Н. И. КОСТОМАРОВУ
Лучи веселые игралиВ веселых тучках золотых.Гостей безвыходных своихВ тюрьме уж чаем оделялиИ часовых переменяли,—Синемундирных часовых.Но я к дверям, всегда закрытым,К решетке прочной на окнеПривык немного — и уж мнеНе было жаль давно пролитых,Давно сокрытых и забытыхМоих кровавых тяжких слез.А их немало пролилосьВ пески полей, сохой не взрытых.Хоть рута, хоть бы что взошло!И вспомнил я свое село, —Кого-то в нем я там покинул?В могиле мать, отец загинул…И горе в сердце низошло:Кто вспомнит, в ком найду я брата?Смотрю, — к тебе, чтоб повидать,Земли черней, мой друже, матьИдет, с креста как будто снята.Господь, тебя я восхвалю!За то спою свой гимн суровый,Что я ни с кем не разделюМою тюрьму, мои оковы.
Между 1911 и 1916
В НЕВОЛЕ
В Украине ли, в Сибири ль будутТомить — не всё равно ли мне?И не забудут иль забудутМеня в далекой стороне —Мне одинаково вдвойне.
В неволе взросши, меж чужими,Я, не оплаканный своими,В неволе плача и умруИ всё в могилу заберу;И сгинет след мой, как в пустынеНа нашей славной Украине,На нашей — не своей земле.И не промолвит матерь сыну,Не скажет горестно: «Молись,Молись, сынок: за УкраинуЕго замучить собрались».
И что мне — будет иль не будетОн так молиться в тишине?Одно не безразлично мне:Что Украину злые людиПриспят, ограбят — и в огнеЕе, убогую, разбудят…Ох, как не безразлично мне!
Между 1911 и 1916
«В неволе тяжко… хоть и воли…»
В неволе тяжко… хоть и волиУзнать, пожалуй, не пришлось;Но всё-таки кой-как жилось,—Хоть на чужом, да всё ж на поле…Теперь же тяжкой этой доли,Как бога, ждать мне довелось.И жду ее и поджидаю,Свой глупый разум проклинаю,Что дал себя он затемнитьИ в луже волю утопить.И стынет сердце, если вспомнит,Что не в Украйне похоронят,Что не в Украйне буду жить,Людей и господа любить.
Между 1911 и 1916
«И серое небо, и сонные воды…»
И серое небо, и сонные воды…Вдали над берегом поникБез ветра гнущийся тростник,Как пьяный… Боже, гибнут годы!Что ж, долго ли придется мнеВ моей незамкнутой тюрьме,Над этим бесполезным морем,Томиться тяжкой жизни горем?Молчит иссохшая траваИ гнется, словно и жива;Не хочет правды говорить.А больше некого спросить.
Между 1911 и 1916
«Готово! Парус распустили…»
Готово! Парус распустилиИ двинули не без усилийПо синим волнам в Сыр-ДарьюС баржой баркас неторопливый.Прощай же, Кос-Арал тоскливый!Всё ж грусть проклятую моюТы разгонял два года целых.Спасибо! Сам себя хвали,Что люди и тебя нашлиИ знали, что с тобою сделать.Прощай, товарищ! Ни хвалыИ ни упрека не слагаюТвоей пустыне; в новом крае,Быть может, вспомяну, как знаю,О прошлых днях тоски и мглы.
Между 1911 и 1916
Из В. Самийленко
«Те, что в холодных сердцах любви ни к кому не имеют…»
Те, что в холодных сердцах любви ни к кому не имеют,Нам говорят, что они мир весь хотят полюбить.Вот где сердец широта! В них каждому место найдется!Только я в сердце таком места не стал бы искать.Скажут они, что работают сразу для целого мира,—Где же народ на земле, пользу имевший от них?Пусть только каждый распашет свое неширокое поле,И зацветет вся земля цветом прекрасным везде.Каждый трудится пускай только хоть для родного народа, —И все народы земли счастливы будут тогда.
Между 1911 и 1916
Из И. Франко
НА РЕКЕ ВАВИЛОНСКОЙ
На реках вавилонских тамо седохом…
На реке вавилонской — и я там сидел,На разбитую арфу угрюмо глядел.Вавилоняне вкруг издевались толпой:«Что-нибудь про Сион, про Фавор нам запой!»— «Про Сион? Про Фавор? Их уж слава в былом:На Фаворе — пустыня, в Сионе — разгром!Нет, иную я песню для вас изберу:Я родился рабом и рабом я умру.Появился на свет я под свист батогов,Вырос в рабской семье, средь отчизны врагов.С детства я приучился бояться господИ с улыбкой смотреть, как томят мой народ.Мой учитель был пес, что на лапки встаетИ что лижет ту руку, которая бьет.Пусть возрос я, как кедр, что венчает Ливан,Но душа моя — словно ползучий бурьян.Пусть я пут не носил на руках, на ногах,Но ношу в своих нервах невольничий страх.Пусть мечтой о свободе душа пожила б,Но ведь кровью я — раб! Но ведь мозгом я — раб!Вавилонские жены! Лицо наклоня,Проходите скорей, не взглянув на меня,Чтоб не пало проклятье мое на ваш плод,Не пришлось бы рабом наделить нам народ.Вавилонские девы! Держитесь вдали,Чтобы тронуться ваши сердца не моглиИ чтоб тяжкая вам не судила судьбаПовторять про себя: „Полюбила раба“».
<1915>
Из А. Крымского
«Пальмы гордые и лавры…»
Пальмы гордые и лавры,Кипарисы до небес,Океан цветов роскошных,Померанцев дивный лес.Я шатаюсь, опьяненныйАроматною весной.Вдруг смотрю — в тени под пальмойКолосок простой ржаной.«Гэй, земляче! — шепчет колос,Наклоняясь тяжело, —Раю этому мы чужды,Что ж сюда нас занесло?»
Между 1911 и 1916
«Теплый гром. Цветя, черешня…»
Теплый гром. Цветя, черешняПьет медвяную росу…Я поднял листок иссохшийИ, задумавшись, несу.
Всё свежеет. В громе буриОбновилася земля…Ведь навеки омертвелаТолько ты, душа моя.
Между 1911 и 1916
Из Арвера
СОНЕТ («Святую тайну глубь моей души скрывает…»)
Святую тайну глубь моей души скрывает,—В ней вечная любовь оттиснула печать.Но, мучась без надежд, я принужден молчать:Виновница любви о ней совсем не знает.Увы! Она меня всегда не замечает,И, рядом с ней идя, я одинок опять…Так дни мои пройдут… Но ничего мне дать —Не смевшему просить — она не пожелает.
Ее господь создал и нежной и не злой.И всё ж, не слушая слов страсти за собой,Рассеянно она пойдет тропой своеюИ, строго чистая, невинная, шепнет,Читая этот мой сонет, весь полный ею:«Кто ж эта женщина?» И, знаю, не поймет.
Между 1909 и 1915
ПРИМЕЧАНИЯ
Настоящее издание ставит своей задачей познакомить русского читателя с историей белорусской поэзии дооктябрьского периода. В книге представлено творчество всех видных поэтов, сыгравших существенную роль в развитии белорусской поэзии — от ее первых шагов до эпохи расцвета, ознаменованной именами таких выдающихся мастеров, как Янка Купала, Якуб Колас, Максим Богданович.
Ввиду того что во втором издании Большой серии «Библиотеки поэта» творчеству Я. Купалы и Я. Коласа будут посвящены отдельные сборники, в эту книгу их произведения не включены.
При отборе текстов для настоящего издания составитель руководствовался стремлением шире показать наиболее интересные и плодотворные явления белорусской поэзии, преимущественно те из них, которые тесно связаны с освободительным движением и революционно-демократической мыслью Белоруссии XIX — начала XX вв. Таким образом, одни поэты представлены здесь лишь отдельными произведениями (например, В. Дунин-Марцинкевич), другие — почти с исчерпывающей полнотой (Ф. Богушевич, Тетка и М. Богданович). Не включены в сборник стихи белорусских поэтов (Дунина-Марцинкевича, Лучины, Богушевича), написанные на польском языке.
