О жадности и трусости Гедройца в Ганое уже давно ходили шутки, плавно обзаводящиеся щепетильными подробностями и перерастающие в легенды. Чего только стоило данное ему прозвище — Звонкая Свинка. Красноречиво и исчерпывающе, как и любят граждане Помонта. Никто уже и не помнил почему именно это словосочетание прикрепилось к Олафу. Быть может оно образовано от двух других выражений, звонкой монеты и подопытной морской свинки? А может и вовсе, связанно с тем, что толстяк будучи сильно взволнованным издавал громкие хрюкающие звуки из-за дефекта носоглотки? Никто уже не скажет.
Разодетый в дорогой, но на редкость безвкусный оранжевый пиджак, посапывающий Олаф едва не навалился на Аттикуса всем своим весом, практически повиснув на руке парня. Обдавая юношу невыносимым запахом отродясь не чищенных зубов, толстяк извиняющимся тоном защебетал:
— Ну что же вы, господин Пальмонтский. Собрание уже пол часа как началось. Посмотрите, и все гости уже пришли. Одного вас ожидаем. Такой пристойный и умный юноша, ну вы же явно не забыли? Нет, такой достойный молодой человек никогда бы не забыл о столь важном мероприятии. Уверен, у вашего опоздания была серьезная причина! Пройдемте, пройдемте! Вот так, оставьте ваш головной убор мне, я отнесу его в гардероб. Вижу вы без фрака — вам раздобыть один экземпляр? Я мигом! — Видя, что Аттикус отмахивается от него, стремясь поскорее завершить неприятную встречу, дородный Олаф решил зайти сразу с козырей. — Ну так идите, Джошуа вас заждался.
Юноша почувствовал, как у него на спине зарезвился целый муравейник. Джошуа. Это имя внушало ему если не страх, то волнение, декларируя неизбежную необходимость подчинения. Воля его покровителя влияла на юношу даже через призму имени, сковывая и вынуждая послушно прибавить шаг. Теперь Аттикус спешил, поднимаясь на второй этаж здания по роскошной мраморной лестнице. Дорогостоящие портреты, внушительные мозаики и молчаливая прислуга смотрели ему вслед. Олаф шествовал тенью за парнем, не отставая ни на шаг. Как для его комплекции, Гедройц больно резво поднимался по ступенькам. Если бы не его тяжелое сопение, можно было бы и вовсе подумать, что под жировой прослойкой скрывается ловкий атлет. Ну, может не очень ловкий. Хромой, зловонный и немного задыхающийся, но атлет.
Второй этаж встретил юношу сладковатым запахом ванили и нотками розмарина. Залитое искусственным светом, празднично украшенное помещение разверзло свои гостеприимные стены, приняв в себя новоприбывшего юношу. Десятки дорого одетых гостей, сбившись в стайки подобно рыбам, обсуждали последние светские сплетни и новости политики, пока кучка слуг маневрировала между ними, разнося напитки и закуски. Размеренный гомон окружил Аттикуса.
Человек впервые посетивший такое собрание мог бы подумать, что на месте парня стоило бы развесить уши и вслушиваться в каждое слово — как-никак в здании собрались отборные сливки общества, должно быть они обсуждают необычайно существенные вещи из которых и для себя можно вынести что-то полезное? Увы, это в корне не так. Обсуждать на подобных мероприятиях дела или попросту важные темы считалось дурным тоном. Гости целенаправленно обговаривали всякую чушь и светские сплетни, что в сущности одно и тоже. Можно сказать, что так они расслаблялись, получая удовольствие от самого факта общения с равными себе по статусу.
В течении минуты появление Пальмонтского было замечено собравшимися, и вот, все больше и больше народу окружало парня, приветствуя его крепкими рукопожатиями, заранее заготовленными фразами и натянутыми улыбками. Аттикус знал к чему это все идет, но по всем мерам приличия был вынужден терпеливо и последовательно отвечать любезностью на каждое приветствие.
Из-за статных силуэтов собравшихся тут магнатов, политиков и олигархов робко проглядывали изящные молодые фигуры, закованные в безжалостные клетки разномастных корсетов, упакованные в пестрые обертки дорогих платьев — гости не упустили возможности прихватить с собой своих дочерей, ведь каждый из них в глубине души лелеял надежду урвать кусок призрачного пирога. Аттикуса уже тошнило от этого сватовства. Театрально застенчивые, избалованные девушки-фальшивки, что скрывали свои истинные лица за приторными, натянутыми масками, не вызывали у него никаких чувств, кроме раздражения. Он был готов поклясться, что рыжая красотка о которой говорил Корво, как и любая из ее подруг, будет в тысячу раз живее этих хрупких фарфоровых кукол.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Джошуа уже давно научил его как правильно реагировать на многочисленные попытки сватовства, не обижая лишний раз знать. Пальмонтский мило улыбался в ответ на комплименты, той же улыбкой отвечая и на обещания щедрого наследства. Плавно пожимая облаченные в перчатки руки политиков, удостаивая каждого встреченного гостя надлежащим вниманием, легким поклоном отвечая на приветствия дам, он продвигался сквозь толпу.
Заинтригованные образовавшимся столпотворением гости все активнее стягивались к юноше, замедляя его ход. Внезапно группа крупных предпринимателей впереди почтительно расступилась, в их глазах на мгновенье возник и погас огонек страха, что не осталось незамеченным Аттикусом. В образовавшемся пустом пространстве прямо перед парнем высилась необычайная фигура.
Пришедший, не выделяясь особым ростом умудрялся каким-то чудом возвышаться над всеми гостями. Его ярко-желтый пиджак с черными манжетами несколько выбивался из общего стиля нарядов цветовой гаммой. На собрании больше не было ни одного человека, облаченного в желтый, ведь все знали под кого зарезервирован этот цвет.
Глава крупнейшего в Помонте ресурсного картеля и возможно самый влиятельный человек княжества — вживую перед присутствующими предстал Джошуа Каламадж. Как всегда, одетый с иголочки, с не покидающей его уста легкой улыбкой и презрительным, властным взглядом, встречал юношу его наставник, спонсор и приказчик в одном лице. Слегка резкие черты лица вкупе с глубокими темно-серыми глазами выдавали в нем хищника, но вот аккуратная козлиная бородка с окрашенной под блондина короткой шевелюрой были призваны напротив, создавать видимость радушия и добродетели. Добродетель. Вот уж слово поистине несовместимое с сущностью Каламаджа.
Плавным отточенным движением он протянул руку юному Пальмонтскому, не сказав и слова, совершенно не изменившись в лице. Чувствуя себя в крайней степени неуютно, Аттикус поспешно пожал руку наставнику. В секунду длинная тощая конечность Джошуа оказалась за спиной юноши. Со стороны могло показаться что мужчина по-дружески приобнял парня за плечи, но ощущалось это мертвецки крепкой хваткой. Сомкни Каламадж на плече юноши пальцы еще сильнее, и тот почувствовал бы боль.
Они направились к просторному окну, вдали от скопления гостей. Точнее направлял только один, второй же безропотно следовал, боясь сказать и слово. Дорого выглядящие благородные фигуры бережно расступались, стремясь и секунды не стоять на пути Джошуа.
— Молодой человек, к вашему сведенью, слабое рукопожатие прямым текстом говорит о вашем пренебрежении к приветствуемому. Вы определенно не хотите, чтобы ваши будущие деловые партнеры узнали о вашей незаинтересованности во встрече. Вам следует быть внимательнее, — донеслись до слуха Аттикуса отдающие железом слова. Не смотря на то, что Джошуа шептал произнося все это, Пальмонтский расслышал каждое слово, как если бы они были в помещении наедине, вдали от людского гомона.
— Буду внимательнее в следующий раз.
— Не сомневаюсь, — ласково проговорил Каламадж, опустив тональность голоса еще ниже. — В конце концов это все мелочи. Пускай и важные, но мелочи. Как бы ты ни старался, а я вижу, что ты стараешься — не быть тебе идеально готовым к получению власти. Ни один правитель мира не был полностью готов к моменту своей коронации. Состояние полной готовности крайне… труднодостижимо, — в мгновенье ока выражение лица Джошуа переменилось, его брови сползли вниз, слегка прикрывая глаза, а и без того худые щеки впали пуще прежнего. — И все же, меня слегка удручает твоя легкомысленность. Ты опоздал более чем на пол часа. Такое опоздание не видится мне случайностью.
