Еще одним признаком догмы является ее жесткость. Традиционный способ мышления чрезвычайно гибкий. Традиция вне времени. Любое изменение немедленно принимается не только в настоящем, но и как нечто, существующее с незапамятных времен. При догматическом способе мышления этого не происходит. Догматическая доктрина предоставляет меру, с помощью которой должны оцениваться мысли или действия.
Следовательно, они должны быть постоянно фиксированы, и никакой прогресс не может оправдать изменений. Если возникает отклонение от нормы, то оно должно быть немедленно исправлено. Но сама догма должна оставаться невредимой.
В свете несовершенного понимания становится очевидным, что новые изменения могут противоречить принятым доктринам или создавать внутренние противоречия непредсказуемыми путями. Любое изменение представляет потенциальную угрозу. Для минимизации опасности догматический способ мышления стремится запрещать новые течения как в мышлении, так и в действиях. Он делает это, не только убирая нестандартные изменения из своего собственного взгляда на вселенную, но также активно подавляя нестандартные мысли и действия. Как далеко он может зайти в этом направлении, зависит от характера опасности, которой он подвергается.
В отличие от традиционного способа мышления догматический способ нераздельно связан с некоторой формой принуждения. Принуждение обязательно, чтобы обеспечить превосходство догмы над реальными и потенциальными вариантами. Любая доктрина способна поставить вопросы, которые не решаются сами по себе, с помощью одних лишь размышлений; в отсутствие власти, которая определяет доктрину и защищает ее чистоту, доктрина распадается на конфликтующие интерпретации. Наиболее эффективный способ решения этой проблемы заключается в том, чтобы вменить в обязанность некоторому, созданному людьми полномочному органу интерпретацию воли некой сверхчеловеческой силы, на которой основывается истинность доктрины. Его интерпретации могут со временем эволюционировать, и, если этот полномочный орган действует эффективно, доктрина может даже идти в ногу с происходящими в жизни изменениями. Но никакие новации, не санкционированные полномочным органом, нетерпимы, и полномочный орган должен обладать соответствующей властью для уничтожения конфликтующих взглядов.
Могут сложиться обстоятельства, при которых полномочный орган нуждается в применении незначительной силы. Пока доминирующая догма выполняет свою функцию и предоставляет всеобъемлющие объяснения, люди, как правило, безусловно принимают ее. В конце концов, догма становится монопольной: могут существовать различные точки зрения на частные вопросы, но в том, что касается реальности в целом, существует только один взгляд. Люди объединяются под эгидой этого взгляда и учатся мыслить согласно ему: для них более естественно соглашаться с ним, чем ставить его под сомнение.
Тем не менее когда внутренние противоречия развиваются в еще более нереалистичные споры или когда происходят новые события, которые не соответствуют существующим объяснениям, люди могут поставить под сомнение даже основы. Когда это происходит, догматический способ мышления может поддерживаться только силой. Как правило, использование силы оказывает глубокое воздействие на эволюцию идей. Мышление больше не развивается собственным путем, а становится сложным образом сплетенным с силовой политикой. Конкретные мысли ассоциируются с конкретными интересами, а победа некоторой интерпретации более зависит от относительной политической силы ее сторонников, чем от истинности аргументов, выдвигаемых в ее поддержку. Человеческий разум становится полем битвы политических сил, и наоборот: доктрина становится оружием в руках воюющих сторон.
Превосходство доктрины может, таким образом, быть продлено с помощью средств, имеющих крайне далекое отношение к истинности аргументов. Чем большие силы применяются для поддержания догмы, тем меньше вероятность того, что она удовлетворит потребности человеческого разума. Когда наконец гегемония догмы будет сломлена, людям, вероятно, будет казаться, что они освободились от ужасного угнетения. Открываются новые, широкие перспективы, а избыток возможностей порождает надежды, энтузиазм и масштабную интеллектуальную деятельность.
Можно видеть, что догматический способ мышления не может воспроизвести никакие из тех качеств, что делали традиционный способ мышления столь привлекательным. Он оказывается запутанным, жестким и подавляющим. Верно, он устраняет неопределенность, которая блокирует критический способ мышления, но лишь путем создания условий, которые человеческий разум находит невыносимыми, если он уже знаком с другими возможностями. Точно так же как доктрина, основанная на сверхчеловеческой силе, может стать способом избавиться от недостатков критического способа мышления, а критический способ мышления может оказаться спасением для тех, кто страдает от давления догмы.
Закрытое общество
Органическое общество представляет наблюдателю некоторые очень привлекательные признаки: жесткое социальное единство, безусловная принадлежность, отождествление каждого члена с коллективом. Члены органического общества едва ли могли бы считать все это преимуществами, не зная, что отношения могут быть и иными; только те, кто знаком с конфликтом между индивидом и социальным целым в собственном обществе, может считать социальное единство желательной целью. Иными словами, привлекательность органического общества лучше всего оценивается, когда условия, необходимые для его существования, уже отсутствуют.
Едва ли может удивлять тот факт, что на протяжении истории человечество неоднократно изъявляло желание вернуться к первоначальному состоянию невинности и благодати. Изгнание из райского сада – постоянная тема. Но однажды потерянная невинность не может быть обретена вновь – разве что, возможно, путем забвения всего произошедшего. При любых попытках искусственно воссоздать органическое общество труднее всего достичь полного и несомненного отождествления всех членов с обществом, к которому они принадлежат. Для того чтобы восстановить органическое общество, необходимо провозгласить превосходство коллектива. Результат, однако, будет отличаться от органического общества в одном важном аспекте: индивидуальные интересы, вместо того чтобы совпадать с интересами коллектива, подчиняются им.
Различие между личными и общественными интересами поднимает беспокоящий вопрос о том, что же такое в действительности общественные интересы? Общественные интересы могут быть определены, интерпретированы, и в случае необходимости они могут подавить конфликтующие с ними личные интересы. Эту задачу лучше всего выполняет живущий правитель, поскольку он может скорректировать свою политику в зависимости от обстоятельств. Если же эта функция предоставлена некоторому институту, вероятно, что она будет исполняться усложненным, негибким и в итоге неэффективным способом. Институт будет стремиться не допускать изменений, но в длительной перспективе он не сможет добиться успеха.
Однако общий интерес можно определить лишь в теории. На практике он, вероятно, будет отражать интересы правителей. Именно они провозглашают превосходство социального целого, и именно они подчиняют своей воле непокорных индивидов. Если не считать того, что они являются абсолютными альтруистами, они также получают от этого определенные выгоды. Правители не обязательно удовлетворяют свои частные, эгоистические интересы, но они как класс извлекают выгоду из существующей системы: по определению, они являются правящим классом. Поскольку члены различных классов четко определены, подчинение человека социальному целому приводит к подчинению одного класса другому. Закрытое общество может быть, следовательно, описано как общество, основанное на классовой эксплуатации. В открытом обществе эксплуатация также может возникнуть, но, поскольку позиция человека не является жестко фиксированной, оно действует не на классовой основе. Классовая эксплуатация в том смысле, в каком этот термин использовал Маркс, может существовать только в закрытом обществе. Маркс внес значительный вклад в теорию, когда предложил эту концепцию, так же, как Менений Агриппа, когда он сравнил общество с организмом. Оба они, однако, применяли свои идеи не к тому типу общества.
Если бы конечная цель закрытого общества состояла в том, чтобы обеспечить превосходство одного класса (или расы, или национальности) над другим, оно могло бы эффективно ее выполнять. Но если его цель состоит в том, чтобы вернуться в идиллическое состояние органического общества, то такое общество обречено на провал. Существует разрыв между идеалом общественного единства и реальностью классовой эксплуатации. Для того чтобы закрыть этот разрыв, необходима сложная последовательность аргументов, которые, по определению, расходятся с фактами.
