оппонент. Моя главная задача на данный момент — добраться до места назначения, а дальше — как пойдет. Все самое хреновое уже произошло, и мне лишь нужно получить объяснения.
Машину я бросаю прямо у ворот, не утруждая себя заездом во двор. Не собираюсь задерживаться в этом доме дольше вынужденной необходимости.
Дверь открывает улыбающаяся мама и с порога повисает у меня на шее. Загорелая, посвежевшая.
— Привет, мой хороший. Я так обрадовалась, когда папа сказал, что ты заедешь.
Меня не хватает на то, что обнять ее в ответ. Мой эмоциональный диапазон на сегодня иссяк.
— Ты что-то усталым выглядишь… — Отстранившись, мать озабоченно оглядывает мое лицо. — Кушаешь нормально?
Кивнув, я слегка сжимаю ее плечи и машинально смотрю туда, где предположительно находится отец. Внутри внезапно обмякает, испаряя боевую злость. Может быть, дело в объятиях мамы, либо же в запахе родного дома. За это утро я успел возненавидеть отца, а сейчас, очутившись рядом, отчаянно мечтаю, чтобы полученному видео нашлось разумное объяснение. Объяснение, полностью исключающее его причастность.
Отца я застаю расхаживающим по гостиной с телефоном — рядовая картина. Увидев меня, он чеканит в трубку несколько распорядительных фраз, после чего завершает разговор.
— Только прилетел — и все как коршуны вцепились, — сетует он, опуская телефон на журнальный стол. — Зря я сказал, что сегодня в городе буду. Надо было понедельника дождаться.
В горло будто насыпали песка. Еще недавно гнев внутри меня отчаянно нуждался в выходе, а сейчас я не могу выдавить не звука. Как и в случае с Сойкой, ищу признаки морального уродства в знакомом с детства лице, но не нахожу ни единого. Передо мной стоит все тот же человек: неидеальный, склонный к снобизму и диктатуре, но все же мой родной отец, которого, как бы я не убеждал себя в обратном, по-своему любил.
— Знаешь, почему приехал? — сипло спрашиваю я, не сводя с него глаз.
— Откуда мне знать? — хмыкает он и, наклонившись, берет со стола открытую бутылку минеральной воды. Отпивает и возвращает обратно. — Но давай уж, просвети.
Я ожидал, что все будет не так. Ожидал собственных напора и обвинений, не обремененных внезапно проснувшимся чувством родства, ждал чистейшего праведного гнева, перед лицом которого отец сдается и блекнет. Никак не того, что меня вдруг посетят сомнения.
— Ярослава в больнице.
— Та, с которой ты приезжал? — отец удивленно приподнимает брови. — Что-то серьезное?
— Очень серьезное. Она в коме.
— Сочувствую. От меня какая-то помощь требуется?
Затаив дыхание, я напряженно его разглядываю. А вдруг он действительно не имеет к случившему отношения? Разве можно так правдоподобно играть? В его глазах нет ни страха, ни сожаления, ни чувства вины. Эмпатом моего отца не назовешь, но и бездушным монстром тоже.
— Не требуется. Я приехал сюда, чтобы получить объяснения. У полиции есть видео того, как неизвестный мужчина толкнул ее, из-за чего Ярослава ударилась головой о стену. Он ее преследовал. С ним был Денис, твой водитель.
В течение нескольких секунд отец сверлит меня взглядом, потом снова тянется к минералке и не спеша пьет. Я молча наблюдаю за ним в ожидании ответа. Ответа, который призван подарить мне чудо.
Поставив пустую бутылку на стол, отец смотрит на меня. Взгляд изменился: теперь он по-деловому закрытый.
— Толкать ее никто не собирался. — Слова выходят из него твердо и с нажимом. — Олег приехал с ней поговорить. Цивилизованно предложил сесть в машину, но она попыталась устроить скандал и побежала.
Сраженный подобным цинизмом, я немею. Никакого чуда. Он даже не пытается отрицать.
— Потом попыталась на него напасть, и он по инерции ее оттолкнул. Жаль, что все так вышло, но случившееся не более, чем несчастный случай, — сухо и без эмоций заключает отец.
Оказывается, вполне привлекательная внешность — отнюдь не показатель того, что ее обладатель не является моральным уродом. По крайней мере, ничто в лице моего отца этого не выдает. Я часто слышал, как в пресса именует его импозантным. По мне так, неподходящее слово для того, кто лишен сердца и души.
— Несчастный случай — это когда ты шел по улице и по невнимательности упал в открытый люк, — цежу я, с каждой секундой наполняясь гневом, гораздо чернее того, что был внутри меня до этого разговора. — И даже в этом случае претензии предъявляют коммунальным службам. А твои амбалы погнались за ней. Напугали до смерти. В противном случае Ярослава бы не кричала. Какое право они имели? Какое право имел ты отдать распоряжение о ее преследовании?! Она ведь отказалась садиться в машину и разговаривать с ними, так? Но после этого они не оставили ее в покое, ведь им нужно было выполнить отданный тобой приказ… В чем он, кстати, заключался? Не подходить ко мне?
— Она тебе явно не пара, и я захотел убедиться, что она тоже это понимает, — сухо отвечает отец, будто не услышав других моих обвинений. — С ней просто должны были поговорить. Никто не собирался ей вредить.
Зря я думал, что размяк. Потому что сейчас я его ненавижу. Ненавижу этот взгляд без сожаления и вины, и этот равнодушный тон Я все в нем ненавижу. И больше всего мысль, что он мой кровный отец.
— Не пара — это мы с тобой, — хрипло выговариваю я, глядя ему в глаза. — Потому что я не хочу иметь ничего общего с ублюдком, потерявшим человеческий облик. Ты ведь действительно не чувствуешь за собой никакой вины, да? Хотя это из-за твоей навязчивой идеи о том, что ты каким-то образом способен влиять на мою жизнь, невинная девушка лежит в коме с проломленной головой.
— Еще раз повторюсь: никто ей вредить не собирался. Не была бы она такой невоспитанной и дикой….
— Заткнись!!!
За секунду оказавшись рядом, я заношу кулак над головой отца. Пульс бешено барабанит в висках, под кожей бурлит отравленный ненавистью адреналин. Я мечтаю его ударить. Увидеть валяющимся на полу, таким же раздавленным и ничтожным, каким чувствую себя я.
— Еще хоть одно поганое слово в ее адрес, я выбью тебе зубы, и ты минимум несколько месяцев не сможешь выходить в эфир.
Паника и страх плещутся в глазах отца до тех пор, пока я не опускаю руку и не отступаю назад.
— Ты совсем рехнулся? — гневно выплевывает он, одергивая рубашку. —
