Спустя некоторое время Распутин мне сказал, что нам лучше бы видеться в другом месте. Из этого я понял, что у него, после деловых сношений с князем, доверие к последнему пошатнулось, и когда нами была устроена, при посредстве Комиссарова специальная, для свидания с Распутиным, квартира, то здесь при первых же наших обедах с Распутиным, я указал ему на некоторые стороны жизни князя, добавив, что этого, быть может, А. А. Вырубова не знает, и попросил его предупредить А. А. Вырубову. Когда затем мы, А. Н. Хвостов и я, были у Вырубовой, то она спросила меня, правда ли, что князь — такой плохой человек. На это я ей ответил приблизительно в том смысле, что у него есть некоторые особенности, которые ей надо принять во внимание и, по возможности реже с ним видеться. Самому мне разговора заводить о князе было неудобно так как я вошел к ней в дом при его посредстве, и она, не будучи подготовлена, могла бы объяснить мое предостережение совершенно иными побуждениям…[*] После этого я начал замечать некоторую нервность, проявленную кн. Андрониковым, так как А. А. Вырубова стала иногда отказывать ему в приемах, объясняя это разными причинами: то вызовами в лазарет или во дворец, то поездками в Петроград и проч. Затем, когда я приехал к ней один, она просила меня убедить кн. Андроникова не привозить ей ни сладостей, ни фруктов, так как это ей неприятно. Кн. Андроников, действительно, всякий раз, когда ездил и ранее со мной, и в эту пору с нами (при А. Н. Хвостове), всякий раз, желая подчеркнуть свое внимание к А. А. Вырубовой, привозил ей большие коробки с конфектами лучших петроградских кондитерских, первые фрукты и цветы; ценных подарков князь ей при мне не подносил.
Наконец, помог и случай, выдавший двойную игру кн. Андроникова. Кн. Андроников был в давних и очень близких, как я уже показал, отношениях с кн. Шервашидзе, состоявшим при вдовствующей императрице и пользовавшимся исключительным доверием ее величества, и всегда держал его в курсе всех новостей молодого двора, зная насколько эти новости близки сердцу Марии Федоровны, которая, в особенности за последнее время, начала явно для всех показывать свое неудовольствие в отношении императрицы Александры Федоровны. В числе вопросов, обеспокоивших вдовствующую государыню, одним из главных было отношение молодой императрицы к Распутину, росшее с каждым днем доверие к нему императрицы Александры Федоровны и его влияние не только на ее величество, но и на государя. Поэтому императрица Мария Федоровна старалась быть в курсе всех сведений, относящихся к личности Распутина, чтобы всякий раз указать, при свидании с государем, на отрицательные стороны поведения Распутина и тем отдалить государя от Распутина. Когда в Петрограде появились фотографические снимки кружка Распутина, о которых я говорил, вдовствующая государыня выразила Шервашидзе свое желание иметь такую фотографию, и последний обратился с этой просьбой к кн. Андроникову. Кн. Андроников достал, но не от нас, упомянутый снимок, сделав несколько увеличительных фотографических оттисков, и послал один из них князю Шервашидзе, а другой, в один из последующих наших приездов к А. А. Вырубовой, взял с собою, чтобы затем, зайдя к Воейкову, его показать и передать ему. А. А. Вырубова уже знала о получении вдовствующей императрицей этой фотографии, но только не была в курсе того, кто ее снабдил ею, и обратилась ко мне с просьбой узнать об этом, так как это озабочивало императрицу и ее лично. Кн. Андроников боясь, как я полагаю, того, чтобы А. А. Вырубова, узнав впоследствии о его роли в этом деле, не прервала бы с ним из-за этого знакомства, которым он очень дорожил, так как на всякую поездку к ней сам он, как деловой человек, смотрел не как на визит, а как на средство для достижения той или другой преследуемой им цели, вмешался в разговор и, вынув из портфеля и показав означенный фотографический снимок, сказал, что это он послал князю Шервашидзе эту фотографию, движимый исключительно самыми лучшими побуждениями своего уважения и преданности к ней и к Распутину, чтобы вдовствующей императрице, никогда не видевшей Распутина и имеющей о нем превратное мнение вследствие неправильного освещения некоторых сторон жизни Распутина, кружком близких к ней лиц, показать его изображение, его одухотворенные неземные глаза и отношение к нему со стороны его окружавших близких к нему людей, свидетельствующее о их вере в него, как в исключительного, не от мира сего человека.
Конечно, А. А. Вырубова объяснению князя не поверила, и несмотря на свойственную ей сдержанность и то, что мы были у ней в квартире, в несколько резкой форме ответила ему, что напрасно он, не предупредив ее, это сделал, так как это может иметь неприятные последствия. Но затем, когда я перевел разговор на другую тему и отвлек ее внимание последующим докладом по целому ряду имевшегося у меня материала, она снова сделалась ровной в обхождении с князем и приветливо со всеми попрощалась, когда мы стали уходить. Дорогой кн. Андроников был озабочен но я его понемногу успокоил, и, видимо, он этому разговору и впоследствии не придавал никакого значения, так как даже, когда у него с Распутиным и Вырубовой последовал разрыв и он обращался ко мне, при Протопопове, с просьбой помирить его с Распутиным, то, вспоминая причины охлаждения к нему со стороны Вырубовой, он об этом не упоминал. Но это обстоятельство имело последствием то, что при одном из последующих моих приездов к А. А. Вырубовой, она уже серьезно отнеслась к личности и деятельности кн. Андроникова и заявила мне, что Распутин и она ему совершенно не доверяют, и, дабы не раздражать князя, последовала моему совету сохранить видимость старых с ним отношений, а через некоторое время, когда он отойдет и от нас, окончательно прервать с ним всякие свидания, что и последовало незадолго до моего ухода. При этом Вырубова мне сказала, что в этом направлении будет поступать и владыка митрополит, по их совету, и попросила меня предупредить и владыку. При свидании я очертил владыке личность кн. Андроникова. Затем впоследствии я спрашивал у кн. Андроникова об отношении к нему владыки, и кн. Андроников дал мне понять, что хотя я и не хотел его сближения с архипастырем, но оно последовало, и владыка, несмотря на озлобление к нему, князю, Распутина, его все время дарил своим вниманием и что в лавре, когда он, князь, приезжал на торжественные богослужения, то пользовался тем же почетом, как и при предыдущих митрополитах, а когда подходил к кресту, то владыка митрополит, благословляя его, с ним был милостиво внимателен.
Силою указанных выше причин и обстоятельств свидания наши с кн. Андрониковым стали реже и, когда у нас установилась прочная, вне князя, связь с Распутиным, то А. Н. Хвостов вначале даже не посвятил князя в свой план проведения гр. Татищева на место П. Л. Барка министром финансов, в чем потом раскаивался, хотя я в этом деле и принимал, сравнительно с предъидущими назначениями, незначительное участие, так как А. Н. Хвостов во многое время не посвящал, но взял на себя руководящую роль, в особенности, во влияниях на Распутина и А. А. Вырубову, а затем и императрицу. Если эта кандидатура гр. Татищева не увенчалась успехом то это последовало не потому, чтобы А. Н. Хвостов начал уже терять доверие у государя, а вследствие того, что ни он, ни тем более гр. Татищев, мало знавший обстановку петроградской жизни того времени, не учли многих обстоятельств и сделали несколько опрометчивых шагов, давших свои результаты. Об уходе П. Л. Барка слухи в обществе и в наших законодательных учреждениях неоднократно всплывали, но так же быстро о нем разговор замирал, так как П. Л. Барк хорошо знал Петроград и имел большие, издавна установившиеся с влиятельными лицами и кружками связи, умело пользовался каждым, кто был нужен ему при тех или других обстоятельствах, лично к нему относящихся и, как опытный шахматист, каждый свой ход и удар делал после того, как взвешивал все шансы в свою пользу; к тому же он был человек богатый, держал, как министр финансов, в руках своих нерв жизни — кредит, ведомственные ассигновки и 10-миллионный фонд; в отношениях со всеми был внимательно обходителен и, по натуре своей, выдержан и спокоен.
Должность министра Барк получил исключительно благодаря кн. Мещерскому, с которым он познакомился при следующих обстоятельствах. В свою пору П. А. Столыпин (я уже тогда был в Петрограде) широко пропагандировал и поддерживал национальное движение в стране; П. А. Барк выступил с запиской о национализации кредита, и на этой почве П. А. Столыпин с ним познакомился. Хотя эта идея особого значения в финансовом обороте жизни России не имела, так как бывший тогда министр финансов В. Н. Коковцов горячо против нее восстал, доказывая, что кредит по существу космополитичен, но, тем не менее, П. Л. Барк после этого получил назначение товарища министра торговли и промышленности. Так как кн. Мещерский (редактор «Гражданина»), будучи все время политическим и личным противником П. А. Столыпина, зорко следил за каждым его шагом, чтобы учесть ошибки Столыпина и подчеркнуть их в глазах государя с соответственной окраской, и в вопросе о кредите был на стороне Коковцова. Узнав, что Столыпин в лице Барка подготовляет будущего заместителя Коковцова, Мещерский выступил против Барка на страницах своего органа со статьею о роли Барка, как душеприказчика воли покойного председателя финансовой комиссии государственного совета члена государственного совета[*], будучи в полной уверенности, зная с детских лет государя, что после такого разоблачения кандидатура Барка на пост министра финансов будет отложена и что о подробностях всего этого дела государь при личном свидании с ним, князем Мещерским, его спросит. Эта статья в свое время, действительно, причинила много неприятностей Барку, так как по этому делу начался разговор и в финансовых кругах и в среде членов государственного совета и в обществе.
