Нарком приказал «с 1 октября 1937 года приступить к широкой операции по ликвидации диверсионно-шпионских и террористических кадров харбинцев на транспорте и в промышленности».
Аресту подлежали все харбинцы, «изобличённые и подозреваемые в террористической, диверсионной, шпионской и вредительской деятельности», бывшие белые, реэмигранты, бывшие члены антисоветских политических партий (эсеры, меньшевики и др.), участники троцкистских и правых формирований, участники разных эмигрантских фашистских организаций, лица, служившие в китайской полиции и войсках, работавшие в иностранных фирмах, владельцы и совладельцы различных предприятий в Харбине (рестораны, гостиницы, гаражи и проч.), бывшие контрабандисты, уголовники, торговцы опиумом, морфием, участники контрреволюционных сектантских группировок и др.
Как и в случае с поляками, в первую очередь следовало арестовать всех харбинцев, служивших в НКВД и Красной Армии, работавших на железнодорожном, водном, воздушном транспорте, на военных заводах и т. д. Во вторую очередь приказано было взять под стражу всех остальных лиц, работавших в советских учреждениях, совхозах и колхозах. Харбинцев, не попавших в приведённый выше список, требовалось «независимо от наличия компрометирующих данных немедленно удалить из железнодорожного, водного и воздушного транспорта, а также из промышленных предприятий, приняв одновременно меры к недопущению впредь на эти объекты».
По отработанной схеме все арестованные харбинцы подразделялись на две категории: первая категория изобличенных подлежала расстрелу, вторая, включавшая всех остальных, менее активных, отправлялась в тюрьмы и лагеря на срок от 8 до 10 лет.
Особенностью в данном случае являлось лишь то, что нарком Ежов дал указание «с этой публикой не церемониться» и все дела рассматривать «в альбомном порядке». Это значило, что на всех, кто арестовывался, ежедекадно составлялся общий альбом, в котором на каждого арестованного давалась лишь отдельная справка. После утверждения представленных списков в НКВД СССР приговор приводился в исполнение немедленно. С семьями репрессируемых поступали так же, как предписывалось предыдущими приказами.
Ясно, что большинство харбинцев, прибывших из Китая (особенно, например, владельцы и совладельцы предприятий), имели нежелательные зарубежные связи, а потому в целях пресечения возможности утечки информации их следовало строго изолировать.
Одновременно отлавливались и уничтожались иранцы и курды, появившиеся с территории соседнего Ирана.
С целью выявления и довыявления всех граждан, поддерживавших или имевших возможность поддерживать любую связь с запретной заграницей, в особый ранг доблести возводилось доносительство на сослуживцев, родственников, соседей, даже случайных знакомых. Чтобы попавшие в лагеря невиновные люди как можно дольше не могли вернуться домой и рассказать о творившемся в НКВД непонятном и, вроде бы, ничем не объяснимом беспределе, постановлением ЦИК СССР от 2 октября 1937 года максимальный срок лишения свободы «за шпионаж и измену Родине» повысили с 10 до 25 лет.
Глава 11. Лужский район. Ленинградская область
Лужское районное отделение НКВД, начальником которого в октябре 1935 года стал лейтенант госбезопасности Н.К. Богданов, имело достаточно небольшой штат. В различных бумагах встречаются такие фамилии сослуживцев: оперуполномоченный младший лейтенант гб А.И. Варицев, одновременно исполнявший обязанности заместителя начальника; следователи, помощники оперуполномоченного сержанты гб Сергеев и Горюнов, секретарь райотделения В.П. Гринько. Иногда в помощь прикомандировывался оперуполномоченный Крылов. В штат входила также одна машинистка.
Удалось найти некоторые сведения об Александре Ивановиче Варицеве как организаторе и участнике партизанского движения в Ленинградской области в годы Великой Отечественной войны. Варицев родился 14 июня 1900 года в деревне Антоново Ржевского района Калининской области. С 1925 по 1930 год работал на судостроительном заводе «Северная верфь» в качестве формовщика медно-литейного цеха. После вступления в 1928 году в члены ВКП(б) избирался на руководящие партийные должности, в связи с чем партком завода рекомендовал его на работу в органы госбезопасности. С августа 1930-го по апрель 1932 года учился в Центральной школе ОГПУ в Москве. После её окончания приступил к работе в Лужском райотделении НКВД сначала в должности рядового сотрудника, а затем заместителя (в дальнейшем ВРИО) начальника отделения [Л.38].
Распределение обязанностей в Лужском райотделении НКВД осуществлялось следующим образом. Начальник отделения Богданов отвечал за общее руководство и воспитание подчинённых, состояние агентурной сети и связи с советскими и партийными организациями. В его обязанности входило взаимодействие с прокуратурой и местной тюрьмой. Много времени растрачивалось на заседания, поскольку Богданов являлся членом бюро и пленума Лужского районного комитета ВКП(б), а также членом президиума и пленума Лужского райисполкома. Нередко случались поездки в Ленинград на совещания в областное Управление НКВД или для участия в заседаниях пленума обкома партии.
Поскольку начальник часто бывал в бегах, основную следственную работу вёл заместитель Варицев вместе с имевшимися в отделении сотрудниками. Следователь Сергеев был достаточно опытным специалистом, а Горюнов только что закончил Межобластную школу и прибыл в отделение в начале 1937 года. Секретарь Гринько занимался канцелярией с текущими делами и архивом.
Прекрасно понимая, что чем выше начальник, тем больше времени он проводит на различных заседаниях и совещаниях в ущерб основной работе, Богданов как совестливый руководитель старался в меру возможностей помочь своим подчинённым. Сам он редко участвовал в допросах, но поскольку в штате отделения имелась слабенькая машинистка и многие официальные бумаги писались от руки, то, обладая хорошим почерком, помогал в основном своему заместителю Варицеву в оформлении документов. В результате получалось, что по заметкам и записям сотрудника, проводившего следствие, протокол допроса (или иной документ) был написан рукой Богданова, а подписан тем, кто эту работу выполнил. Вроде бы ничего особенного — просто товарищеская взаимопомощь. Аналогичную работу выполняли иногда также Сергеев и Гринько. Но через 20 лет только Богданова обвинили в фальсификации, заключавшейся в том, что он без допроса обвиняемого составлял документ с признательными показаниями, а затем принуждал своего подчинённого эту бумагу подписывать. Хотя странно: если состряпал липовую бумагу, то легче её самому втихую подписать, не посвящая в это дело ещё кого-либо. Или вообще приказать подчинённому написать и подписать то-то и то-то… Другой немаловажный вопрос: если бумага отпечатана на пишущей машине (неважно, машинисткой или ещё кем-то), а подписана исполнителем, то считается что всё правильно. Но если бумага аккуратно переписана от руки добровольным помощником и подписана тем же исполнителем, то оказывается, что всё неправильно?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
