Тогда директор и приказал разыскать по всему миру и доставить в Гауриз белведов, демонстрирующих какие-либо выдающиеся способности. Маловероятно, чтобы всех их удалось бы натаскать до уровня Юрена Островитянина. Скорее, это было сравнимо с обогащением руды. Больше концентрация — быстрей и весомей результат. Сейчас Гауризу следовало играть на опережение. Когда Островитянин появится в Гауризе — директор не допускал иной возможности — он должен начать работать немедленно. Входило ли это в планы самого Юрена, его не волновало.
Стражам не дано самостоятельно перемещаться между мирами, им требуется Проводник. Уловив возмущение астрального поля, каждый Страж самостоятельно решал, следует ли немедленно доложить об этом Просветленным, либо же спокойно продолжать нести вахту. Для этой работы требовался не только сверхчуткий мозг, но и великолепная память. Почерк каждого, кто способен возмутить астрал, индивидуален по частотам, амплитуде и профилю. Требовалось умение запоминать и отличать сигналы, идущие от разных источников.
С той поры, как Юрий Кондрахин высадился на Белведи, всё изменилось. Стражей ориентировали на поиск и идентификацию Предначертанного Врага. След его был взят, но практически сразу же утерян. Это было загадочно. Если выброс энергии ограничился пределами Земли, то там, судя по мощности сигнала, должна была произойти глобальная катастрофа. Однако, Проводники, побывавшие на Земле, не обнаружили признаков этого. Если же речь шла о перемещении между мирами, то всплески активности должны определять и в начальной, и в конечной точке путешествия. Так куда же делся Предначертанный Враг?
С некоторых пор в особой группе Стражей, осуществляющих наблюдение за сектором Вселенной, включающей Белведь, неотлучно находился Алишер. Просветленный волновался, хотя и осознавал, что подобное состояние ослабляет его. От Избранника демиургов не было вестей. А ведь давно пора возвратиться, точнее, запросить помощь в эвакуации, ведь со странной планеты нельзя просто так перенестись через пространство. На Белведи от Кондрахина требовалось не так уж много: установить возможность или невозможность с помощью достижений местной науки предсказывать грядущие космические катастрофы.
Причин затянувшегося молчания Кондрахина могло быть несколько. Избранник демиургов мог банально погибнуть от какой-нибудь болезни или травмы — от этого не застрахован никто. У него могли возникнуть непредвиденные сложности со сборкой радиопередатчика — но в это верилось с трудом. А уж совсем трудно было предположить, что Кондрахин не разобрался в возможностях белведской физики. Но он не давал о себе знать.
Стражи тем временем выполняли несвойственную им функцию: непрерывно прослушивали все частоты радиодиапазона. Кондрахин молчал.
Основное занятие не мешало Стражам по-прежнему выслушивать астрал. Да и как избавиться от возможности слышать? И вот они зарегистрировали внезапный всплеск активности необъяснимо правильной геометрической конфигурации. О факте незамедлительно сообщили Просветленному. Алишер тоже растерялся. Рисунок очень напоминал таковой при исчезновении миров, только был он гораздо меньшей мощности, а вершина импульса устремлялась не вниз, а вверх. Неужели Избранник демиургов внезапно поднялся до такого уровня? Нет, это было невозможно. Алишер знал возможности Юрия, даже скрытые от него самого, и возможности эти были немалые. Но не настолько, чтобы превзойти любого из Просветленных. Но ведь сигнал зародился на Белведи, в мире, где его по определению не могло быть!
Но после этого единственного всплеска вновь — молчок. Алишер связался с другими Просветленными, выразив готовность идти на выручку Кондрахину, но те охладили его порыв. Действительно, в мире Белведи Юрий намного превосходил любого из них. Главное, он был боец, способный защитить себя без использования магии. Зародившееся было предложение отправить в помощь Кондрахину его прежнего напарника — Ведмедя — также было отвергнуто. Ведмедь был эффективен, только когда пользовался магией. Оставалось Алишеру одно: ждать.
На большом белом листе Кондрахин изобразил нечто сферическое, в котором кое-кто, например, Кван Туум опознал бы их полевую установку. Кэита из-за плеча Юрия наблюдала за его работой.
— Что это? — спросила она.
— То, чего тебе следует бояться. Кстати, чего ты боишься больше всего в жизни?
Белведка задумалась.
— Наверное, огня, — наконец ответила она. — Я была маленькой, и однажды пришла к матери на работу. Она преподавала химию в школе. Мать ушла на урок, а меня оставила в кабинете, где хранились разные реактивы. Я всегда была непоседой и не смогла удержаться от того, чтобы не рассмотреть все эти баночки, стеклянные трубочки и разное другое. Представления не имею, что такое я смешала, но вспыхнуло такое пламя — прямо в моих детских ручонках. Помню, я закричала и не могла остановиться, даже когда пожар был потушен. А почему ты спрашиваешь?
Юрий не ответил, заканчивая рисунок. Воспоминание Кэиты о детском страхе оказалось весьма кстати. Даже сейчас, по прошествии долгих лет, она разволновалась, рассказывая о пережитом. Как раз то, что нужно. Но одного волнения слишком мало, необходима сильная эмоция, парализующая мышление.
— Вот что, девочка, — предложил Кондрахин, — раз уж ты вызвалась помогать мне, придется пойти до конца. Даже если будет неприятно. Ну-ка, вспомни, чего тебе хотелось, когда вспыхнул тот внезапный пожар?
— Это было так давно… Наверно, спрятаться, исчезнуть…
Рут вопросительно взглянула на Кондрахина.
— Вот и отлично! — воскликнул он. — А теперь у меня к тебе просьба. Сейчас ты будешь, не мигая, глядеть на эту картинку. Когда я скажу "Пуск!", вот здесь, здесь и здесь, — он указал на узлы нарисованной решетки, — вспыхнет яркое пламя. И ты мгновенно перенесешься в детство с единственной мыслью: сжаться, исчезнуть. Давай, попробуем.
Попытка за попыткой не давала должного результата. Кэита честно пыталась испугаться, но это был не страх, а воспоминание о страхе. Досадуя на самого себя, Юрий предложил Кэите отдыхать, сам же отправился в Университет. Он не знал точно, зачем он туда идет. Возможно, сработала привычка думать при ходьбе.
Был выходной день, хотя, в отношении непрерывно работающих исследователей, его следовало назвать как-то иначе. Это время, свободное от преподавания или экспериментов, использовалось для проведения текущего ремонта, переустановки и наладки оборудования и тому подобных процедур, которые Кондрахин про себя называл "сменой декораций".
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
