В выдвинутом против Вестона обвинении говорилось о четырех попытках отравления сэра Томаса. Одна — 9 мая 1613 года, та самая попытка, в которой, как утверждалось, был использован розальгар; вторая — 1 июля, посредством мышьяка; третья — 19 июля, тогда узнику прислали желе и пирожные, содержавшие сублимат ртути. Наконец, 14 сентября того же года Вестон в сговоре с помощником, как было сказано в обвинении, применил вливание сулемы, от которого сэр Томас и скончался.
Кок, действуя как судья и прокурор в одном лице, добился от присяжных вердикта «виновен», и двумя днями спустя Вестона повесили на Тайберне[65].
В первую неделю ноября перед судом предстала Анна Тернер. Ее обвинили в соучастии в преступлении Вестона, который больше не мог ответить ни на какие возникающие в связи с его бывшей хозяйкой вопросы. Маленькая вдова лишь в ужасе лепетала, что ни в чем не виновата.
Кок засыпал ее вопросами и прерывал долгими речами, чтобы настроить против нее присяжных. Как он ее только не называл! И шлюхой, и лгуньей, и ведьмой, и прислужницей папистов, и всякими прочими словами, которые вызывали у маленькой блондинки только очередные потоки слез.
Обвинение против нее было построено на том, что вычитали из писем графини Эссекс к Саймону Формену, в качестве улик приводились восковые и свинцовые фигурки, свидетельствовавшие о занятиях колдовством. Миссис Тернер утверждала, что взяла их в доме Формена после его смерти и что никогда ими не пользовалась. Но констебль нашел их во время обыска в ее доме, и этот факт затянул веревку на хорошенькой шейке вдовы.
Она появилась на Тайберне одетая со всей тщательностью, в рюшах, накрахмаленных желтым крахмалом, который именно она ввела в моду и который после ее смерти исчез из употребления.
Следующей жертвой стал несчастный сэр Джервас Илвиз, что было вообще странно. Он защищался яростно, искусно и мужественно и, благодаря своему серьезному и благородному виду, заслужил некоторое уважение и сочувствие. Он был обречен — Кок подкрепил свои обвинения лживым свидетельством Франклина, будто комендант был в сговоре с графиней, хотя все понимали, что если б это было правдой, Овербери не прожил бы пять месяцев. Однако и Илвиза приговорили к повешению. Поскольку он был комендантом Тауэра, его казнили на холме Тауэр, а это место считалось менее позорным, чем Тайберн.
После Илвиза наступил черед колдуна Франклина. Тот в безумной попытке спастись заявил, что может потащить за собой полкоролевства, и не только из-за смерти сэра Томаса Овербери, но и из-за других столь же необъяснимых кончин, к примеру, принца Генри. Он лгал виртуозно, нагромождал одну фантастическую историю на другую. Его можно было уподобить осьминогу, который, надеясь обмануть преследователей, выбрасывает струю чернил. Именно он впервые упомянул в прямой связи с отравлением имя графа Сомерсета. Лживость его утверждений видели все, ибо ни в одной из его историй концы с концами не сходились. Он пытался отсрочить исполнение приговора, утверждал, что у него есть, что еще порассказать, но даже Кок устал от его легенд и прервал их поток, отправив Франклина на эшафот.
В первые дни декабря на скамью подсудимых сел сэр Томас Монсон. Его вина состояла в том, что он рекомендовал сэра Джерваса Илвиза на должность коменданта Тауэра вместо сэра Уильяма Уэйда. Предполагалось, что это было сделано ради того, чтобы открыть убийцам путь в Тауэр. Он вел себя стойко, обливал членов суда презрением, и, в конце концов, процесс против него отложили на том основании, что он мог свидетельствовать против графини. Больше он в процессе не участвовал.
Так закончилась прелюдия к «Великому делу об отравителях». Сама трагедия разыгралась шестью месяцами позже, и сценой ее стал Вестминстер-холл. Из несчастных, чьи кости уже глодали вороны, было выжато достаточно показаний, чтобы сокрушить графа и графиню Сомерсет — к великой радости тех, кто жаждал их сокрушить.
Глава XXXIII
ПОСОЛ
В начале декабря того страшного года молодая графиня разрешилась дочерью.
Она клялась, что не переживет позора; она даже пыталась незадолго до родов наложить на себя руки, чтобы уничтожить и себя, и ребенка. Но попытка ее была предотвращена теми, кто за ней присматривал. Король, которого известили о ее намерениях, послал к ней врачей и нянек, чтобы сберечь ее для последующих страданий.
Она была преисполнена жалости к девочке, лежавшей у ее груди. Благовест не сопровождал ее появления на свет, не было и пышных крестин, которые благословили бы дитя, рожденное дочерью дома Говардов и супругой того, кто был первым министром страны и величайшим мужем Англии.
В марте ее светлость перевезли в Тауэр, в тот самый отсек, который незадолго до нее занимал сэр Уолтер Рейли и из которого он отправился на поиски Эльдорадо. Ребенка поручили заботам графини Саффолк в Одли-Энде — там коротала эти горькие дни супруга лорда-казначея.
Сомерсета доставили в Тауэр еще раньше, и у него не было никакой возможности связаться с женой.
Граф теперь совершенно ясно понял, что, несмотря на все его грозные письма королю, он предстанет перед судом и будет заклеймен всеми теми, кто ранее с благоговением взирал на него. Он понял, что исход процесса предрешен. Его уже лишили всех государственных должностей. Печати были переданы графу Вустеру; должность лорда-камергера перешла в руки давно жаждавшего ее графа Пемброка. Скоро у него отберут все земли и имущество и, как он предполагал, одарят ими выскочку Вильерса.
Он кипел справедливым гневом, он говорил себе, что не собирается послушно класть голову на плаху. А потом снова писал королю. На этот раз он не угрожал. Он отправил холодное, спокойное письмо, в котором вновь приводил все доказательства вины самого короля. Если он, Сомерсет, обнародует эти факты, королю вряд ли удастся уйти от ответа. А он обнародует их, если Сомерсета и графиню предадут суду за преступление, которое, как его величество прекрасно знает, они не совершали и которое Сомерсет даже не задумывал.
Так он это дело не оставит. И, чтобы король удостоверился в серьезности его угроз, а также убедился в том, что у Сомерсета есть возможности сделать эту историю известной, он сообщил о своем намерении новому коменданту Тауэра сэру Джорджу Мору. Граф прекрасно знал, что сэр Джордж последует своему долгу и передаст эти слова его величеству. В разговоре с комендантом Сомерсет был вежлив, но настойчив, и объявил, что его ничто не остановит и что он публично назовет его величество соучастником преступления.
Король ответил сэру Джорджу, что все сказанное — не более чем выдумка, плод досужих размышлений Сомерсета, который надеется таким образом изменить ход процесса. Его величество говорил с видом спокойным и даже как бы небрежно, однако в душе его шевелился страх. Сомерсет четко дал понять, что король у него в руках, что если процесс будет открытым, он повторит все свои утверждения и потребует допроса Майерна, который выписал рецепт, и Лобеля, который изготовил смертельное вливание. Суд не сможет отказать ему в таком требовании: отказ означал бы признание того, что король и комиссия чего-то боятся, а страх может быть истолкован однозначно. Вестона вздернули на виселицу после сообщения о том, что сэру Овербери было сделано вливание, так что этот факт отрицать уже нельзя. Это была грубая ошибка Кока, и король в своем теперешнем состоянии готов был свернуть шею лорду главному судье. Сомерсет заставит их платить за эту ошибку: Лобель на допросе непременно прикроется Майерном, а Майерн, в свою очередь, чтобы спасти шкуру, выдаст самого короля.
И как тогда король Яков будет выглядеть в глазах всего народа? Все увидят, что он не просто убийца, а мерзкий палач: ради того, чтобы скрыть свое преступление, позволил повесить четверых людишек, пусть и негодных, однако в данном убийстве не виновных. И готов принести еще две жертвы.
Король был в панике. Он и раньше видел пробелы в своей обороне, но сейчас Сомерсет также их нащупал и готов нанести удар. От этой раны Якову уже никогда не оправиться. С другой стороны, усердный Кок собрал против Сомерсета столько улик, выжал на предыдущих этапах столько доказательств его вины, что король Яков уже не может вмешаться и остановить судебную машину: это выглядело бы, словно он пытается отвести удар от фаворита, которого общество считает главным виновником злодеяния, в то время как злодеи меньшего масштаба все же получили по заслугам.
И король, не найдя лучшего выхода, решил послать к графу и графине Сомерсет своего парламентера. В качестве посланника он выбрал лорда Хэя.
Этот великолепный придворный уже не раз представлял короля в разных дальних странах, но никогда его дипломатическая миссия не была столь деликатной и никогда еще он не был так скудно информирован о существе задания.
