Давным-давно, когда было позволено призывать Судеб, элементали чаще всего связывали себя с одной из этих двух вместо Аминадава и Виннилы, ибо зачастую именно жажда власти или тяга к милосердию вдохновляли королей и королев, стоящих у власти.
Софи сказала, что служит Малакаю. Должно быть, она это имела в виду.
– Но теперь элементалям запрещено призывать Судеб.
– Верно. Судьбы вмешиваются в наш мир только тогда, когда им предоставляется возможность, и стало довольно очевидно, что давать им эту возможность не стоит. Они вечно враждуют друг с другом, и даже со своей паствой. Если они отвечают на призыв, то скорее всего извлекут из этого выгоду для себя, нежели дадут что-то заклинателю. Последствия есть всегда. Иногда они ощущаются не сразу.
Малакай позволил Софи вытащить меня, человеческого двойника принцессы Ромерии, из моего мира и поместить в ее бессмертное тело, которое он воскресил и сделал неуязвимым для укуса дэйнара. Он явно не может делать это только для освобождения мужа Софи, которого он же и держит в заложниках. Чего же он добивается на самом деле?
– Чего хотят Судьбы? – спрашиваю я.
– Помимо обожания? Никто из нас с уверенностью не может ответить на этот вопрос. Одни твердят про бесконечную преданность элементалям, другие же считают, что никакой преданности нет и что все это куда более грандиозный план, в который мы не посвящены. – Вэнделин ухмыляется. – Более циничные из нас полагают, что все мы просто пешки на игровом поле, существуем для забавы Судеб, чтобы скрашивать их утомительное вечное бытие. Но это бы означало, что Судьбы чувствуют то же течение времени, что и мы, а я подозреваю, что это не так. – Она пренебрежительно отмахивается. – Ох, все это слишком сложно, отложим на другой день. Достаточно лишь сказать, что и Ибарис, и Мордейн были солидарны в одном – мир будет лучше, если Судьбам не дадут вмешиваться.
И в Илоре был только один элементаль, нарушивший это правило.
– Почему Маргрет вызвала Малакая, чтобы вернуть меня к жизни? То, что Зандер сказал двору, правда?
Ее челюсти напрягаются – единственный намек на гнев, который я когда-либо видела у жрицы.
– Скрыть факт, что той ночью в Цирилею призвали дэйнара, было уже нельзя. Про его пронзительный жуткий вопль веками ходили легенды. Слишком многие узнали его. У короля не осталось иного выбора, кроме как возложить вину на Маргрет, дабы не поползли слухи.
Это официальный ответ или же отражение чувств Вэнделин? Я изучаю ее.
– Но она ведь не просила Малакая прислать дэйнара сюда, чтобы тот разнес город на части, верно?
– Маргрет никогда бы не призвала Малакая ради хаоса, – отвечает Вэнделин быстро и необычайно резко. – Илор был ее домом. Она призвала Судьбу, чтобы вернуть тебя к жизни, защитить свой дом. – Вэнделин хмурится сильнее, когда тянется к складкам своего халата, чтобы достать бумагу, своей мятой текстурой напоминающую мне пергамент.
– Я нашла это в ее столе. Очевидно, у нее были свои секреты. – Затем, уже тише, добавляет: – Как и у всех нас.
Я провожу большим пальцем по закрученной букве «М» на сломанной сургучной печати, прежде чем развернуть письмо.
«Принцесса Ибариса должна выжить любой ценой, по воле Малакая». – Дж.
По воле Малакая. Это связано с призывом?
– Кто такой этот Дж.?
Она качает головой.
– Некто хорошо осведомленный. Это официальная печать писцов Мордейна. Я не совсем понимаю, как они узнали о Маргрет. Но, полагаю, ничто не остается скрытым навсегда. Даже по эту сторону Разлома.
– Я думала, Мордейн против призыва Судеб?
– Гильдия против, официально, и они потребовали бы казни Маргрет, но мы далеки от их юрисдикции. По их разумению, мы изгнанники. Но всегда найдутся те, кто воспротивится правящей власти, кто считает, что иной образ жизни был бы лучше. У Мордейна долгие и сложные отношения с Ибарисом. Об этом тоже не стоит говорить сейчас. Но тот, кто послал это Маргрет, – она постукивает пальцем по письму, – должен был обнаружить нечто в записанных пророчествах, что, по его или ее мнению, имеет большое значение, поскольку связано с вами.
Предполагаю, пророчество здесь значит ровно то же самое, что и в моем мире.
– В Мордейне обширная библиотека, которая полнится тысячелетними записями о видениях провидцев. О пророчествах. Многие потеряли в них веру, посчитав, что они не что иное, как бред. Библиотека превратилась в пыльный музей во время правления Нейлины, а видения стали не более чем пищей для заблуждений. Но в Мордейне и по сей день остались те, кто находит огромную ценность в старых текстах и продолжает изучать их.
Мое внимание переключается на алтарь, где я увидела Маргрет. Что могли предсказать эти провидцы? И что они могли поведать верховной жрице?
– Насколько хорошо ты знала Маргрет?
– Кажется, будто и вовсе не знала. – Ее взгляд следует за моим. – В Ибарисе заклинателям отведены разные роли. Целители, светоносцы, садоводы, алхимики. Моя роль заключалась в тестировании. Я присутствовала при родах в деревнях и оценивала младенцев на предмет способностей заклинателя. Я хорошо помню день, когда родилась Маргрет. – Вэнделин нежно улыбается. – У нее были огромные карие глаза, слишком большие и настороженные для новорожденного. Еще до того, как проверить ее, я знала, что она элементаль. К моему ужасу, она имела родство и с огнем, и с воздухом. Близость к Малакаю означала, что она будет предана смерти. Я объясню, – быстро добавляет она, заметив мое потрясение. – Ее мать передала ее мне, не желая иметь ничего общего с ребенком-заклинателем. Она не могла оставаться в Ибарисе, а если бы я привезла ее в Мордейн, ее бы убили. Поэтому я сбежала и привезла малышку сюда, где могла исцелять, а не вредить, и научила ее всей доступной мне магии заклинаний.
Я слушаю, как Вэнделин спокойно рассказывает о похищении ребенка, вижу блеск в ее глазах, и образ изуродованного тела за алтарем поражает меня еще большим смыслом.
Жрица делает глубокий вдох, а затем медленно выдыхает, словно успокаивая себя. Ее злит, что у девочки, которую она воспитала как родную, были секреты?
– Но мы здесь не для того, чтобы обсуждать пророчества или Мордейн и все его политические мотивы. Вы здесь, чтобы узнать об Илоре. – Взгляд Вэнделин скользит по величественным фигурам, окружающим алтарь. – Можно вопрошать о равенстве сил между Судьбами, но нет никаких сомнений в том, что они одинаково высокомерны в своей потребности в почтении и злобны, когда им его не показывают. Призывать их было категорически запрещено почти две тысячи лет, но даже когда это было дозволено, просить
