Кристина заполнила собой всю комнату в тот момент, когда вошла в нее. Аня чувствовала себя так, словно ее самой здесь совсем нет. Но она села прямо. Кристина не должна видеть никакой расслабленности и сутулости среднего возраста. Она, Аня, вступит в битву с развернутыми знаменами. Ее серые глаза стали вдруг очень зелеными, и слабый румянец окрасил ее щеки. («Помни, у тебя есть нос!») Доктор Муррей, не обративший на нее прежде особого внимания, подумал в некотором удивлении, что у жены Блайта весьма необычная внешность. Эта рисующаяся миссис Доусон выглядела рядом с ней совершенно заурядной.
— Ах, Гилберт, ты все такой же красавец, — говорила Кристина игривым тоном. Кристина игрива! — Так приятно видеть, что ты ничуть не изменился.
(«И говорит она, как и прежде, растягивая слова! Как я всегда ненавидела этот ее бархатный голос!»)
— Когда я смотрю на тебя, — сказал Гилберт, — кажется, что не существует такой вещи, как время. Где ты узнала секрет вечной юности?
Кристина засмеялась.
(«Не кажется ли звук ее смеха немного металлическим?»)
— Ты всегда умел сделать красивый комплимент, Гилберт. Вы, возможно, не знаете, — она обвела всех лукавым взглядом, — что доктор Блайт был предметом моей страсти в те дни, которые, как он любезно пытается нас уверить, остаются недавним прошлым. И Аня Ширли! Ты не так сильно изменилась, как мне говорили… хотя думаю, я не узнала бы тебя, если бы мы случайно встретились на улице. Твои волосы немного темнее, чем прежде, не правда ли? Разве не чудесно опять встретиться вот так? Я очень боялась, что твой прострел не позволит тебе приехать.
— Мой прострел!
— Ну да; разве ты не страдаешь этим? Я думала, что ты…
— Я, должно быть, что-то перепутала, — сказала извиняющимся тоном миссис Фаулер. — Кто-то сказал мне, что вы слегли с очень сильным прострелом…
— Это миссис Паркер из Лоубриджа. У меня никогда в жизни не было прострела, — сказала Аня глухо и невыразительно.
— Как это хорошо, что у тебя его нет, — продолжила Кристина с какой-то едва уловимой дерзостью в тоне. — Это такая ужасная болезнь. Моя тетя — настоящая мученица из— за вечных прострелов.
Своим видом она словно показывала, что относит Аню к поколению теток. Аня сумела улыбнуться губами, но не глазами. Если бы она только могла придумать какой-нибудь остроумный ответ! Она знала, что, проснувшись в три часа ночи, вероятно, придумает блестящую колкость, которую могла бы сказать, но от этого было ничуть не легче сейчас.
— Мне говорили, у вас семь детей, — сказала Кристина, обращаясь к Ане, но глядя на Гилберта.
— Только шесть живы, — сказала Аня. Ее лицо дрогнуло. Даже теперь она не могла думать о маленькой беленькой Джойс без боли.
— Какая семья! — сказала Кристина.
Мгновенно стало казаться неприличным и нелепым иметь большую семью.
— У тебя, я полагаю, нет ни одного, — заметила Аня.
— Ты знаешь, я никогда не любила детей. — Кристина пожала своими великолепными плечами, но ее голос звучал немного резко. — Боюсь, я не из тех, у кого есть этот материнский инстинкт. Я, право, никогда не думала, что единственное предназначение женщины — приносить детей в этот и так уже переполненный мир.
Затем они пошли в столовую. Гилберт повел Кристину, доктор Муррей — миссис Фаулер, а доктор Фаулер, маленький толстый мужчина, который не мог вести беседу ни с кем, кроме коллеги-доктора, повел Аню. Аня чувствовала, что в комнате довольно душно. Ощущался какой-то таинственный, немного дурманящий запах. Возможно, миссис Фаулер жгла какие-то благовония. Меню было великолепным, но Аня ела машинально, без всякого аппетита, и улыбалась, улыбалась, пока не почувствовала, что от нее не осталось ничего, кроме этой улыбки. Она не могла отвести глаз от Кристины, которая не переставала улыбаться Гилберту. Ее зубы были так красивы… даже слишком красивы. Они выглядели как реклама зубной пасты. Кристина очень выразительно играла руками, когда говорила. У нее были прелестные руки, довольно, впрочем, крупные.
Она говорила Гилберту что-то о циклических скоростях жизни. И что она только имела в виду? Знала ли это она сама? Затем они как-то неожиданно перешли к мистериям, представляющим Страсти Господни.
— Ты когда-нибудь была в Обераммергау?[20] — спросила Кристина Аню, хотя она отлично знала, что Аня там не была! Почему самый простой вопрос звучал как дерзость, когда его задавала Кристина? — Конечно, семья ужасно связывает тебя, — сказала Кристина. — Ах, как ты думаешь, кого я встретила в прошлом месяце, когда была в Галифаксе? Ту твою маленькую подружку, которая вышла за ужасно некрасивого священника… как это его звали?
— Джонас Блейк, — сказала Аня. — Филиппа Гордон вышла за него. И я никогда не считала его ужасно некрасивым.
— Неужели? Конечно, о вкусах не спорят. Ну, короче, я встретила их. Бедная Филиппа!
В устах Кристины слово «бедная» звучало весьма впечатляюще.
— Почему бедная? — спросила Аня. — Я думаю, она и Джонас очень счастливы.
— Счастливы! Моя дорогая, если бы ты видела, где они живут! В жалкой рыбачьей деревушке, где большое событие, если свиньи заберутся в сад! Мне говорили, что этот Джонас имел хороший приход в Кингспорте, но оставил его, так как счел, что его долг переехать к рыбакам, которые нуждаются в нем. Терпеть не могу таких фанатиков! "Как можешь ты жить в таком отрезанном от мира месте?" — спросила я Филиппу. Знаешь, что она сказала?
Кристина выразительно взмахнула своими красивыми, со множеством колец, руками.
— Возможно, то же самое, что я сказала бы о Глене святой Марии, — ответила Аня. — Это единственное место в мире, где я хотела бы жить.
— Подумать только, что ты так довольна своей деревней, — улыбнулась Кристина. («О, этот ужасный рот, полный зубов!») Неужели у тебя действительно никогда не возникает желания расширить горизонты твоей жизни? Ты была довольно честолюбива, если я правильно помню. Разве ты не писала довольно талантливые вещи, когда была в Редмонде? Немного фантастические и причудливые, конечно, но все же…
— Я писала их для людей, которые все еще верят в сказочную страну. Их на удивление много, и они любят получать известия из той страны.
— И ты совсем забросила это занятие?
— Не совсем, но теперь я пишу «живые послания»[21], — сказала Аня, думая о «Джеме и компании».
Кристина удивленно взглянула на нее, не узнав цитаты. Что Аня Ширли имела в виду? Впрочем, она славилась в Редмонде своими туманными речами. Она удивительно хорошо сохранилась, но, вероятно, она из тех женщин, что, выйдя замуж, перестают думать. Бедный Гилберт! Она подцепила его раньше, чем он поступил в Редмонд. У него никогда не было ни малейшего шанса освободиться от нее.
— Хоть кто-нибудь еще ест в наши дни миндаль-двойчатку? — спросил доктор Муррей, только что расколовший двойной орех.
Кристина обернулась к Гилберту.
— Помнишь, какой миндаль однажды ели мы? — спросила она.
(«Кажется, они обменялись многозначительным взглядом».)
— Ты полагаешь, я мог забыть это? — спросил Гилберт.
Они нырнули в поток разных «а помнишь», а в то время как Аня сидела, остановив взгляд на натюрморте с рыбой и апельсинами, висевшем над буфетом. Она и не предполагала, что у Гилберта и Кристины так много общих воспоминаний. «А помнишь наш пикник на берегу узкого морского залива?.. А помнишь вечер, когда мы зашли в негритянскую церковь?.. А помнишь вечер, когда мы отправились на маскарад?.. Ты была испанкой в черном бархатном платье с кружевной мантильей и веером».
Гилберт явно помнил все и во всех подробностях. Но он забыл про годовщину своей свадьбы!
Когда после обеда они вернулись в гостиную, Кристина бросила взгляд в окно на восточную часть неба, где за темными тополями уже появилось слабое серебристое свечение.
— Гилберт, давай пройдемся по саду. Я хочу опять постичь значение восхода луны в сентябре.
(«Разве восход луны значит в сентябре что-то такое, чего не значит ни в каком другом месяце? И что она хотела сказать своим „опять“? Она когда-то „постигла“ его прежде… с Гилбертом?»)
Они вышли. Аня чувствовала, что ее очень ловко и мило отодвинули в сторону. Она села на стул, с которого ей был виден сад, хотя она не призналась бы даже себе, что выбрала его по этой причине. Она видела, как Кристина и Гилберт идут по дорожке. Что они говорят друг другу? Говорит, как кажется, в основном Кристина. Вероятно, Гилберт онемел от нахлынувших на него эмоций. Улыбается ли он там, в свете луны, воспоминаниям, в которых ей нет места? Она вспомнила те вечера, когда она и Гилберт бродили по освещенным луной садам в Авонлее. Неужели он забыл?
