В группе с достоверным ростом уровня индивидуации получены достоверные сдвиги показателей, характеризующих социально-психологическую адаптивность самоактуализационного типа (связанную с поиском путей социальной реализации индивидуума, как такового, и исключающую вытеснение глубинных, значимых содержаний психики и формированием контекстуальной социуму персоны). Отсутствие позитивных сдвигов этих показателей или их достоверное снижение выявлено в группах, не показавших (по используемым критериям) достоверного увеличения уровня интрапсихического развития.
Таким образом, теория и практика психотерапии и психокоррекции пополняются стратегией устранения оснований конфликтных или неприязненных отношений путем восстановления психической целостности и повышения уровня индивидуации личностей, образующих микро-, макро- или мегасоциальную группу. Эта стратегия ликвидации причин социальной дисгармонии эффективней набора тактик, компенсирующих ее последствия.
42. Лингвистика измененных состояний сознания Д. Спивака
Дмитрий Спивак – доктор филологических наук из Санк-Петербурга, основоположник лингвистики измененных состояний сознания в России [283-286]. Для иллюстрации его основных идей мы приводим в сокращении его статью «Филология измененных состояний сознания».
…Проблематика измененных состояний сознания была введена великим американским психологом Уильямом Джеймсом. В его базовом определении еще сквозит непосредственное переживание, как это часто бывает у основателей: «наше нормальное бодрствующее сознание, разумное сознание, как мы его называем, – это не более чем один особый тип сознания, в то время как повсюду вокруг него, отделенные от него тончайшей преградой, лежат потенциальные, совсем другие формы сознания. Мы можем прожить жизнь, и не подозревая об их существовании; но стоит применить уместный стимул, и они появятся в мгновение ока и во всей полноте, – определенные типы умонастроения, которые, возможно, где-то могут быть применены и приспособлены».
Не следует думать, что Джеймс был первым. Еще за сто лет до него звуки нового порядка, пошедшего в рост, расслышал венский целитель Франц Месмер. Он даже наметил общие контуры теории магнетического флюида, пульсации которого и влияют на наше сознание. Чтобы попасть с ними в тон, он придумал стеклянную лютню, звуками которой сопровождал лечение.
Месмера призвать к порядку было сравнительно просто. Достаточно было приговора Парижского университета, аттестовавшего состояния, с которыми он пытался работать, как «опасные катаклизмы способности воображения». С Джеймсом было несколько сложнее. Его взглядам на сознание было отведено место скорее на периферии традиционной науки. Это дало впечатление, что покой восстановлен.
А затем тронулась лавина. Психоактивные вещества вошли в ежедневный быт большинства людей (начиная с обычного снотворного). Hаркомания и токсикомания сформировали образ жизни значительной части молодежи. За несколько последних десятилетий только на западный рынок было выброшено более 38 тысяч методов самоусовершенствования – каждый со своей психотехникой.
Все названные факторы – и связанные с ними десятки других – уже явно указывают на то, что в недрах коллективного подсознания заработало нечто вроде вулкана. То, что измененные состояния сознания приобрели геополитическую роль, – лишь самый заметный и отнюдь не самый значительный результат его появления.
Впрочем, у традиционной науки все это не вызвало беспокойства. Было написано много книг и статей, разъяснявших, что у сознания есть одна норма, которая имеет место быть всегда. Все же прочее – отклонение от нормы, патология. Поэтому одни измененные состояния сознания нужно лечить, другие – вызывать с лечебной целью, а остальные желательно запретить. Ученым пошли навстречу, что обогатило медицину междисциплинарными разделами, а законодательство – новыми статьями.
Исследователи нетрадиционного направления придерживаются по этим вопросам противоположного мнения. Их общий дух хорошо выражают слова Джеймса, приведенные нами выше. Конкретные же приемы автору удобнее рассмотреть по данным собственных исследований, проведению и публикации которых он посвятил последние десять лет.
В этом исследовании изучалось то, как более двух тысяч человек проходили измененные состояния сознания. По происхождению состояния были естественно возникшими (обычно при жизни и труде в необычных условиях, например в горах, в море, на полюсе); искусственно вызванными (в основном при приеме психоактивных веществ, к примеру при операционном наркозе); и наконец, промежуточными (преимущественно при занятиях психотехниками, например гипнозом или йогой). Основное внимание (по сравнению с физиологией и психологией) уделялось записи речи. Ведь, по тонкому замечанию одного из классиков лингвистики, язык и сознание представляют как бы две стороны одного листа бумаги.
Главной тенденцией у большинства наблюдавшихся было то, что по мере изменения сознания язык тоже менялся, довольно живо, но отнюдь не хаотически. Напротив, на каждом крупном измененном состоянии люди как будто предпочитали определенные слова и грамматические формы. Когда заметок такого рода накопилось достаточно много, получилось как бы по разговорнику для каждого крупного измененного состояния. Если использовать такой разговорник для беседы с людьми, находящимися как раз в этом состоянии, то качество общения улучшается на глазах.
Не следует, впрочем, думать, что в таких разговорниках было что-то экзотическое. Это был тот же русский язык, в общем понятный (как нам понятна речь очень усталого или, скажем, подвыпившего человека). Но логика, лежащая в его основе, была существенно сдвинута, и выражалось это в десятках тонких перестроений, вроде изменений в употреблении падежей, глагольных времен, в структуре предложений. Составить по данным разговорников серию грамматик было уже делом техники. Но это означало, что под поверхностью русского языка скрываются другие – «русский-II», «русский-III»… – каждый из которых в определенный момент выныривает на поверхность, чтобы взять на себя мышление и общение. Следовательно, при самых сложных нагрузках сознание не деградирует, а гибко манипулирует разными логиками – своеобразными, однако нормальными для данных условий.
Но это лишь самая общая схема. Ведь глубинных «русских языков» все-таки конечное число, а вариаций, возникающих от того, какова конкретная причина возникновения измененного сознания, темперамент, пол, возраст и десятки других факторов, большинство которых нам пока неизвестны, – бесконечно много. Если обозначить каждый глубинный «язык» чем-то вроде костяшки домино, то любой процесс изменения сознания можно представить определенной последовательностью этих костяшек. И таких партий в домино, которые каждый из нас играет со своим сознанием, необозримо много. В собранном нами материале есть самые причудливые цепочки: одни обходятся узким набором постоянно повторяемых костяшек, другие на каждом ходу вводят новую костяшку, третьи образуют замысловатые циклы… И за каждой стоят переживания конкретного человека.
Сравнивая цепочки, мы заметили, что многие их отрезки совпадают. Более того, целые группы цепочек представляют собой вариации одной и той же партии. На бумаге она выглядит как цепочка костяшек, во многих местах разветвляющаяся на целый пучок вариантов, но в ключевых точках – особенно в дебюте и эндшпиле – единой.
Поскольку между такими «большими» партиями тоже обнаруживаются схождения, объединение можно продолжить и на них. В результате все цепочки объединяются в схеме, очень напоминающей карту дорог в пересеченной местности.
Но ведь дороги прокладываются в зависимости от рельефа. Скажем, в степи они могут идти как угодно, в горах – по немногим перевалам, а в озере их быть не может. Так, может быть, и человеческое сознание представляет собой нечто вроде поля с довольно сложным рельефом? Тогда сознание отдельного человека можно сравнить с каплей, стряхнутой на это поле в момент рождения. Она может на всю жизнь остаться в той же точке – и человек будет считать, что есть лишь одна норма, – либо она может пропутешествовать под воздействием множества факторов по всему полю – и человек будет переживать то творческие кризисы, то внезапные озарения – тем острее, чем больше этот путь отклонится от наезженной колеи.
Положительно в этой идее что-то есть. В ее пользу говорят наблюдения над речью людей, придерживающихся особо своеобразного образа жизни (скажем, пожилых горцев), либо адептов архаичных психотехник (к примеру, некоторых школ суфизма). При изменении сознания их путь часто проходит по тем зонам поля сознания, где он теоретически вполне возможен, но у обследованных нами обычных городских жителей почему-то не наблюдался. Тогда сознание всех людей едино в потенции, но на практике каждая крупная традиционная культура регламентирует обращение с ним на свой лад. Такой вывод весьма правдоподобен.
