— Это мне известно, — подтвердила Горация.
Имоджин вспомнила глаза Люси, когда та в первый раз пришла к ней и попросила разрешения остаться на ночь.
— Хэконби пугал ее, особенно когда был пьян. И поэтому она часто ночевала в моем доме, чтобы не оставаться с ним наедине.
— И ты оставляла ее. — Горация пожала плечами. — Имоджин, я вовсе не хочу ссориться с тобой из-за этого. Люси умерла. Ничего не изменится, если мы начнем ворошить ее прошлое.
— Это верно.
Горация внимательно посмотрела на племянницу:
— Ты говоришь, что узнала о связи между Люси и мистером Дрейком из ее дневника?
— Да. Я знаю, что читать чужой дневник нехорошо, но Колчестер убежден, что это прольет свет на убийство Ваннека. Я прочитала примерно две трети, но пока не нашла ничего, что объясняло бы причины убийства.
Горация нахмурилась:
— Я думала, что Ваннека убил какой-нибудь разбойник.
— У нас есть сомнения на этот счет… Так или иначе, Колчестер сказал, что если я не стану читать дневник, он сделает это сам. Я сочла своей обязанностью скрыть то, что написала Люси для себя, не думая, что когда-нибудь это будет прочитано.
— Понятно. А могу я узнать, каким образом Колчестер завладел этим дневником?
Имоджин прокашлялась.
— Он… гм… обнаружил его, когда посетил дом лорда Ваннека.
— Какого дьявола он туда ходил?
— Его беспокоят некоторые детали убийства Ваннека, — объяснила Имоджин. И после небольшой паузы добавила:
— Он надеялся кое-что выяснить, поговорив со слугами.
— Понятно.
Скептические нотки в голосе тети не понравились Имоджин.
— Это вполне естественно, — с горячностью проговорила она. — Ведь пошли слухи, что Ваннека убил Колчестер. Конечно, было бы хорошо, если бы он заранее сказал мне, что собирается ехать в дом Ваннека.
Горация приподняла брови:
— Я согласна с тобой, что Колчестер в весьма щекотливом положении. Но для него это не впервые.
— Он хотел снять с себя подозрения и пресечь слухи.
— Боюсь, это непосильная задача, и думаю, он знает это не хуже моего, — сухо сказала Горация. — В свете всегда любили посплетничать о Безжалостном Колчестере. А такая мелочь, как истина, в этом деле вряд ли что-либо изменит.
— Не называйте его Безжалостным.
— Прошу извинения. — Впрочем, тон ее был не извиняющийся, а скорее раздраженный.
Имоджин недоуменно свела брови:
— Тетя Горация! В чем дело?
— Ничего особенного, дорогая, — на сей раз ровным тоном проговорила Горация. — Давай лучше вернемся к тому, с чего начали. Ты говоришь, что Колчестер обнаружил дневник Люси и дал тебе почитать? -
— Да. Я, наверное, закончу читать уже сегодня… Но сомневаюсь, что узнаю еще что-нибудь новое. Бедняжка Люси была страшно увлечена Аластером Дрейком. Она собиралась убежать с ним. Люси мечтала уехать в Италию, где они оба могли свободно жить и любить.
— Полагаю, что и в Италии Люси хотела жить на широкую ногу, как привыкла здесь? — заметила Горация.
— Как выяснилось из ее дневника, Аластер имеет солидный доход.
— Вот как.
— Но он не хотел везти ее в Италию. — Имоджин вспомнила, с каким отчаянием Люси пишет об этом в дневнике. — Она была в полном смятении… Люси очень любила его.
— В самом деле?
— Она пишет, что Ваннек часто приходил в ярость, когда она отказывалась от… выполнения супружеских обязанностей. Несколько раз он брал ее силой. — Имоджин передернула плечами. — Ее можно понять. Однажды она даже пошла на то, чтобы избавиться от ребенка Ваннека. Она пишет, что консультировалась по этому поводу с женщиной в Берд-Лейне, которая оказывает подобные услуги.
— Понятно.
— Я думаю, что Ваннек узнал либо об аборте, либо о ее планах бросить его.
— И, придя в ярость, убил?
— Да. Такова вкратце суть событий, — сказала Имоджин. Но, повторяя это про себя, она то и дело
Возвращалась к словам Ваннека о том, что он совершенно не причастен к смерти Люси.
— Что ж, если Ваннек убил Люси, он заплатил за свое преступление, — сказала Горация.
— Да, но кто убил его? — тихо спросила Имоджин.
— Скорее всего, мы этого не узнаем.
— Боюсь, ты права. — Имоджин некоторое время молча смотрела в окно.
— Тебя что-то беспокоит, дорогая.
— Я уже два дня обдумываю одно предположение, объясняющее поведение Люси, — медленно проговорила Имоджин.
— Что за предположение?
— Мне думается, что Люси была больна.
— Больна?
— Возможно, это одна из разновидностей душевного расстройства. — Имоджин повернулась к Горации и со все возрастающей уверенностью стала объяснять:
— И тогда очень многое становится понятным. Ее безрассудство… Ее отчаяние… Эти странные перепады настроения.
— Ах, Имоджин…
— В этом есть резон, тетя Горация!.. Я подозреваю, что ее дядя был причиной многих страданий Люси. В том числе и таких, о которых она .никогда не признавалась. Ты ведь знаешь, она нередко спасалась у меня от его пьяных приставаний. Должно быть, это не всегда ей удавалось… И возможно, это подействовало на ее рассудок. С годами это усугублялось. И неудивительно, что в Лондоне она была совсем не такой, как в Аппер-Стиклфорде. — Я бы не сказала, чтобы она очень уж изменилась, — усомнилась Горация.
Имоджин пропустила мимо ушей реплику Горации. Со всевозрастающим энтузиазмом она продолжала развивать свою теорию:
— Теперь я понимаю, почему она задумала использовать меня для сокрытия своей связи с Аластером Дрейком… Неужели вы не видите этого, тетя Горация? К тому времени когда я приехала в Лондон, Люси была уже совсем не Люси.
Горация некоторое время пристально смотрела на племянницу.
— Возможно, что ты права, дорогая, — сказала она, наконец.
— Это единственно возможное объяснение, — твердо заявила Имоджин. — Нервы Люси никогда не отличались особой крепостью. Потрясения, связанные сначала с дядей, затем с мужем, тяжело сказались на ней… Так же как и употребление опиума… Да, именно так… Это подействовало и на ее разум. И это все объясняет.
Имоджин испытала умиротворение. Она все-таки не ошибалась в своей подруге! Просто Люси была тяжелобольным и очень несчастным человеком, когда писала о ней в дневнике всякие чудовищные вещи.
Имоджин выпорхнула из кареты и стала подниматься по лестнице, чувствуя, насколько легче сейчас у нее на душе. Совсем в ином настроении ехала она к тете Горации. Конечно, Люси невозможно вернуть, но теплые воспоминания об их дружбе грели сердце Имоджин. Бедняжка Люси! Как она страдала!
Когда Имоджин достигла верхней площадки лестницы, дверь открылась. Перед ней предстал Уфтон:
— Добро пожаловать, мадам.
