этого некоронованного короля трущоб куда подальше, но ради безопасности матери — не говоря уже о своей собственной — он почел за благо промолчать. Трусливо улыбнувшись, репортер пообещал Киту Уильямсу сделать все, что только будет в его силах.
Феникс
36Нечувствительность кожи, которая так пугала Ната в первые недели, неожиданно сменилась гиперчувствительностью. В этом было что-то ненормальное, но Нату объяснили, что его новые нервные рецепторы некоторое время будут особенно остро реагировать на внешние раздражители и что пока все не придет в норму, он может испытывать зуд, покалывание, внезапные приливы тепла и тому подобное. Только области вокруг шейного шва по-прежнему оставались нечувствительными к прикосновениям, но Нат знал, что все дело в лекарствах, которыми его пичкали, чтобы снять болевые ощущения. По утрам он едва мог пошевелить головой, и только специальные упражнения позволяли ему немного размять позвоночник.
В целом — если не считать ограниченной подвижности шейной области — Нат был в куда лучшей форме, чем в своей «прежней жизни», как он изредка называл первый период своего земного существования. Гораздо хуже дело обстояло с психологией, а точнее — с его способностью примириться со своим положением и готовностью принимать действительность такой, какая она есть. Нат не знал, что может случиться с ним в следующую минуту, не говоря уже о следующем часе, дне, месяце. Он не мог строить планы, не имел ни постоянных интересов, ни увлечений, не отмечал праздников, ни к чему не стремился, ничего не хотел и ни на что не надеялся. Ни семьи, ни друзей у него не осталось, и Нат не представлял, ради чего, собственно, ему нужно жить дальше. Воскрешение из мертвых, хотя и удивительное как научный факт, не имело для него никакой субъективной ценности.
Между тем Карен и Монти привязались к нему, и Нат часто испытывал стыд и смущение оттого, что не питает к ним ответных чувств. Он просто не мог отыскать в своей душе ничего, что откликнулось бы на их теплоту и дружеское участие. Возможно, корень проблемы крылся в том, что большую часть времени Нат чувствовал себя как бы отдельно от своего физического тела, словно он занимал его временно, не имея никакого права им распоряжаться. Не раз Нат замечал, что стоило ему потянуться за чем-нибудь, и действие часто совершалось раньше, чем он успевал о нем подумать. Казалось, он начисто лишился сознательной воли; остались только рефлексы, да и те принадлежали не ему — телу. Стараясь как-то переломить ситуацию, Нат начал с особой тщательностью обдумывать и контролировать все, что собирался сказать или сделать, но особого успеха не достиг. Об этом он, впрочем, никому не говорил. Могли же у него быть свои секреты?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
